«Счастье по Аристотелю»

Аристотель первым из философов занялся изучением субъективной модели счастья, а его этическое учение охватывает все, что современные психологи связывают с личным счастьем — самореализацию, обретение «смысла существования», «поток» творческого участия в жизни и «положительные эмоции». Профессор Лондонского университета Эдит Холл считает, что аристотелевская программа обретения личного счастья до сих пор не изжила себя. В книге «Счастье по Аристотелю. Как античная философия может изменить вашу жизнь» (издательство Альпина нон-фикшн), переведенной на русский язык Натальей Колпаковой, она демонстрирует, как принципы учения Аристотеля помогают разобраться в повседневных проблемах — поиске работы, понимании собственного характера, сохранении здоровья, выполнении общественного долга. N + 1 предлагает своим читателям ознакомиться с коротким отрывком главы, посвященной намерениям и их роли в оценке людских поступков.

Намерения

«Мы хвалим и порицаем всех, взирая более на выбор, чем на дела», — пишет Аристотель. Иногда намерение значит гораздо больше, чем совершенное в итоге действие.

В нравственно неоднозначных ситуациях, если намерения у вас благие, иногда вполне допустимо использовать сомнительные методы. Насколько необходимо прибегать к запрещенным приемам ради благой цели, зависит от того, насколько безвыходная у вас ситуация. Так, загнанные в угол родители пойдут на все — обман, кражу, принуждение и насилие, чтобы спасти своего ребенка. Аристотель прекрасно это понимает: «потому что дурное совершается по принуждению». Принуждение может принимать самые разные формы — в том числе крайние, такие как угроза лишить жизни ваших близких.

Аристотель объясняет это на двух простых примерах. Первый заключается в том, что ударить человека — это злодеяние, если намерением ударившего было оскорбить, причинить боль жертве или получить удовольствие самому. Однако, если удар был нанесен в порядке самозащиты, винить ударившего не за что. Пример второй: взять что-то без ведома владельца — это кража, если она совершается с намерением оставить взятое себе и тем самым навредить владельцу. Но если, скажем, вы позаимствовали чью-то машину, чтобы срочно доставить в больницу человека с сердечным приступом, а машину затем вернете, это, в общем-то, не кража. Вами двигала необходимость во что бы то ни стало спасти человеку жизнь.

В аристотелевских этических задачах «повышенной сложности» фигурируют три нравственные дилеммы, при которых единственно верным руководством к действию зачастую оказывается лишь намерение. Во-первых, ошибочным шагом может стать и бездействие. Во-вторых, и теоретически, и практически честность — действительно лучшая политика. И в-третьих, жесткие принципы добродетельности поступков или принцип равенства необходимо смягчать более частным и гибким, учитывающим конкретные обстоятельства принципом справедливости. Для Аристотеля важнее всего самостоятельная, независимая личность, свободная в своем решении поступать «правосудно», даже если все вокруг ведут себя неподобающе. Возможно, эти идеи развились отчасти в противовес бесконечным распрям, которые философ наблюдал при пышном македонском дворе в Пелле в собственном детстве и позже, в 343–336 гг. до н.э., когда воспитывал Александра. Борьба за власть, убийства, вымогательство, принуждение, заговоры, обман, болезненные страхи… Но Аристотелю удалось остаться собой.

Пожалуй, самый сложный нравственный выбор — вмешаться или ничего не предпринимать. Вы беспокоитесь за соседского ребенка, которого, кажется, бьют. Как поступить — сообщить в службу опеки или промолчать, вдруг вы ошиблись? Ваш сослуживец растрачивает корпоративные средства. Известить руководство или держать рот на замке, чтобы не сочли стукачом? Дилемма играет ключевую роль в фильме Джонатана Каплана «Обвиняемые» (The Accused, 1998), где впервые в истории кинематографа освещается несправедливое обращение с жертвами сексуального насилия, которые пытаются искать правовой защиты. Четверо студентов колледжа насилуют в баре женщину из рабочего класса. Приятель одного из них, хоть и шокирован совершающимся у него на глазах, никак не вмешивается и не пытается остановить преступление. Однако все же звонит в службу спасения и уведомляет полицию. Его показания сыграют затем большую роль в расследовании.

Аристотель первым из философов, занимавшихся этикой, понял, что неправедным поступком может быть не только действие, но и бездействие. Самый яркий пример он приводит в Книге третьей «Никомаховой этики»: «И в чем мы властны совершать поступки, в том — и не совершать поступков, и в чем от нас зависит “нет”, в том — и “да”. Следовательно, если от нас зависит совершать поступок, когда он прекрасен, то от нас же — не совершать его, когда он постыден».

Сегодня цена этого выбора гораздо выше, чем во времена Аристотеля. Хотя у древних греков тоже имелось понятие непрошеного вмешательства, на людей, которые считали, что их дело сторона, смотрели косо. Если в наше время тихони вызывают, в отличие от возмутителей спокойствия, скорее одобрение, то древние греки считали отрешенность эгоизмом и безответственностью, уклонением от гражданских обязанностей. У нас сама лексика, описывающая инициативу или вмешательство с целью навести порядок и устранить несправедливость, зачастую имеет отрицательную окраску. Лидерство часто воспринимается как самореклама или карьеризм. В нашем языке почти нет глаголов, означающих вмешательство в положительном смысле, за редкими исключениями вроде «вступаться», зато предостаточно обозначений осуждаемого вмешательства — «вторгаться», «путаться», «лезть не в свое дело». Еще сложнее приходится женщинам, которых испокон веков приучали «не высовываться», поощряя скромность и незаметность в противовес участию в общественных или государственных делах.

В детстве всем нам приходилось выбирать — вмешаться или промолчать, становясь, по сути, пособниками, когда на наших глазах «непопулярным» детям устраивали травлю. В аналогичных ситуациях мы оказываемся и во взрослой жизни. Протестуете ли вы во всеуслышание, когда видите, как родители бьют детей или кричат на них? Молчите, когда мускулистый наглец проходит без очереди, оттеснив тщедушного пенсионера? Или когда молодой здоровый парень не уступает место в метро беременной женщине?

Вмешиваться нелегко, потому что стандартная защитная реакция на стороннее вмешательство: «Вам что, больше всех надо?» или «А вас кто назначил полицией нравов?» Вопрос в том, что вас больше беспокоит — мнение этих людей, плюющих на нормы морали и справедливости, или творящееся бесчинство. Аристотель был прав, приравнивая нравственное бездействие к соучастию и говоря, что на смертном одре мы будем сожалеть отнюдь не о сделанном.

К этому жизненно важному этическому принципу в наши дни апеллируют редко, разве что в медицинской этике, рассматривая вопрос, насколько допустимо воздержаться от лечения и «позволить» пациенту умереть. Здесь «бездействие» приветствуется, если способствует тому, чтобы сократить агонию неизлечимо больного и уменьшить его страдания. Однако в наше время подавляющая масса этических требований и, соответственно, претензий — особенно к общественным деятелям — предъявляется применительно к действию, то есть ошибкам или проступкам. Политиков критикуют за неправильные шаги и очень редко за то, чего они не сделали, чтобы улучшить положение народа. Мы недостаточно спрашиваем с политиков, генеральных директоров, ректоров, председателей фондов за бездействие, за не воплощенные в жизнь программы и, соответственно, за уклонение от должностных обязанностей. Как гласит предание, Александр Македонский, если ему как правителю не удавалось совершить за день ничего полезного и конструктивного, горестно заявлял, что «сегодня он не правил». Наверное, о дилемме бездействия он узнал от своего наставника Аристотеля.

Со времен Аристотеля философы иллюстрируют эту дилемму одиозными гипотетическим примерами — человек, умеющий плавать, не спас утопающего; богатые, хотя и не пытаются подавить мятеж бедноты силовыми методами, позволяют беднякам умереть от голода; один из родителей не жалуется на второго, подвергающего их ребенка жестокому обращению. К пагубному бездействию, согласно аристотелевским принципам, относится и нежелание брать на себя ответственность. Чтобы разобраться, что такое «виновное бездействие, выражающееся в непринятии ответственности», проще всего посмотреть, как трактует преступное бездействие закон — причем законодательство в этой области отличается от страны к стране.

Несмотря на то что в Британии намеренное сокрытие доходов и активов, облагаемых налогом, равно как и намеренное сокрытие сведений, касающихся террористической деятельности, считается преступлением, ответственность за бездействие в британском законе издавна закрепляется с большим трудом. Правовая картина отражает свойственную британскому менталитету установку на неприкосновенность частной жизни и гражданскую пассивность. Знаменитое «Мой дом — моя крепость» по-прежнему возведено в идеал и препятствует реформированию закона и полицейских процедур применительно к изнасилованию в браке, наказанию детей и «домашнему насилию» (отвратительное выражение, подразумевающее, что такое насилие чем-то качественно отличается от совершаемого чужими друг другу людьми на улице или в пабе). Но даже в Британии есть несколько типов юридических ситуаций, в которых бездействие будет расценено как преступное.

Родственные отношения накладывают на участников определенные обязательства по отношению к близким. Родителя могут привлечь к ответственности, если ребенок пострадал или погиб из-за отсутствия должной заботы. Известны случаи, когда виновными в «причинении смерти по неосторожности» признавали близких родственников, живших вместе с погибшим и оставивших его без требуемой медицинской помощи. Уголовная ответственность может наступать и в случае невыполнения условий договора: допустим, вас наняли работать спасателем у бассейна, и кто-то утонул, пока вы отлучились на перекур. Велика вероятность угодить под суд за создание опасной ситуации и угрозы для жизни других людей: например, если вы покинули дом при пожаре, который случился по вашей вине — пусть и ненамеренной, — и не вызвали пожарных, хотя знали, что в доме еще есть люди.

Даже в таких, казалось бы, однозначных ситуациях граница между неосторожностью (даже преступной) и умышленным бездействием выглядит размытой, и Аристотель это прекрасно знал. Если сотрудники банка или хозяин сдаваемой квартиры не передают в полицию сведения, касающиеся финансовой деятельности или проживания возможных террористов, это намеренное сокрытие или им просто не до того? Как разобраться, намеренно мать морит голодом ребенка — с летальным исходом — или «просто» пренебрегает своими обязанностями, особенно если ее дееспособность как кормильца снижена вследствие пагубных пристрастий, низкого уровня интеллекта или психического заболевания? Аристотель совершенно точно призывал бы оценивать прежде всего степень намеренности. Однако подозреваю, что британское законодательство показалось бы ему удручающе неполным в вопросах, касающихся бездействия. Например, до сих пор совершенно неясно, должны ли нести ответственность за сокрытие сведений о (предполагаемом) жестоком обращении с ребенком другие взрослые (не родители этого ребенка), знавшие о происходящем.

Подобные крайности, к счастью, от большинства из нас далеки, но есть, например, десятки потерявших работу или по крайней мере шансы на повышение из-за своего неравнодушия — те, кто в интересах общественности предал огласке сведения, дискредитирующие людей или порядки у работодателя. Кардиолог Радж Матту в 2014 г. выиграл дело о несправедливом увольнении. В 2010 г. его уволили, перед этим отстранив от практики на восемь лет, за обнародование данных, подтверждающих, что сокращение финансирования в одной из ковентрийских больниц ведет к переполненности, которая создает смертельную угрозу для пациентов. На что только не шли чиновники из Государственной службы здравоохранения, чтобы заставить Матту замолчать. Нанимали частных детективов, которые искали на него компромат, потратили миллионы фунтов на суды — Раджа Матту лишили источника дохода, испортили карьеру, репутацию, здоровье и личную жизнь. Он принял на себя ответственность и отважился действовать, когда, словами Аристотеля, «бездействовать было нельзя». Смелый человек, достойный восхищения. Не каждый из нас нашел бы в себе мужество — а кроме того, у нас на содержании могут быть другие люди, что не позволяет рисковать работой ради принципов. В таких случаях приходится выбирать, какое из обязательств главнее.

А если ситуация не настолько экстремальна и большие потери вам не грозят? Аристотель твердо уверен, что для определенных добродетельных поступков необходимы связи, финансы или политическая власть. Соответственно, бездействие со стороны человека, у которого подобная «страховка» имеется, гораздо более предосудительно. Оценивая деятельность миллионеров, знаменитостей, политиков, аристократов и даже своего непосредственного начальства, не ограничивайтесь выяснением, становились ли они участниками каких-нибудь скандалов. Узнайте, какую благотворительную деятельность они ведут, за что и как борются — иными словами, как они используют свои огромные социальные преимущества и рычаги влияния. Многие знаменитые и благополучные ни разу не вступались ни за бедных, ни за притесняемых. Умение задуматься не только об участии, но и о безучастности позволяет составить более полное и объективное представление о человеке.

Необходимость прежде всего учитывать намерения Аристотель рассматривает и применительно к дилемме целей и средств. Довод, что существуют ситуации, в которых желаемого можно добиться лишь предосудительными средствами, уводит нас в одну из самых «серых» этических областей философии. Именно так оправдывают многие военные действия — в частности бомбардировку Хиросимы и Нагасаки: пожертвовать десятками тысяч, чтобы предотвратить гораздо более многочисленные жертвы в случае проведения масштабной наземной операции на японской территории. Проблема в том, что теперь уже не выяснить, как развивались бы события, если бы атомной бомбардировки не случилось. Начальник штаба при Трумэне адмирал флота Уильям Даниел Леги пришел к выводу, что «применение этого варварского оружия в Хиросиме и Нагасаки не принесло существенной пользы в нашей войне против Японии. Японцы уже были разгромлены и готовы капитулировать в результате эффективной морской блокады и успешных бомбардировок с применением обычного оружия».

У этого события было еще одно трагическое следствие: применение ядерного оружия резко ускорило гонку вооружений в рамках холодной войны. Однако Аристотель оценивал бы решение о бомбардировке в первую очередь по намерениям, а не по результатам. Военная это мера или политическая? Многие из тех, кто критикует бомбардировку мирного населения двух японских городов, не имевших стратегического значения, рассуждают так: если президента Трумэна действительно могли убедить, будто данные действия позволят избежать гораздо более многочисленных жертв и разрушений, то его вашингтонскими советниками двигало, прежде всего, желание протестировать новые технологии (хотя и этих людей ужаснуло непредвиденное количество жертв лучевой болезни) и пригрозить Сталину и СССР. Возможно, Трумэну следовало бы с большим недоверием отнестись к намерениям своих советников.

Подробнее читайте:
Холл, Э. Счастье по Аристотелю. Как античная философия может изменить вашу жизнь / Эдит Холл ; Пер. с англ. [Натальи Колпаковой] — М.: Альпина нон-фикшн, 2019. — 298 с.