Покажи язык

В 1880 году международный конгресс педагогов договорился не учить глухих и слабослышащих детей жестовым языкам. В начале XX века лингвисты даже не рассматривали жестовую коммуникацию как язык. Век спустя вопрос о равноценности жестовых языков звуковым уже не стоит, а в Новой Зеландии один из трех государственных языков — жестовый. Чтобы добиться такого признания, лингвистам пришлось доказывать, что жестовые языки — это нечто большее, чем просто способ изображать руками слова звукового языка.

Артикуляция или жесты

В 1880 году в Милане собрался Второй международный конгресс по вопросам образования глухих, чтобы решить, какой метод обучения поможет им легче интегрироваться в общество. Подавляющим большинством голосов было решено, что с учетом «неоспоримого превосходства речи над жестами» в ходе обучения нужно применять не жестовый метод, а устный.

В то время в Европе жестовые языки уже активно использовались. Первые школы, в которых обучали французскому и британскому жестовым, появились еще в середине XVIII века. За сто лет количество школ для глухих увеличилось — а заодно выросло и число языков.

В этих школах было два подхода к обучению: французский метод, основанный на жестах, и немецкий оралистский метод, основанный на артикуляции и чтении по губам. «Идея в основе оралистского метода интуитивно понятна, хотя и неверна, — объясняет N + 1 Вадим Киммельман, доцент Бергенского университета. — Нужно сфокусировать все усилия на развитие умения говорить и понимать звуковой язык, так как это язык большинства. Во французском методе одна из основных мотиваций была в том, что глухим нужно дать доступ к религии, спасти их души любым способом, и лучше уж жестовый язык, чем никакого. Поэтому на протяжении XIX века оба метода в разной степени использовались в разных странах, и к 1880 году оралистский метод был уже более популярным». Решение Миланского конгресса сделало его единственно приемлемым.

Запретив обучение на жестовых языках, европейские педагоги добились совсем не того, к чему стремились. Глухие не прекратили общаться жестами. А вот найти переводчика, педагога или работу им стало гораздо сложнее.

Мотивы у миланского решения, конечно, не были лингвистическими. Жестовый способ коммуникации даже ученые не рассматривали как язык. Решение об обучении глухих детей оралистским методом принимали педагоги, которые считали, что иначе дети не захотят учить звуковые языки. А предубеждение по отношению к жестовым языкам было похоже на отношение к большинству неевропейских языков: любой африканский язык европейские ученые точно так же считали примитивным и с точки зрения словаря, и с точки зрения грамматики.

Не-язык

Спустя тридцать лет лингвистика окончательно сформировалась как независимая научная дисциплина, но жестовые языки все равно остались вне ее поля зрения. Фердинанд де Соссюр в «Курсе общей лингвистики» даже не ставит вопрос о том, может ли жестовая система коммуникации быть языком. Соссюр писал: «Язык есть система знаков, выражающих идеи, а следовательно ее можно сравнить с письмом, азбукой для глухонемых, с символическими обрядами, с формами учтивости и с военными сигналами. Он только наиважнейшая из этих систем». Звания полноценного языка жестовой системе не досталось.

По Соссюру язык должен, во-первых, быть общим для всех его носителей, то есть быть результатом своего рода «коллективного договора». Во-вторых, у него должна быть иерархическая структура, которая поддается изучению. И главное — язык должен быть конкретным по своей сути, то есть напрямую соединять конкретные языковые знаки с конкретным смыслом. Каждый создаваемый языком образ оказывается таким образом суммой некоторого числа элементов — фонем, соединенных между собой с помощью словаря и грамматики.

С вопросом о коллективном договоре у жестовых языков все было ясно: вне зависимости от того, азбука это или самостоятельный язык, их носители свободно общались друг с другом. С остальными характеристиками из определения Соссюра было сложнее.

Называя жестовую коммуникацию азбукой и сравнивая ее с письмом, швейцарский лингвист подразумевал, что жесты используют просто для калькирования, а то и вовсе побуквенной передачи «чужих» слов — из национальных звуковых языков. Ученый считал, что для того, чтобы предложению устного языка придать жестовую форму, нужно просто каждое слово из него заменить на жест — не меняя ни порядок слов, ни их грамматические отношения — и переводя таким образом устную речь в ее жестовый подстрочник. Знаки в такой системе связаны не напрямую с реальностью, а с другой системой знаков, поэтому и полноценным языком она считаться не может.

Так что лингвистам следующих поколений пришлось доказывать, что у жестовых языков действительно есть иерархическая структура, похожая на структуру звуковых языков, и что на каждом уровне этой структуры они не калькируют звуковые языки — ни на уровне фонем, объединенных в слова, ни на уровне слов, объединенных в грамматические конструкции.

Не-азбука

В итоге жестовым языкам не нашлось места ни в школах для глухих, ни в мейнстримной лингвистике — до второй половины XX века всерьез вопросом об их полноценности никто и не задавался. Только в 1960 году американский лингвист Уильям Стоуки опубликовал монографию «Структура жестового языка». Но и ее оценили не сразу: научные работы Стоуки приводили к конфликтам с руководством университета, статьи не принимали в журналы, а доклады не включали в программы конференций. Университет присудил ученому степень почетного доктора лишь в 1988 году — к которому уже стало ясно, насколько важную работу он проделал.

Стоуки разобрал грамматическую систему американского жестового языка до минимальных значащих элементов. Он показал, что дактильная азбука в нем действительно есть — это набор жестов для обозначения букв из английского звукового. Но она играет лишь вспомогательную роль: с ее помощью глухие могут показывать аббревиатуры или заимствованные термины, для которых еще нет устоявшихся жестов, а иногда и части сложных слов. Но это вовсе не ядро языка — побуквенно «звучащие» слова никто не переводит.

В результате лингвистической деконструкции Стоуки обнаружил примерно такую же систему, какую до этого ученые нашли в звуковых языках. В основе этой структуры — минимальные формальные единицы, не имеющие отдельного значения, — аналоги фонем в звучащих языках. Из них складываются морфемы и слова, которые в свою очередь собираются в законченные высказывания.

Фонемы в жестовых языках — это жесты, которые включают четыре основных компонента:

• форму кисти (как сложены пальцы),
• ориентацию (как кисть повернута),
• локализацию (где находится кисть относительно тела),
• направление движения.

Плюс — дополнительные немануальные компоненты: положение тела и мимика. Каждый из компонентов можно независимо от остальных менять — в результате жестовые языки получаются многомерными с точки зрения структуры. Фонологическая структура жестов оказывается сложной, но сложность жестов все-таки ограничена.

«В жестовом языке больше категорий элементарных единиц, чем в звучащем, — объясняет Евгения Христофорова, аспирантка Амстердамского университета. — Но стоит помнить, что, как и в звучащих языках, на язык накладывают ограничения когнитивные аспекты, например объем оперативной памяти. Поэтому жестовые языки не используют весь потенциал своей сложности. Например, есть ограничения на то, насколько сложным может быть жест, конфигурация руки, траектория движения и так далее».

Техника производства фонем в жестовых и звуковых языках вообще ничего общего не имеют. Поэтому сложно установить взаимно однозначное соответствие между конкретными жестами и конкретными фонемами — то есть на уровне фонологии жестовый язык вообще не может зависеть от звукового. Но на фонемах Стоуки не остановился и показал, что и грамматика у жестовых языков своя.

Учитель и пароход

Поскольку фонемы жестовых языков не зависят от фонем звуковых языков, то и минимальные смысловые единицы любого жестового языка, построенные из этих элементов, никак не связаны с морфемами и словами звуковых языков. Они сильно отличаются от приставок, суффиксов и окончаний, которые есть в звуковых языках.

Принципы словообразования в жестовых языках вообще не очень похожи на индоевропейские языки. «Жестовые языки часто сравнивают с арабским и другими семитскими языками, — говорит Христофорова. — В них глагольное словообразование происходит при помощи удлинения или удвоения гласных и согласных. Например, в классическом арабском kataba — „он писал“, kattaba — „он заставил кого-то писать“, kaataba — „он переписывается“. Выделить тут суффикс или приставку невозможно. Но в звучащих языках это скорее экзотика, а в жестовых языках — более распространено. Такой способ словообразования встречается в жестовых языках, например при обозначения длительности действия. Если жест обозначает долгое действие, то он может быть растянут по времени. Если обозначает то же действие но на коротком промежутке времени — будет короче».

Вопрос о том, можно ли выделить в словах жестовых языков, например, отдельные суффиксы — до сих пор предмет активных исследований: «Наверное, самый близкий пример — это образование жестов для обозначения профессии, — продолжает Христофорова. — Например, жест УЧИТЕЛЬ может быть образован как УЧИТЬ + ЧЕЛОВЕК. Но, во-первых, жест ЧЕЛОВЕК можно опустить, что уже делает этот жест непохожим на суффикс, а во-вторых — считать ли УЧИТЬ + ЧЕЛОВЕК одним жестом, или компаундом из двух жестов (подобно слову пароход), остается непонятным» (примеры слов на жестовых языках вы можете найти на сайте проекта Spread the Sign или в нашем материале «Понятно без слов»).

Сейчас словари жестовых языков, конечно, беднее, чем словари звуковых языков с развитой письменной традицией, поэтому в жестовой речи регулярно появляются неологизмы. Новые слова появляются естественным образом, за счет заимствований или введения новых терминов. Иногда новые термины вбрасывают сразу пачками: например в 2017 году международный астрономический союз представил специальный словарь астрономических терминов для 30 жестовых языков, а в 2019 — британский студент Лиам Макмалкин создал небольшой словарь биологических терминов для британского жестового языка.

Не-подстрочник

На уровне построения фраз вопрос о зависимости жестового языка от звукового встает снова. Взяв словарь, можно просто слово за словом воспроизвести русскоязычное предложение с помощью жестов. Такие жестовые системы действительно существуют. Так, на территории распространения русского жестового языка также используются калькирующая жестовая речь — например, для синхронного перевода официальных обращений на телевидении. Но как основную систему общения калькирующую речь никто не использует.

В настоящих жестовых языках из-за внутренней природы жеста естественным образом складывается синтаксис, отличный от синтаксиса звуковых языков. Поскольку у любого жеста четыре компонента, которые человек использует одновременно и меняет отдельно друг от друга, взаимодействие жестов внутри реплики может довольно сильно отличаться от того, к которому мы привыкли на примере фонем устной речи.

Соссюр считал, что два базовых принципа, на которых строится любой звуковой язык, — это принцип произвольности знака (то есть отсутствие мотивированной связи между означаемым и означающим) и принцип линейности (то есть линейной последовательности знаков без наслаивания друг на друга). Но эти принципы лингвист ввел, когда говорил о природе языкового знака в устных языках. То есть даже если они верны, то это не необходимые признаки языка, а следствия акустической природы его знаков. Как только знак становится визуальным, эта основополагающая неизбежность пропадает.

Иконичность для лексики жестовых языков более характерна, чем звуковой символизм для устных языков: жестов, которые похожи на означаемое понятие или объект, значительно больше, чем слов-звукоподражаний в звуковых языках. Убедиться в этом можно в том числе и на примере астрономических терминов.

А поскольку для построения жеста можно использовать одновременно две руки, дополняя их еще и немануальными маркерами, в жестовой речи пропадает и линейность. Иногда слова не следуют последовательно друг за другом, а используются одновременно, сливаясь в единый элемент.

Нелинейность жестового языка, впрочем, тоже имеет предел. «Скорее всего, по причинам когнитивных ограничений, жестовый язык не использует свою нелинейность во всей своей комбинаторной мощи, — объясняет Христофорова. — Соответственно, есть ограничения на то, насколько сильно могут отличаться жесты двух рук, производимые одновременно. Так, например, есть правило, что пассивная рука (у правшей чаще левая и наоборот), используется либо как фон для жеста активной руки, либо обе руки являются зеркальным отображением друг друга. Из этого правила есть исключения, но в основном оно выполняется».

Но даже несмотря на свою нелинейность, жестовые языки хорошо вписываются в типологические системы, которые используют для языков звуковых. Например, с точки зрения типологии базового порядка слов при построении фраз звуковые языки можно разделить на несколько групп. Так, в большинстве европейских звуковых языков подлежащее (subject, S), сказуемое (verb, V) и дополнение (object, O) чаще идут в последовательности SVO, а, например, в японском — SOV. Жестовые языки тоже можно разделить по этому принципу, и в них чаще встречается порядок SOV, как в японском. Почему это так — пока неизвестно.

Кто твой брат

Все жестовые языки по сравнению со звуковыми возникли совсем недавно, и эволюционировали часто под заметным влиянием друг друга. Какие-то — последние пару столетий, какие-то — всего несколько десятков лет.

Например, русский жестовый язык формировался под сильным влиянием французского жестового: в первую школу для глухих и слабослышащих, которая открылась в Российской империи в 1806 году в Павловске, пригласили французских учителей. Они в общении с учениками использовали в том числе и жесты французского жестового языка, и частично ученики эти жесты переняли. Из-за исторической связи и некоторого числа заимствований русский жестовый формально относят именно к французской языковой семье (в которую входит, кстати, и американский жестовый). Но русский жестовый — не произошел от французского: первые ученики павловской школы не учили его, а формировали свой. Он и сейчас не очень похож на других представителей этой семьи ни по грамматике, ни по лексике.

«У пионеров русского жестового языка был ограниченный доступ к лексике французского жестового, — отмечает Христофорова. — Но это не то родство, которое мы имеем в виду, когда, например, говорим, что французский, итальянский и испанский принадлежат к одной языковой группе. Здесь слегка другие отношения. Например, я использую в общении нидерландский жестовый и русский жестовый языки. Они, по принятой классификации, принадлежат к одной семье языков, но общего у них очень немного».

Несмотря на то, что жестовые языки значительно моложе звуковых, изучать их родственные связи и динамику изменения во многом сложнее — исторических документов осталось очень мало. «Есть отдельные словари из XIX века, но часто даже без картинок, — сетует Киммельман. — Для американского жестового языка есть уникальный ресурс: с десяток видеозаписей начала XX века. Но по сути, почти для всех жестовых языков у нас есть материалы только за последние лет 40-50, и для большинства реально никаких исторических записей нет. Поэтому скорость изменения отследить очень сложно».

Поэтому и взаимоотношение языков внутри жестовых семей совсем не такое, как у звуковых, для которых все члены одной семьи — потомки одного языка. «Родство» жестовых языков изначально определяли по тому, откуда приехали первые специалисты по образованию глухих. Так русский жестовый язык попал во французскую семью. Сейчас для обновления классификационных систем ученые проводят исследования на основе лексического анализа, оценивая насколько отдельные жесты похожи друг на друга. При таком взгляде русский жестовый язык оказывается отделен от французской языковой семьи.

Изучать то, как жестовые языки меняются с течением времени, могла бы помочь письменность — еще один важный атрибут абсолютного большинства устных языков. Но для жестовых языков письменная система пока выглядит излишком. Практически каждый носитель жестового языка билингв — он знает, кроме жестового, еще и звуковой национальный язык. Поэтому, хотя универсальные письменные системы для записи жестового языка существуют (например нотация, придуманная Стоуки, или более универсальная система SignWriting), используются они довольно мало, а на их перспективы ученые смотрят без оптимизма.

«Существующие системы записи жестовых языков сложные и неудобные, — говорит Киммельман, — потому что пространственный характер жестов, а также большое количество одновременных элементов плохо поддаются линейной записи. Мой прогноз, основанный вот на этих соображениях, что письменность для жестовых языков развиваться не будет. Тем более что сейчас можно просто сделать видеозапись».

Что в голове

Современным лингвистам, в отличие от Соссюра, одних только формальных аргументов недостаточно. А поскольку сейчас методы нейрофизиологии позволяют заглянуть в мозг говорящего, ученые заинтересовались тем, что происходит там: и во время обучения жестовым языкам, и во время их использования. Оказалось, что нейроны обрабатывают жестовый язык практически так же, как и звуковой. Присутствует такая же асимметрия между полушариями: за восприятие и построение речи отвечают лобная и височная доли левого полушария. В исследованиях 1990-х годов физиологи заметили, что после повреждения левой лобной доли носителям американского жестового языка сложнее строить на нем фразы (аналогично афазии Брока у носителей звуковых языков), а после повреждения левой височной доли — сложнее его понимать (аналогично афазии Вернике). При этом повреждения правого полушария никак не влияли на жестовую речь.

А уже в XXI веке нейролингвисты стали активно применять методы нейровизуализации, с помощью которых можно отслеживать активность отдельных зон мозга. И заметили, что во время разговора на жестовом языке нейроны взаимодействуют так же, как и при общении с помощью звукового: передняя височная доля, отвечающая за обработку семантической оболочки слова, активируется одновременно с вентромедиальной корой головного мозга, отвечающей за синтаксис.

Поэтому, что бы ни думали про естественность структур жестовых языков лингвисты, нейроны считают их настоящими.

Официально язык

Сейчас отношение ученых к жестовым языкам куда более благосклонно, чем в конце XIX века, — их называют «естественными языками, существующими в визуальной модальности». Изменилось и отношение общества: многие жестовые языки получили официальный статус, зафиксированный в нормативных документах.

Так, в Новой Зеландии новозеландский жестовый язык — один из трех государственных, наряду с английским и маори. А американский жестовый язык с той или иной формулировкой признан в большинстве штатов США как язык для общения глухих. Например, кодекс округа Колумбия называет американский жестовый одним из четырех самых используемых языков в США и Канаде и определяет его как «визуальный язык, отдельный и отличный от английского и других языков, в котором для передачи грамматической информации используются руки, ладони, мимика и движения тела».

Аналогичные определения приняты на государственном уровне во многих странах. В России жестовый язык получил юридический статус в декабре 2012 года, когда его признали «языком общения при наличии нарушений слуха и (или) речи, в том числе в сферах устного использования государственного языка».

Юридический статус позволяет включать жестовые языки в образовательные программы. Например, в американских университетах в 2019 году пройденный курс американского жестового языка можно было зачесть за курс иностранного языка. А курсы русского жестового языка, начиная с 2013 года, стали включать в учебные программы университетов для лингвистов и переводчиков жестового языка.

В 2010 году совет 21-го Международного конгресса, посвященного вопросам образования глухих, официально извинился за решения, принятые 130 лет назад на Втором таком же конгрессе. В принятой декларации оргкомитет отменил все резолюции 1880 года. Совет признал, что эти решения имели пагубные последствия: учителя жестовых языков остались без работы, а профессиональная деятельность людей с нарушениями слуха оказалась сильно ограничена.

Кто следующий

Жестовые языки в течение почти столетия обходили вниманием и лингвисты, и юристы, и педагоги — но они, несмотря на это, не перестали развиваться. Они отделялись от своих предшественников, эволюционировали и обзаводились новым словарем — вслед за меняющимся миром вокруг. Некоторые языки даже возникли на наших глазах — как, например, никарагуанский жестовый язык, который появился в начале 1980-х, после открытия первой в стране школы для глухих детей. Следить за взрослением таких языков, начиная с самого рождения, — уникальная возможность для лингвистов. Сравнивая жестовую речь современных никарагуанских детей с языком их родителей и дедов, можно следить, как за 30 лет пантомима обрастала самостоятельной грамматикой, — и рассуждать о том, похоже ли это на эволюцию языков звучащих.

Возможно, признавая естественность жестовых языков, удастся не упустить из вида другие символьные системы — и вовремя спохватиться, когда они тоже превратятся в независимые языки. Например, в одном ряду с «азбукой для глухонемых» Соссюр упоминал «письмо», которое в начале XX века не было ничем, кроме записи устной речи. Но сейчас, когда письменное общение по масштабу мало уступает устному, письменный язык стал развиваться в отдельном направлении. Эмодзи, неологизмы, сложная орфография, новые нормы пунктуации — все эти особенности письменного языка невозможно перенести в устную речь. Как дальше будет развиваться эта система — предсказать сложно, но можно попробовать не пропустить рождение ее самостоятельности.

Александр Дубов