Всяк сущий в ней

Родной язык — важнейшая составляющая самоидентификации человека, часто более важная, чем гражданство или религия. Поэтому любой политический шаг, связанный с языковой политикой, может спровоцировать в обществе жесточайший конфликт, если носители языка посчитают, что их права ущемлены. Такой конфликт в России возник после введения поправок в законодательство, отменяющих обязательное преподавание родного языка в школах республик. И он уже привел к трагедии — недавно погиб удмуртский активист Альберт Разин. Однако кроме политических факторов на ситуацию влияют и естественные процессы эволюции языков, и, как ни грустно, в глобализующемся мире языков действительно становится все меньше. Редакция N + 1 попросила лингвистов рассказать, что происходит с языками в современном мире, могут ли административные меры в области культуры и образования остановить или обратить вспять исчезновение языков и какими эти меры должны быть.

Как умирают языки

В наши дни часто говорят об умирании языков, это действительно одна из актуальных проблем современности (недаром этот год объявлен годом коренных языков). Правда, вообще-то языки умирали всегда. Иногда они просто переходили на новый этап развития, иногда исчезали вместе с целыми сообществами.

Сегодня этот процесс, как правило, связан с переходом людей какого-то сообщества со своего языка А на язык Б (язык большинства, язык с бóльшим престижем, язык столицы или, например, язык метрополии для колониальных территорий).

Этот переход обычно происходит в течение жизни нескольких поколений. Так, на нанайском языке — языке одного из коренных народов Дальнего Востока — сейчас говорят лишь люди пожилого возраста (и то не все), нанайцы среднего возраста пассивно ограниченно понимают язык, а молодежь не говорит на нанайском вовсе (с детства с ними говорят исключительно на русском языке).

Такое состояние называют «языковой сдвиг в завершающей стадии». Считается, что отсчет времени жизни языка зависит от долготы жизни его последних активных носителей.

Бывают, разумеется, и другие виды сосуществования языков в обществе. При этом важно, в каких ситуациях используется тот или иной конкретный язык. Например, один из них, язык Б, занимает более «высокие» сферы существования языков. Это может быть официальная сфера или сфера, связанная с деловым общением, высшим образованием и так далее. А другой, язык А, хоть и занимает менее престижные сферы, но их положение при этом достаточно прочно.

Такую ситуацию можно встретить в Западной Африке, где в деревнях все говорят на местном языке, например на пуну или кпелле, а в городах общение происходит на французском. При этом языки не стремятся заменить друг друга — скажем, заядлый горожанин, приехав к родным в деревню, сразу же переходит на местный язык и общается на нем.

Похожим образом обстоит дело на Памире, где многие владеют литературным таджикским, в какой-то степени русским и английским языками, но при этом сохраняется и общение на местных языках, например на шугнанском.

Но так или иначе, подобное соседство сказывается на состоянии локальных языков, и для их поддержания иногда необходимы на первый взгляд неожиданные меры. Такие, например, как организация медицинского учреждения с обслуживанием на местном языке.

Другая модель характерна для многоязычия в развитых странах, скажем в Новой Зеландии или в Уэльсе (в составе Великобритании), где местные языки оказались со всех сторон «зажаты» английским языком, потому что сферы этих языков не разграничены и тесно пересекаются.

В такой ситуации язык большинства (в данном случае это, конечно, английский) всегда победит. Поэтому правительства Новой Зеландии и Уэльса принимают активные меры для того, чтобы дать, соответственно, маори и валлийскому языкам как можно больше функций и возможностей.

Для устойчивого существования неглобальных языков важно, насколько широки сферы их применения (пусть и не занимающие все возможные уровни), а также какова относительная численность владеющих языком на конкретной территории.

Важно понимать, что без поддержки малых языков в двуязычном обществе языковой сдвиг, скорее всего, будет происходить. Это объективный процесс. Но на него могут влиять как стресс-факторы (разворачивающие неустойчивую ситуацию двуязычия в сторону языкового сдвига, перехода на язык большинства), так и, наоборот, факторы, обеспечивающие малому языку преемственность.

Между городом и деревней

В России, при заявленной в Конституции (статья 68.3) поддержке языков народов, населяющих нашу страну, на пути сохранения языкового разнообразия стоит ряд серьезных препятствий.

Прежде всего, к их числу относятся неравномерная урбанизация и неблагоприятная социально-экономическая ситуация в негородских условиях. Ведь именно в сельской местности чаще всего языки народов России сохраняются дольше.

В крупных же городах и региональных столицах преобладает русский язык, что снижает престиж и практичность региональных языков и влияет на выбор родителей, решающих, на каком языке говорить с детьми.

С этой же особенностью связана типичная сцепка языков с традиционной хозяйственной деятельностью. С одной стороны, она способствует желанию представителей национальной интеллигенции двигаться к «корням» собственной этничности и в значительной степени определяет современный языковой активизм. Но с другой, она же мешает носителям локальных языков интегрироваться в глобальное урбанистическое общество.

Всепроникающее государство и основные сферы его влияния, такие как образование и медицина, или главные его агенты, такие как чиновники и полиция, тоже, как правило, русскоязычны.

Бывает, что работники официальных организаций общаются между собой и с гражданами на местном языке, но чаще всего даже сами участники процесса воспринимают эту возможность как не совсем легальную. Официальная документация в большинстве случаев также ведется на русском языке.

Вообще, в нашем обществе, прежде всего на рабочих местах, существует установка на одноязычие. Прямой запрет на использование местных языков в большинстве случаев встречается редко, но в целом даже на бытовом уровне запросто можно натолкнуться на порицание за использование нерусского языка в общественном пространстве.

Типична ситуация, когда несколько бурят будут говорить между собой на бурятском, а при приближении русского перейдут на русский язык «из вежливости». А если не перейдут, то, напротив, с большой вероятностью будут обвинены в национализме и неуважении.

Кому нужны местные языки

Противопоставление русского и национальных языков довольно типично для российского общества, но вообще-то дву- и более язычие для жителей Земли — это не только нормально, но еще и психологически полезно (подробнее об этом — например, здесь, здесь и здесь).

Кстати, представление о языках России у самих жителей нашей страны крайне размыто, в том числе из-за того, что в школе народам и языкам России посвящен всего один урок, да и тот — урок географии в 8 классе. Языкознание в школах не преподают в принципе.

В итоге языки России для большинства ее граждан — терра инкогнита. Психологически же человек чаще всего настроен относиться к тому, чего он не знает, отрицательно.

Если же вопрос о том, стоит ли вообще сохранять национальные языки, и встает, то в России на него обычно отвечают, опираясь на этнические мотивации.

Прежде всего язык называют маркером идентичности — не единственным, но зачастую основным. Человеку вообще важна самоидентификация, причем обычно не исключающая, а дополняющая.

Кстати, в ряде случаев (как с тем же валлийским языком) работа лингвистов и языковых активистов направлена не на «сегодня», а на будущее, когда людям по каким-то причинам захочется ясно осознавать свою принадлежность к определенному народу. В этом случае у них появится и желание говорить на языке своих предков.

Кроме того, язык — это носитель информации о материальной и нематериальной культуре народа. Прагматическая польза конкретного языка для ведения определенной хозяйственной деятельности может быть очень высока — взять, например, значимость ненецкого языка для оленеводства или удобство кодирования пространственных отношений в языках Дагестана.

Правда, объяснения такого рода ничего не говорят о том, зачем малые языки нужны человеку, не имеющему отношения к данной национальности. Между тем для сохранения и развития языкового разнообразия существуют и общечеловеческие мотивы.

Во-первых, разнообразие чего бы то ни было ценно само по себе, поскольку это более устойчивая форма существования любого явления. В случае же, когда речь заходит о человеке, особенно необходимо помнить, насколько он может быть разным.

Современный мир тяготеет к глобальности. Это объективный процесс, сам по себе он не хорош и не плох, но тем более есть определенные плюсы в том, что у людей остается возможность понимать друг друга за рамками глобальной универсальности, а в разных сообществах продолжают формулироваться разные смыслы.

Во-вторых, языковая толерантность в принципе является важным показателем взаимного уважения людей в обществе. Отсутствие такого уважения — постоянно тлеющая среда для разрушительных конфликтов.

В-третьих, языки — «сырье» для лингвистов. Часто приходится слышать, что, мол, языки только лингвистам и нужны — просто для того, чтобы они не потеряли рабочие места.

Но на самом деле речь идет о куда более глубокой потребности в понимании того, как устроен человеческий язык. Только это позволит нам продвинуться и к пониманию происхождения языка и человека, самому устройству нашего мышления.

К тому же существует большое количество прикладных областей лингвистики, которыми мы пользуемся каждый день, например интернет-поиск или автоматические переводчики. Без разнообразия языков мира, а следовательно и без накопления данных теоретической лингвистики, эти области развивались бы куда медленнее.

Конечно, в человеческом обществе существуют и определенные тенденции к стандартизации. Его адепты желают, чтобы все с легкостью понимали всех, чтобы не было самой необходимости в разработке электронных переводчиков, чтобы у нас были «дешевые девайсы» и так далее.

Но это сугубо утилитарный подход и, будучи доведен до крайности, он никого не обрадует. Потому что, в-четвертых, каждый язык по-своему красив и предоставляет своим носителям совершенно особенный взгляд на мир.

Ощущение языковой сложности и многообразия окружающей действительности доступны билингвам и лингвистам. Некоторые даже называют изучение нового языка «расширением сознания».

Язык и школа

Вопрос о сохранении языков прежде чаще всего сводится к обсуждению особенностей системы образования. Так, в России до августа 2018 года, то есть до принятия соответствующих поправок в закон об образовании, в национальных республиках существовала практика, когда титульный язык в рамках предмета под названием «родной язык» был обязателен для всех.

Эта практика постоянно вызывала споры и даже протесты. Нередко родители школьников выступали против обязательного изучения региональных языков. При этом они опирались на следующие аргументы.

Прежде всего, это еще один предмет и дополнительная нагрузка. Часто приходится слышать, что еще один язык в школьной программе якобы может сказаться на степени освоения куда более важного предмета — «русский язык» (хотя не так давно выпускник одной татарской гимназии доказал обратное).

Поскольку школа существует не сама по себе, а в обществе с его несбалансированным подходом к поддержке малых языков, родители нередко противятся, чтобы их дети изучали не свой этнический язык под названием «родного».

Невысока, соответственно, и мотивация у самих детей. Зачастую такой подход опирается на аргумент типа: «Вот сами А не хотят учить А, поэтому зачем нам вообще тратить время в школе на язык А?»

Сказывается и элементарная нехватка учителей с довольно специфичной подготовкой. Небольшое количество часов, выделяемых на «родной язык», зачастую не позволяет администрации школ найти учителя, заинтересованного в этой профессии.

Наконец, бывают случаи, когда преподаваемый в школе в виде литературной нормы «родной язык» отличается от того идиома (говора, диалекта, даже языка), на котором уже говорят ученики. Эта проблема особенно актуальна для языков с большой раздробленностью и малым распространением литературной нормы.

Все эти причины приводят к тому, что, как правило, изучение «родного языка» не дает реальных результатов. К концу школы ученики обычно не могут поддержать разговор на языке, который изучали несколько лет. Здесь суммируются и недостаточная мотивация, и устаревшие методики, и недостаточное количество часов.

Именно по этой причине лингвисты порой заявляют о том, что сводить обучение малым языкам к введению дополнительного предмета в рамках школьного образования бесполезно. Сохранению языков коренных малочисленных народов это просто не поможет. Необходимо работать над созданием/расширением сфер общения.

Предмет по выбору

Сегодня «родной язык» является предметом по выбору, в рамках которого можно выбрать и обычный для нашей школы «русский язык». Титульные языки остались в виде предмета «государственный язык», но все эти законодательные инициативы пока вызывают больше вопросов, чем понимания.

В первую очередь непонятно, чем отличаются предметы «русский язык» как родной и как государственный? Какие языковые компетенции развиваются на этих уроках? И как эти предметы коррелируют с ЕГЭ по русскому языку?

Наконец, какие навыки реального владения языком можно развить по предмету «(титульный язык) как государственный» в рамках отведенных часов?

В целом на изучение языков накладывается и общероссийская специфика обучения языкам в школе. В первую очередь языки там преподают аналитически — это наследство, доставшееся еще советской школе от практики изучения классических (мертвых) языков в дореволюционных гимназиях.

В результате школьникам прививают навыки человека читающего, а не говорящего, слушающего и даже пишущего.

К тому же многие особенности преподавания русского языка (ориентирование на литературную норму, освоение правил орфографии и прочего), сами по себе неоднозначные, переносятся и на изучение «родных языков».

И если изучение иностранных языков тянется за некоторой общемировой модой и ориентируется на внутреннюю конкуренцию, то изучение языков России чаще всего ведется по устаревшим методикам.

К тому же термин «родной язык» в российской образовательно-юридической практике де факто обозначает «этнический язык». Однако изменившаяся языковая ситуация нередко приводит к тому, что ученики этим своим «родным языком» уже совершенно не владеют.

Часто приходится слышать от учителей: «Надо преподавать им родной язык как иностранный, а мы этого не умеем». В результате в целом для языков народов России отсутствует система уровней владения, лишь спорадически к ним применяются системы оценки типа CEFR.

«Родной язык» в школе обычно идет в неразрывном комплекте с целым рядом национальных элементов. Учителя приходят на уроки в национальных костюмах, кабинеты и учебники оформляются с элементами национальных узоров, а обсуждаемые в учебных пособиях и разговорниках ситуации обычно сводятся к довольно узкой тематике.

Возрастная специфика учеников подсказывает, что в младших классах интерактивные занятия общим делом с комментариями на языке очень полезна, и тут привлечение национальной тематики будет работать на усвоение языка.

Однако подросткам часто интересны современные явления, связанные с урбанистичным миром, и совершенно необходимо предоставлять им возможность обсуждать на изучаемом языке эти реалии.

Наконец, уже относительно взрослой молодежи оказывается важна собственная идентификация, и в этот период многие хотели бы говорить на своем языке или выучить его, тогда как именно теперь такой возможности у них чаще всего нет.

Издержки языковой политики

Почему же тогда изучение языка как обязательного предмета так сильно волнует представителей национальной интеллигенции и языковых активистов?

Прежде всего потому, что школьное образование часто остается единственной мерой языковой политики, массово охватывающей жителей республик. После отмены обязательного изучения титульных языков возник естественный вопрос: как же еще реализовать поддержку языков среди всех слоев населения?

Если обучение национальному языку обязательно, то это накладываются обязательства на администрации школ принимать на работу соответствующих учителей, которых должны готовить педагогические вузы. Например, одно время обсуждалась реорганизация факультета удмуртской филологии, вызвавшая широкий общественный резонанс.

Поскольку русский язык остался как обязательный предмет, резонно возникает юридическо-политический вопрос о фактическом «неравноправии» государственных языков в республиках.

Наконец, в российском школьном образовании существует тенденция выполнять только обязательные требования. Так, «русский язык» как обязательный предмет для сдачи в рамках ЕГЭ — мощный стимул работы учителей и, следовательно, учеников.

Предметы по выбору занимают более низкий ранг, а факультативные предполагают заведомо более низкую мотивацию со стороны всех участников учебного процесса.

Поэтому языковые активисты часто требуют, чтобы ЕГЭ можно было сдавать и по региональному языку. В Татарстане, Бурятии существует практика сдачи ЕГЭ по титульному языку на добровольной основе.

Интересно сравнить такую ситуацию с унитарной Украиной, где выпускной экзамен можно сдавать, кроме украинского, также на крымскотатарском, молдавском, польском, русском, румынском и венгерском языках.

Получается, что обучение целому ряду малых языков (алеутскому, селькупскому, ижорскому и тому подобным) толком у нас в стране не налажено и в этом случае языковые активисты только мечтают о том, чтобы соответствующие предметы появились в школьной программе.

С другой стороны, многие языки представителей соответствующих народов (нанайский, языки многих республик в городах) в школах преподают, но в результате ученики не овладевают коммуникативными навыками. Другие же меры поддержки языков не комплексны и не обеспечивают функционирования языков в необходимых сферах.

Наконец, образование на языке (когда все или хотя бы некоторые предметы ведутся на языке А, а не просто язык А как отдельный предмет) в России, в принципе, представлено. Но чаще всего это имеет место в сельских районах, и в целом такое образование сокращается.

Между тем это перспективное направление, которое могло бы развиваться и как полилингвальное при более гибкой системе школьного образования.

Собственно говоря законодательно право на получение образования на любом языке у граждан России есть, но оно ограничено формулировкой «выбор языка обучения и воспитания в пределах возможностей, предоставляемых системой образования». Это значит, что окончательное решение принимает администрация школы.

А для любой администрации многоязычие — несомненно проблема, для решения которой нужны не только почти единогласная поддержка и понимание задач такого образования населением, но и, например, наличие педагогов с соответствующими компетенциями.

Вот почему высшее образование на региональных языках можно получить только в сфере филологии. А, например, физиков в вузах не готовят ни на татарском, ни на якутском языках (что уж говорить про другие языки России).

Что делать?

Читатель, добравшийся до этого раздела, наверное, уже понял, что проблема языковой политики в разных регионах России почти так же многолика, как сами эти регионы, и просто не может быть устранена каким-то одним «самым правильным» решением на федеральном уровне.

Более того, в случае с языками различия носят даже не региональный, а самый что ни на есть местный характер. Например, меры языковой поддержки бурятского языка на Ольхоне или в Усть-Эгите будут сильно отличаться от мер, потребных в столице республики Улан-Удэ.

Но в целом, опираясь на опыт весьма немногочисленных экспертных исследований, необходимо работать над расширением сфер употребления языка параллельно с работой над увеличения количества носителей. И для каждого конкретного языка в каждом конкретном населенном пункте такие меры поддержки могут отличаться.

⦁ Например, национальный язык может быть достаточно широко представлен в своем регионе и даже за его пределами, на нем могут говорить в крупных городах. Такая ситуация характерна для таких языков, как татарский или якутский.

В этом случае следует максимально расширять тематику языкового контента, вводить разные уровни владения языком и развивать школьное образование и курсы для разных возрастов с точки зрения концепции уровней, разговорных навыков, частотной лексики и грамматики.

Кроме того, необходимо развивать диджитальные инструменты: раскладки клавиатуры и спелл-чекеры, словари, обучалки. Наконец, должна быть продумана система поддержки языка в официальной сфере, в том числе среди работников бюджетной сферы, и в городском ландшафте.

⦁ Если же на национальном языке массово говорит молодежь, но преимущественно вне столицы региона (случай таких языков, как марийский, чувашский, бурятский), то для нее необходимо создавать контент, ориентированный в том числе на сельских жителей, чтобы они могли получать актуальную для них информацию на языке, которым владеют.

Необходимо также вводить практику полилингвального образования в школах, а также обеспечить носителям языка данного региона возможность получать на нем образование разных уровней.

Опять-таки, должна быть продумана система поддержки языка в официальной сфере, на работе и в городском ландшафте.

⦁ Бывает и так, что молодежь уже практически не говорит на национальном языке, но сохраняется достаточно много пожилых его носителей (характерные примеры — нанайский и карельский языки). В этом случае необходимо организовывать и поддерживать общественные инициативы с проектами прямой передачи языка (например по методам «Мастер-ученик» или «Языковое гнездо»).

Тут важно наладить совместную работу пожилых носителей языка и молодежи над контентом, в том числе переводным. Обучение языку должно вестись не формально, а с ориентированием на развитие коммуникативных компетенций.

⦁ Наконец, язык могут знать лишь пожилые его носители, причем еще и редко использовать его в быту. Так бывает, если они живут на большом расстоянии друг от друга. Для кого-то речь может идти о другом конце деревни, но, например, для носителей алеутского языка это может быть расстояние от Петропавловска-Камчатского до острова Беринга.

В этом случае ничего не остается, кроме срочного документирования умирающего языка лингвистами. Они должны составить мультимедийные, широко доступные корпуса текстов на этом языке.

Василий Харитонов
В подготовке статьи также участвовали Софья Мамонова, Томаш Калинич, Вячеслав Иванов и другие участники проекта «Страна языков»