Социоэкономический статус эстонцев стал больше зависеть от генетических факторов после распада СССР. Это выяснила группа британских ученых, которая провела полногеномный анализ генетического материала более 12 тысяч людей, выросших на территории советской и независимой Эстонии. Статья опубликована в журнале Nature Human Behaviour.
Социоэкономический статус (обычно он обозначает уровень образования и профессиональный статус) напрямую связан с большим количеством других жизненных параметров, среди которых психическое и физическое здоровье, удовлетворение жизнью в целом, а также ее продолжительность. При этом факторы, влияющие на социоэкономический статус отдельных людей, считаются, в основном, внешними: например, доступность образования или воспитание в определенных условиях. Тем не менее, исследования с участием близнецов показывают, что около половины различий в социоэкономическом статусе людей можно объяснить генетически, а именно — небольшими изменениями в последовательностях ДНК, или однонуклеотидных полиморфизмах, а также их полногеномных сочетаний.
Считается, что переход большинства советских стран к независимости после распада СССР повысил преобладание меритократического устройства общества, в соответствии с которым люди занимают высшие должности независимо от их происхождения и положения в обществе: преимущество при меритократии отдается наиболее способным членам общества. Если такая гипотеза верна, то на социоэкономический статус людей должны влиять, в основном, генетические факторы. Это и решила проверить группа ученых под руководством Роберта Пломина (Robert Plomin) из Университетского колледжа в Лондоне.
Ученые провели полногеномный поиск ассоциаций на генетическом материале 12490 эстонцев возрастом от 25 лет. Их разделили на две условные группы в соответствии с их возрастом к распаду Советского Союза: те, кто родился раньше 1976 года, вошли в группу людей, получивших среднее образование в советской Эстонии, а те, кто родился после, — в группу людей, начавших взрослую жизнь в постсоветской Эстонии. Для каждого участника были доступны их уровень образования и профессиональный статус, а также — их генетический материал (образец крови).
В качестве основного генетического показателя ученые выбрали полигенетический индекс (англ. genome-wide poygenic score, сокращенно GPS) — совокупность всех полиморфизмов, ассоциирующихся с наличием признака (в данном случае, с количеством лет полученного образования). Этот индекс рассчитан на основании данных, полученных британскими учеными в 2016 году: тогда они изучили генетический материал более 200 тысяч британцев и обнаружили 74 полиморфизма генов, связанных с достижениями в образовании.
Исследователи обнаружили, что дисперсия и уровня образования, и профессионального статуса участников из первой группы примерно на два процента объясняется полигенетическим индексом образования; для участников из второй группы этот показатель достигал четырех процентов. Более того, оставив в группе людей, получивших образование после независимости Эстонии, только тех, кому к 1991 исполнилось десять или меньше, ученые обнаружили, что социоэкономический статус зависит от полигенетического индекса примерно на шесть процентов.
В целом, авторы подтвердили поставленную гипотезу: повышение влияния генетических факторов действительно объясняет преобладание меритократии в обществе стран после распада СССР. Влияние генетических факторов также было сильнее в группе эстонцев, которым на момент распада Советского Союза было десять или меньше лет, что можно также объяснить обширным влиянием факторов окружающей среды, а не генетическими: люди, включенные в эту выборку, прожили бóльшую часть сознательной жизни в постсоветском пространстве. Тем не менее, ученым удалось показать изменение степени влияния генетических факторов после больших и резких изменений в обществе.
В конце прошлого года с помощью полногеномного поиска ассоциаций ученым удалось выявить генетическую основу личной предрасположенности к немедленным наградам: однонуклеотидный полиморфизм интрона гена, участвующего в синтезе нейромедиатора серотонина.
Елизавета Ивтушок
Негативная музыка от погоды не зависела
Британские, немецкие и австралийские исследователи обнаружили, что вероятность попадания музыки с высокой интенсивностью и позитивными эмоциями в верхние строчки чартов Великобритании увеличивается с ростом температуры воздуха и уменьшается в дождь. При этом популярность меланхоличной музыки от погоды не зависит. Отчет о работе появился в журнале Royal Society Open Science. Музыка — общечеловеческий феномен, присущий всем известным культурам, и часть повседневной жизни большинства людей. Одна из важнейших ее функций — это регуляция настроения. Зачастую люди слушают музыку, чтобы подкрепить, выпустить или сменить текущие эмоции, что, в свою очередь, влияет на физическое здоровье, психическое благополучие и когнитивное функционирование. При этом большинство социально-психологических исследований на эту тему касаются либо индивидуальных черт, таких как возраст или тип личности, либо контекста и жизненных ситуаций. В двух небольших работах было показано, что, когда людей просят представить определенный сезон, это влияет на их выбор музыки — энергичную предпочитают весной и летом, меланхоличную зимой. Однако здесь идет речь о гипотетических ситуациях и субъективных комментариях. Возрастающая доступность данных музыкальных сервисов позволяет проследить более обширные тренды — к примеру, анализ выборки из миллиона пользователей в 51 стране продемонстрировал, что в рабочее время люди больше слушают бодрые композиции, а поздно вечером — расслабляющие, то есть их выбор оформляет и отражает настроение. Сотрудники Оксфордского университета, Институтов эмпирической эстетики и человеческих когнитивных и нейронаук Общества имени Макса Планка, Университетов Джеймса Кука и Кертина под руководством Мануэля Англады-Торта (Manuel Anglada-Tort) сосредоточили внимание на корреляции музыкальных предпочтений с погодой. Они воспользовались данными обо всех синглах, вошедших в недельные топ-100 официального чарта Великобритании с 1953 по 2019 год — всего 23859 песен 7398 исполнителей. С помощью сервиса Spotify для каждой композиции определили девять ключевых аффективных параметров: громкость, танцевальность, энергичность, инструментальность, акустичность, разговорность, присутствие живой аудитории, позитивный или негативный эмоциональный заряд и темп. Последний параметр оценивали в ударах в минуту, остальные дихотомически (0 или 1). Для всех этих показателей определили месячные корреляты с данными государственной метеослужбы о температуре воздуха, количестве ярких солнечных часов и дней с осадками более миллиметра, а также ввели поправку на долгосрочные тренды в погоде и музыке. Анализ проводили методом главных компонент и с помощью обобщенных аддитивных моделей. Выяснилось, что энергичная и позитивная музыка чаще появлялась в чартах при теплой и солнечной погоде, причем это проявлялось сильнее всего в те месяцы, когда тепла и солнца было мало (наиболее востребованной она оказалась в конце лета и осенью). В дождливую пору, напротив, такие мелодии пользовались меньшей популярностью. При введении дополнительных поправок на сезонные факторы помимо погоды (например, отпуска и праздники) влияние солнечного света оказывалось незначимым, а тепла и осадков — сохранялось. Спокойная и негативная музыка с погодными факторами и временем года никак не коррелировала. Дополнительный анализ, учитывающий популярность песен, выявил наибольшую связь с погодой композиций из топ-10, при этом у нижних 10 строк топ-100 она практически отсутствовала. Предположительно, совпадение настроения композиции с преобладающей погодой может быть фактором, который способствует ее продвижению к вершине чарта. Как пишут авторы работы, полученные результаты дополняют исследования из других областей (например, финансов, преступности, психического здоровья), демонстрируя, что крупномасштабные популяционные предпочтения культурных феноменов (в данном случае музыки) находятся в числе прочего под влиянием долговременных факторов окружающей среды (погоды) через механизмы регуляции настроения. В 2017 году канадские нейробиологи выяснили, что за наслаждение музыкой отвечает та же мозговая система, что и за удовольствие от психоактивных веществ, секса и еды. Чтобы объективно оценить степень вовлеченности в прослушивание музыки, их американские коллеги два года спустя измерили синхронизацию с ней мозговой активности. Тогда же другой канадский коллектив показал, что фактор неожиданности повышает удовольствие от музыки.