«Борьба за обед: Еще 50 баек из грота»

Останки наших предков могут рассказать не только об их болезнях и причинах смерти, но и том, какой образ жизни они вели, как охотились и чем питались. В книге «Борьба за обед: Еще 50 баек из грота» (издательство «Альпина нон-фикшн») антрополог Станислав Дробышевский рассказывает, что ели древние люди и откуда ученым известно об этом в мельчайших подробностях. Предлагаем вам ознакомиться с фрагментом, посвященным неандертальцам, чей рацион почти наполовину состоял из морских обитателей.

Угорь с орешками
(Португалия, 85 тысяч лет назад)

Дневная жара спала. Теплая летняя ночь накрыла спокойное море. От берега доносился приглушенный шум прибоя. Лунная дорожка ярко озаряла водную гладь. Но не только ее свет отражался на мелких волнах. Трепещущие круглые оранжевые пятна медленно перемещались над водой: несколько неандертальцев ходили по мелководью, факелы в их руках освещали илистое дно. Ловцы внимательно вглядывались в рябь под ногами. Деревянные копья с зазубренными остриями были наготове. Босыми ногами люди осторожно прощупывали дно.

Вот над песком заструилась темная тень: точный удар, всплеск — и скользкий угорь обвил пронзившую его острогу. Рыба отправляется в корзину, а довольный рыболов уже высматривает следующую добычу. Угри по реке скатываются в море, их много, нужно приложить лишь толику терпения — и без обеда не останешься.

А вот большой овальный краб — поперек себя шире, — ослепленный огнем, неуклюже побежал боком, блестя гладким бурым панцирем, растопыривая и высоко поднимая острые клешни с черными кончиками. Но ему нечего противопоставить против ловких рук и тяжёлого камня.

Другому охотнику тоже повезло: между замшелых серо-зеленых камней притаился паучий краб. Его заостренный впереди шипастый панцирь и длинные членистые ноги покрыты колышущимися водорослями и почти не заметны, но желтоватая изнанка подвернутых под тело клешней бликует и выдает владельца. Заметив опасность, краб медленно ковыляет боком, ища убежища в морской траве. Но ни маскировка, ни шипы не защитят от человека.

Вдали на скалистом обрыве уютно мигает огонек. Там дом — просторная пещера с тремя входами, разделенными каменными колоннами. Под широкими сводами, увешанными сталактитами, женщины, сидя на оленьих и козлиных шкурах, кидают круглые шишки пиний в костер, а когда чешуйки раскрываются, палками выкатывают их из огня и лущат орешки. Скоро к смолистому запаху примешается сочный аромат копченых угрей. А днем дети наловят кроликов на скалах или пойдут на берег и в отлив насобирают мидий, морских блюдечек и прочих моллюсков. Морской берег богат и щедр.

Плещут волны, по лунной дорожке идут к берегу удачливые рыболовы...

Улики

Неандертальцы обычно предстают в реконструкциях археологов и антропологов как суровые охотники-мясоеды, хищники высшего трофического уровня, гроза всех зубастых, копытастых, рогастых и хоботастых. Но появляется все больше данных, что некоторые группы неандертальцев вели совсем другой образ жизни.

Уже несколько десятилетий археологи раскапывают португальскую стоянку Фигуэйра Брава (она же Аррабида, она же Сесимбра). Между 106 и 86 тысяч лет назад неандертальцы регулярно приходили в красивую пещеру с тремя эффектными входами. Нынче эти порталы смотрят прямо на море, а лазурные волны бьют прямо в каменный порог; бóльшая часть отложений была даже уничтожена прибоем. Однако в плейстоцене уровень воды был значительно ниже, так что прибежище неандертальцев располагалось за пару километров от пляжа. Тем не менее жизнь местных палеоантропов была тесно связана с океанскими пучинами. Они вообще были не прочь погулять. Так, кремень бравые троглодиты таскали аж за 30 километров с севера. Это ясно говорит о том, что место они выбрали именно по соображениям доступности еды, а не других ресурсов.

За едой же люди предпочитали ходить на северный берег залива Сетубал, прогреваемый солнышком, что в ледниковый период было актуально. Впрочем, судя по находкам не только листопадных, но и вечнозеленых дубов, росших по местным горам, а также винограда, климат был не так уж и суров.

А на взморье их ждало много всего вкусного. Слои в пещере просто нашпигованы орехами, раковинами и костями. Вдоль побережья шумели рощи пиний Pinus pinea и можжевельника Juniperus. Обугленная древесина пиний составляет 87 процентов от всех растительных остатков в Фигуэйра Брава — неандертальцы явно собирали дровишки на обратном пути домой. А вокруг очагов люди накидали немало шишек и наплевали кучи скорлупы. Семена пиний — средиземноморский аналог наших кедровых орешков — и сейчас используются в кондитерской промышленности. Шишки, кстати, растут на верхушках пиний, куда надо уметь забраться: кажется, еще никто не изображал неандертальца на макушке сосны, трясущего шишки! Лучше всего вести такой промысел осенью или зимой, когда орешки уже поспели, но ещё не высыпались из-под чешуек. В пещеру неандертальцы приносили шишки целыми и расковыривали, иногда слегка обжигая на слабом огне. Любили неандертальцы и оливки. Между прочим, учитывая регулярные следы «комплекса положения на корточках» на неандертальских скелетах, картина вырисовывается весьма характерная...

Но орешки и оливки были лишь закуской. Огромное количество раковин брюхоногих и двустворчатых моллюсков однозначно свидетельствует о пристрастиях пещерных жителей. Особенно им нравились черноморские мидии Mytillus galloprovincialis, двустворки Ruditapes decussatus и морские блюдечки Patella vulgata. Возможно, со временем менялись то ли вкусы, то ли условия, по крайней мере от нижних слоев к верхним количество раковин двустворок снижается, а морских блюдечек — растет. Но мидии крупны, а блюдечки — мелки, да и отковыривать их от камней — не самое веселое развлечение. Но не беда! Неандертальцы нашли замену моллюскам. В поздних слоях обнаруживаются сотни осколков панцирей и клешней крабов, в основном крупных бурых крабов Cancer pagurus. А они, на всякий случай, вырастают в среднем до восьмисот граммов, а порой и до трех килограмм весом!

Попадались неандертальцам и другие крабы, в том числе паучьи Maja squinado, похожие на наших камчатских. Были и иные: зеленые Carcinus maenas, мраморные Pachygrapsus marmoratus, желтые Eriphia verrucosa. Показательно, что бóльшая часть находок — клешни, часто обожженные и разломанные. Из жизнеописания крабов известно, что взрослые особи появляются в мелких водах летом. Учитывая расклад по орешкам, ракушкам и крабам, можно предположить, что во времена образования ранних слоев неандертальцы жили в пещере с осени по зиму, а во времена поздних слоёв — с весны по лето.

Уважали неандертальцы и ихтиофауну. Рыбьи кости оказались тут точно через неандертальскую кухню, ведь два километра от берега моря — немалое расстояние; ни звери, ни птицы не натащили бы сюда столько рыбы. Кстати, рыбьих голов не найдено, одни позвонки — видимо, первичная разделка шла за пределами жилища. Первое место в меню занимали европейские угри Anguilla anguilla, иногда их заменяли угри-конгеры Conger conger и мурены — вместе взятые, они составляли 65,5 процента от всех прочих костных рыб (для сравнения: в голоценовых слоях — лишь 1,2 процента). Преобладали угри длиной в треть метра; в этом возрасте их легко найти в устьях рек и у морских берегов, так как они стремятся в море для размножения. Некоторые угриные кости темно-коричневые: как осторожно отмечают авторы исследования, это свидетельствует о «низкотемпературном приготовлении», мы же наберемся смелости и заявим прямо — их коптили. Копченый угорь и сейчас деликатес. Реже неандертальцам доставались кефали Mugilidae (это вам не Одесса, шаланды не были полны, да и шаланд не было), мелководные акулы и морские караси Sparidae, в том числе дорадо Sparus aurata. Лишь однажды первобытным рыбакам свезло, и они словили атлантическую сельдевую акулу Lamna nasus длиной больше метра. То-то, наверное, радости было!

На суше, вероятно под сенью пиний, неандертальцы иногда собирали балканских черепах Testudo hermanni — их разломанные и обожженные панцири красноречиво говорят о судьбе несчастных рептилий.

Гораздо меньше троглодиты ценили птиц (или же не могли или не умели их поймать). Лишь пару раз им достались кряквы Anas platyrhynchos и черные вороны Corvus corone, по разу — ворон Corvus corax, куропатка Alectoris rufa/Perdix perdix, хохлатый баклан Phalacrocorax aristotelis, чайка Larus, олуша Morus bassanus, кайра Alca torda/Uria aalge, краснозобая гагара Gavia stellata, а также всякая мелочь типа кукушки Cuculus canorus, сычика Athene noctua, вальдшнепа Scolopax rusticola и песочника Calidris. Впрочем, часть птиц вообще была добычей не неандертальцев, а мелких хищников, судя по следам их зубов на костях крыльев. Однако пещера была удалена от моря, да и не гнездятся морские птицы в пещерах, так что как минимум их сюда приволокли именно люди. Перья ястреба-перепелятника Accipiter nisus, коршуна Milvus migrans и грифа Gyps, чьи кости тоже тут есть, судя по находкам в других пещерах, могли бы использоваться как украшения, хотя для Фигуэйра Брава это ни разу не доказано.

Конечно, неандертальцы не были бы неандертальцами, если бы не охотились на зверей. Впрочем, и тут они были довольно оригинальны: первое место в добыче занимали зайцы Lepus и кролики Oryctolagus cuniculus. Правда, их останки могли быть натащены в пещеру хищниками, занимавшими жилплощадь, когда люди надолго покидали уютные своды; о проживании тут кошек, рысей, лис, волков, гиен и бурых медведей мы знаем не только по их костям, но и по копролитам. К сожалению, на костях животных не сохранилось ни погрызов или свидетельств переваривания медведями или гиенами, ни следов орудий, так что оценить сравнительный вклад неандертальцев и хищников, а также понять, как тут оказались сами хищники — добровольно или не очень, — не получается. Но статистика говорит сама за себя: за исключением зайцев, 89 процентов составляют копытные, 7 процентов — большие хищники и 4 процента — мелкие хищники. Впрочем, многие кости копытных обожжены, так что их-то тащили сюда именно люди. Особенно упорно неандертальцы преследовали благородных оленей Cervus elaphus, чуть меньше — козлов, еще чуть меньше — лошадей, быков и кабанов. Лишь один фрагмент моляра принадлежал древнему слону Palaeoloxodon antiquus (кстати, не мамонту, а именно слону). Статистика не особо достоверная, но наводит на размышления — не выбирали ли прибрежные неандертальцы добычу по принципу наибольшей безопасности? Это идет совершенно вразрез с образом брутальных родственников из соседних областей, ведь многие из тех не разменивались на оленей, предпочитая именно мамонтов и шерстистых носорогов.

Пару раз бродившим по мелководью в поисках моллюсков, крабов и угрей отважным собирателям улиток повезло — они нашли дельфина-белобочку Delphinus delphis и кольчатую нерпу Pusa hispida, о чем свидетельствуют позвонки и кости ласт. Кстати, крымские неандертальцы в подобной ситуации тащили дельфина до Заскальной не два, а все 40 километров, если не полсотни. Деликатесы-вкусняшки — они такие, чего ради них не сделаешь! Впрочем, ни в Португалии, ни в Крыму охота на морских млекопитающих не была постоянным занятием, такие пиршества были случайными и почти не повторялись.

Если суммировать все данные вместе и сравнить их с материалами по африканским прибрежным пещерам и данными по палеодиетологии голоценовых людей Иберии, выходит, что в питании неандертальцев Фигуэйра Брава морская пища занимала до 50 процентов. Подобные группы неандертальцев известны из пещер Гибралтара, а также в испанской Бахондилло.

От нового образа неандертальцев — прибрежных собирателей — можно вести богатые рассуждения о судьбах и тенденциях развития тогдашних человечеств. С одной стороны, в Южной Африке среди протосапиенсов такой образ жизни вроде бы был распространен шире. С другой — более пологие европейские берега глубже утонули после подъема уровня океана, и лишь потому мы гораздо реже находим свидетельства такого рода в Европе. Возможно, мы знаем неандертальцев-рыболовов меньше, чем неандертальцев-охотников, лишь по этой причине, а не из-за реального соотношения этих вариантов хозяйства.

С еще одной стороны, сапиенсы, заселившиеся в Европу позже, но тоже во время низкого положения океана, гораздо чаще и богаче использовали водные ресурсы и были склонны дальше таскать дары моря от этого самого моря. Что еще важнее, кроманьонцы очень часто использовали всяческие раковины и кости морских животных для изготовления орудий и украшений, ценили их и обменивались ими. В принципе, для неандертальцев примеры подвесок из раковин тоже известны (например, из испанских пещер Куэва де лос Авионьес и Куэва Антон), но в Фигуэйра Брава среди сотен находок не нашлось ни одной окрашенной, продырявленной или хотя бы поцарапанной ракушки. Получается, разница поведения неандертальцев и сапиенсов всё же была весьма значительной.

Как итог можно в очередной раз констатировать, что шаблоны и стереотипы, особенно в отношении образа жизни древних людей, всегда остаются лишь шаблонами и стереотипами. Реальность гораздо интереснее! Неандертальцы, лузгающие орешки под копченого угря, — тому яркое свидетельство.

Литература

Cortes-Sanchez M., Morales-Muniz A., Simon-Vallejo M.D., Lozano-Francisco M.C., VeraPelaez J.L., Finlayson C., Rodriguez-Vidal J., Delgado-Huertas A., Jimenez-Espejo F.J., Martinez-Ruiz F., Martinez-Aguirre M.A., Pascual-Granged A.J., Bergada-Zapata M.M., Gibaja-Bao J.F., Riquelme-Cantal J.A., Lopez-Saez J.A., Rodrigo-Gamiz M., Sakai S., Sugisaki S., Finlayson G., Fa D.A. et Bicho N.F. Earliest known use of marine resources by neanderthals // PLoS ONE, 2011, V. 6, № 9, № e24026, pp. 1–15.

Zilhão J., Angelucci D.E., Araújo Igreja M., Arnold L. J., Badal E., Callapez P., Cardoso J.L., d’Errico F., Daura J., Demuro M., Deschamps M., Dupont C., Gabriel S., Hoffmann D.L., Legoinha P., Matias H., Monge Soares A.M., Nabais M., Portela P., Queffelec A., Rodrigues F., Souto P. Last Interglacial Iberian Neandertals as fisher-huntergatherers // Science, 2020, V. 367, № eaaz7943, pp. 1–13

Подробнее читайте:
Дробышевский, С. Борьба за обед: Еще 50 баек из грота / Станислав Дробышевский. — М. : Альпина нон-фикшн, 2024. — 471 с.