«Знак не сотрется. Судьбы остарбайтеров в письмах, воспоминаниях и устных рассказах»

Представляем еще одного участника шорт-листа премии научно-популярной литературы «Просветитель» 2017 года — книгу «Знак не сотрется», авторами-составителями которой выступили Алена Козлова, Николай Михайлов, Ирина Островская и Ирина Щербакова (Издательство Agey Tomesh, 2016 год). Книга фигурирует в категории «Гуманитарные науки» и рассказывает о тех, кого в нацистской Германии называли остарбайтерами — жителей бывшего СССР, насильно вывезенных из оккупированных областей на принудительные работы. Подведение итогов премии состоится 16 ноября. Мы публикуем фрагмент из книги «Знак не сотрется» и напоминаем, что уже совсем скоро мы запустим в паблике ВК «Образовач» голосование, в ходе которого вы сможете проголосовать за наиболее понравившуюся вам книгу из шорт-листа — как в категории «Гуманитарные науки», так и в категории «Естественные науки».

«Куда он уйдёт, если морда русская»

Самой распространенной формой протеста остарбайтеров против каторжного труда и унижений были побеги.

Бежать пытались многие. Но в большинстве случаев побеги завершались успешно лишь в самом конце войны, когда Германия лежала в руинах и была полна беженцев. До этого практически всех беглецов ловили, хотя некоторым из них удавалось добираться даже до восточных границ Польши. О попытках бежать рассказывали: Галина Аграновская, Федор Апёнкин, Анастасия Архипенко, Вера Бобровская, Николай Богославец, Василий Демчук, Григорий Дмитраш, Иван Запирин, Николай Зубков, Валентин Карватовский, Николай Киреев, Иван Краснов, Григорий Кульбака, Игорь Малицкий, Мария Мудрак, Неонила Рожкова и другие наши собеседники.

Наши рассказчики были в ту пору очень молоды и, как это часто бывает у подростков, многие решались на побег спонтанно, особенно не готовясь и не думая о последствиях. Проникнуть за колючую проволоку или за ворота лагеря было не трудно. Живших у бауэров или в прислугах вообще никто не охранял. Но они толком не представляли себе, куда бежать, не знали местности, языка, голод заставлял их обращаться за помощью к местному населению.

Николай Киреев (работал на заводе в Берлине): «Жить стало невмоготу. А накануне сбежали двое, взрослые с опытом. <...> Во мне поселилась мысль сбежать. Потому что на работе было невмочь “OST” я спрятал, зашпилил, чтобы незаметно. И я решил быстро сговорить Петьку, который лежал рядом. Надо бежать, пока есть возможность. И мы делаем побег с ним».

После побега Киреев с приятелем ночевали на другом конце города в бомбоубежище, голод заставлял их воровать, какое-то время они слонялись по предместьям Берлина, но в результате их схватили, и они оказались в концлагере.

Николаю Богославцу после побега из лагеря во Франкфурте-на-Одере удалось целых три недели оставаться на свободе: «Мы втроем под Троицу сбежали. Прежде чем бежать, набрали у хозяина хлеба, тушенки, взяли соль, чтоб хватило. И пошли пешком по Германии. Сейчас бы я придумал, что взять. <...> Пока у нас был хлеб и тушенка, бежать было хорошо, ночью шли, днем спали. В роще в какой-нибудь, чаще; в хлебах хоронилися. Поля маленькие, там сильно не разгонишься; если запрятался, лежи спокойненько, чтоб тебя не обнаружили ни собаки, ни проходящие люди. На себя наклоняли колосья, и впродоль поля ложились, потому что если б легли поперек, то можно было с дорожки заметить».

Но вскоре запасы кончились, и их тотчас поймали: «Через три недели у нас кончились харчи, и Митя мой заплакал, ему хотелось есть. Дня через два, может, и мы б заплакали. Митя не выдержал, пошел к пастухам попросить поесть. Вечером они нас забрали к себе, накормили, положили в сарай спать, а утром мы проснулись в наручниках».

Из письма Марии Фурсевич в Международный «Мемориал»: «Попала я к хозяину, мне было очень плохо. И я утекла от него. Хозяйка поехала на похороны, умерла ее сестра. Я сумела утечь вечером, выкинула свои вещи. Мы договорились, и девочки вынесли мне хлеба, провели меня до леса. Я шла две ночи, а днем отдыхала. Утром вышла на дорогу, меня забрал полицейский».

Известны случаи, когда бежали, чтобы примкнуть к партизанам в соседних с Германией странах. Про такой неудавшийся побег из лагеря в Вуппертале рассказывал Иван Косаревский: «Ну, мы ночью решили: надо тикать. Слухи пошли, что во Франции партизанские отряды в горах действуют. <…> Мы ночью, шесть человек, вышли. Проволока, она, правда, была не под током, мы там пролезли и ушли за город».

Задумывая побег, многие остовцы понимали, что вырваться из Германии им не удастся. Бежали они, стремясь избавиться от тяжелых условий работы на заводах или от жестоких хозяев. Надеялись пристроиться в другом месте, где им было бы полегче.

Именно такая цель была у Александры Михайловой, бежавшей с военного завода: «Ну, мы для чего побег-то делали? Мы побег делали, думали к хозяину хоть попасть. Работы-то мы не боялись. Хоть бы ели, чтоб мы не голодные были». Скитаясь по Германии, они с подругой искали русских, которые работали у бауэров: «Заходим в какую-то деревню, спрашиваем наших. Девочка идет, я говорю: “Во ист руссиш?” (искаж. нем. «Где русские?») <...> Проработали там месяца два. Утром просыпаюсь, прихожу на кухню, — там жандарм. По мою душу: “У вас нет документов, вы должны проехать вместе со мной в Люнебург”. Приезжаем, идем. Смотрю: гестапо».

В деревню из лагеря при военном заводе в Виттенберге бежала и Вера Дергачёва с подругой чуть ли не у всех на глазах: «Мы с ней сбежали. Господи, пол-лагеря нас подсаживали, следили: куда пошел жандарм, где он стоит. На другой стороне был какой-то сарай. Притащили — кто стол, кто стул. На стол встали, потом на стул, а потом на этот сарай, и перепрыгнули с Марией. <...> Пошли на вокзал, сели в поезд и поехали».

История Веры Дергачёвой — нечастый пример удачного побега. После долгих перипетий ей все-таки удалось попасть к неплохим хозяевам и у них дождаться освобождения.

Альдона Волынская бежала от хозяев с подругами «за компанию»: «Я до сих пор не могу понять, почему мы убежали. Пришли ко мне: “Мы убегаем”. Я говорю: “А я?” — “Ну, давай собирайся”».

Для побега надо было одеться так, чтобы не бросаться в глаза, а это было для остовцев очень трудно.

У Альдоны Волынской было только старое хозяйское платье: «Оно всё было источено молью, я его штопала, наверно, две недели. Оно было с какими-то фижмами, наверно, XVIII века, и ботинки под колено на шнурках. В общем, мне не в чем, юбку мне [подружка] дала. <...> Элька у своей хозяйки взяла испанский чемодан, предмет ее гордости, маленький лаковый чемоданчик. А я тоже в воровстве повинна, я взяла на ноги такие ботиночки “прощай, молодость”».

История побега Альдоны Волынской и ее подруг поражает своей наивностью, но удивительным образом им даже удалось добраться до Польши. «Мы купили билеты до Берлина. Сидели на перроне и рвали наши документы, аусвайс, всё порвали. Пошли, взяли билеты в Польшу. <...> Проехали польскую границу. На одном полустанке поезд останавливается, и мы видим, что идет команда полицейских. Мы с последнего вагона выпрыгиваем. Пошли по шпалам, они разветвляются, в какую сторону идти, не знаем, [спрашиваем]: “Дорога какая в Россию?” — “Вот там комендатура, там спросите”».

Все герои неудавшихся побегов вспоминали, как их выдавали полиции. Очень опасными были встречи с немецкими подростками, которых в гитлерюгенде воспитывали в духе бдительности.

Так был схвачен искавший французских партизан Иван Косаревский: «Неожиданно проскочили три мальчика на велосипедах и, видно, заметили нас и сообщили в гестапо. Прошло, наверно, с часу, а может, больше. Мотоциклы с одной, с другой стороны, кричат: “А! Русиш! Давай, шнель сюда, швайне!” Бух! — стрелять начали с автоматов. Ну, а шо, нам делать нечего. Раз уже обнаружили, все равно свое дело сделают. <...> Вышли, нас забрали, и — в гестапо».

Николай Киреев: «Куда уйдешь, если каждый мальчик — немец. Платили им наградные, если поймает русского! И ловили. Ну, куда он уйдет, если морда у тебя русская».

Николай Богославец объяснял неудачу своего побега так: «Это потом мы узнали, что каждый поляк, поймавший беглеца, получал вознаграждение. Нас просто сдали немцам в участок полиции, и мы попали в штрафной лагерь».

Что грозило пойманным беглецам? Их жестоко избивали. Иногда до смерти. В особенности это касалось военнопленных.

Михаил Черненко: «В первые дни после того, как нас привезли в наш лагерь, два человека из военнопленного барака бежали. Их поймали, застрелили, привезли сюда трупы, всем демонстрировали».

Вера Федорченко: «Из нашего лагеря убежали двое парней. <…> Их поймали на третий день, забили до смерти, кровь летела кругом».

По мнению Вадима Новгородова, наказание за побег часто зависело от лагерного начальства. «Я пришел с ночной смены, — вспоминал он. — Вдруг начальник лагеря приходит: “Собирайся, поедем со мной”. <…> Он меня взял в качестве переводчика. Приезжаем в какой-то лагерь. Там был паренек из нашего лагеря. Он бежал, его поймали. Лагерфюрер ударил этого мальчишку, забрал и больше и не тронул. Всю дорогу ругал. Он ни одного бежавшего в концлагерь не отправил. Были случаи, когда ребята убегали, их возвращали, и они оставались работать в нашем лагере».

Обычными наказаниями были лагерный карцер, перевод на тяжелые работы, помещение на месяц в тюрьму или в штрафной лагерь. И как «высшая мера» — отправка беглецов в концлагерь.

Такая судьба ждала и двух подруг-землячек, бежавших из лагеря Веру Бобровскую и Неонилу Рожкову. Их поймали на третий день. «Как и многие бежавшие, мы врали, что отстали от поезда. Нас бросили на пол и били чем попало — палками, плетками. А потом отправили в Маутхаузен».

Подробнее читайте:
Знак не сотрется. Судьбы остарбайтеров в письмах, воспоминаниях и устных рассказах / Алена Козлова, Николай Михайлов, Ирина Островская, Ирина Щербакова. — М.: Издательство Agey Tomesh, 2016.