Российские ученые, которые следят за распространением коронавируса по стране, заметили, что российские варианты в мае вызвали в два раза больше инфекций, чем в апреле. В их составе есть одна мутация, которую уже находили у британского варианта (B.1.1.7). Пока неясно, кто из них более заразен, однако по встречаемости в популяции российские варианты догоняют B.1.1.7. Эти данные опубликованы в качестве обновления к препринту на сайте virological.org.
По мере того, как SARS-CoV-2 эволюционирует, в разных странах мира возникают свои варианты вируса — и получают народное имя по названию этой страны, хотя обычно не удается доказать, что они родом именно оттуда. Раньше всех заметили британский вариант — B.1.1.7, вслед за ним обнаружили южноафриканский, бразильский и несколько индийских. Но на самом деле, собственные варианты могут возникнуть в любой стране, где заражено достаточно много людей, которые и составляют полигон для эволюции вируса.
Анализом коронавирусных вариантов в России занимаются ученые из Сколтеха, Института Проблем Передачи Информации и Института Гриппа в Санкт-Петербурге под руководством Георгия Базыкина. В апреле они отчитались о том, что в России, помимо британского варианта B.1.1.7, а также вьетнамского B.1.1.317 и B.1.1.397+ (вероятно, родственному казахстанским вариантам), циркулируют еще несколько «собственных» разновидностей. Три из них показались исследователям особенно подозрительными: они появились совсем недавно — уже в 2021 году — но, по предварительным оценкам, распространялись быстрее, чем B.1.1.7. Два из них несли общую с B.1.1.7 мутацию — в неструктурном белке nsp6, а один — еще и мутацию E484K, которой известны бразильский и южноафриканский варианты.
Теперь авторы работы опубликовали обновление: они определили частоту новых вариантов среди 269 образцов SARS-CoV-2 из разных регионов (в основном, из Санкт-Петербурга и Свердловской области). В них искали мутацию nsp6:Δ106-108 (общую для B.1.1.7 и российских вариантов) и мутацию Δ69-70, характерную только для британского варианта (об этом варианте и его мутациях мы рассказывали в тексте «У нас новенький»). Такой анализ позволил отделить B.1.1.7 от двух российских вариантов (их условно обозначили B.1.1.v1 и B.1.1.v2), но не разделить российские варианты (с E484K и без) друг от друга.
Оказалось, что, по сравнению с мартом, в апреле доля всех этих вариантов в популяции выросла. В марте B.1.1.7 встретился в 13,7 процента всех образцов, а в апреле — в 21,7 процента. Два российских варианта в марте определились в 6,9 процента образцов, а в апреле — уже в 15,2 процента.
Немного другие соотношения получились, когда исследователи сфокусировались только на образцах из Санкт-Петербурга. Там доля британского варианта почти не изменилась, а вот российских вариантов за месяц стало вдвое больше. Но в обоих случаях разрыв между B.1.1.7, с одной стороны, и B.1.1.v1 и B.1.1.v2 — с другой, сократился.
На основании этих данных сложно заключить, чем именно вызван успех российских вариантов. Во-первых, неизвестно, какой вклад в число зараженных вносит каждый вариант по отдельности. Во-вторых, неясно, действительно ли они более заразны, чем британский вариант (это было бы тревожным знаком, потому что он, по некоторым данным, на 50 процентов заразнее «оригинального» SARS-CoV-2), или просто попали в организм какого-нибудь суперраспространителя (о том, кто это такой, мы писали в тексте «Самый страшный человек»). Кроме того, теоретически все эти варианты могут конкурировать в популяции и влиять на распространение друг друга — но для того, чтобы это заметить, потребуется проследить за ними подольше.
О том, кто (и куда) двигает эволюцию коронавируса, мы писали в тексте «"Бэтмены" среди нас». А о том, как коронавирус соревнуется с другими болезнями, читайте в нашем материале «Грипп отменяется?».
Полина Лосева