Ученые объяснили эффективность музыкальной терапии по сравнению с игровыми формами вмешательства для детей школьного возраста с диагностированным РАС. Оказалось, что музыкальные вмешательства значительно больше вовлекают детей в нетипичную для данного расстройства совместную деятельность с терапевтом и оставляют меньше времени на столь типичное для этих детей взаимодействие исключительно с объектами, а также способствуют увеличению подвижности детей. Статья опубликована в журнале Neurorehabilitation.
На протяжении десятилетий ученые делятся наблюдениями о том, что музыкальная терапия эффективна для улучшения социальной коммуникации и моторики у детей с аутизмом: например, она способствует развитию речи и невербальных навыков общения, обмену социально-эмоциональным опытом и возникновению имитаций движений другого, а также усилению мультимодальных связей мозга. Более того, музыкальные вмешательства имеют преимущества по сравнению с другими видами терапии. Но вопрос о том, какие ключевые процессы музыкальных вмешательств обеспечивают преимущества этого вида терапии перед другими, пока недостаточно изучен.
Восполнить эти пробелы решили Нида Латиф (Nida Latif) из Университета Макгилла и ее коллеги. Основываясь на результатах предыдущих исследований и обзоров, ученые выделили два фактора для сравнения музыкальных и игровых вмешательств: уровень вовлеченности в совместную деятельность с терапевтом и степень двигательной активности участников терапевтического процесса.
Исследователи проанализировали видеозаписи из свой предыдущей работы, которая показала что по сравнению с игровыми формами вмешательства совместные занятия музыкой с терапевтом могут значительно улучшить навыки социальной коммуникации, о которых сообщают родители, а также усилить связи между слуховыми и моторными областями мозга у детей с диагностированным расстройством аутистического спектра (РАС) в возрасте от 6 до 12 лет. Дети были случайно распределены на сеансы музыкальной и игровой терапии. Они проходили ее в течение двух-трех месяцев, посещая 45-минутные занятия раз в неделю.
Уровень вовлеченности кодировался независимыми экспертами как проявления трех форм поведения: первая — совместная деятельность с терапевтом; вторая — ребенок занят исключительно релевантными задаче объектами (музыкальными инструментами или играми), а терапевт не участвует; и третья — ребенок занят посторонними предметами или деятельностью, не относящейся к терапии. В этот анализ были включены записи первой, шестой и последней сессий 48 детей.
Характер двигательной активности оценивался с помощью вычисления оптического потока — это стандартный компьютерный метод, который определяет движение, сравнивая интенсивность пикселей в соседних кадрах видеозаписи. Основываясь на предположении, что интенсивность пикселей не меняется между кадрами, этот метод находит для каждого пикселя наиболее похожий пиксель на следующем кадре, и вычисляет смещение (или движение) на основании разности координат этих пикселей. В рамках данной задачи ученые проанализировали минутные ролики из первых и последних сессий 34 детей.
Оба метода направлены на социальное взаимодействие, соответственно, в двух группах большую часть времени от каждой сессии дети проводили в совместной деятельности с терапевтом. А манипуляции исключительно с музыкальными инструментами и играми, а также отвлечения на посторонние предметы и действия занимали около 15 процентов времени или меньше. Но, как оказалось, вне зависимости от номера сессии дети из группы музыкального вмешательства провели больше времени в совместной деятельности с терапевтом по сравнению с детьми из группы немузыкального вмешательства (p < 0,001), и меньше времени занимались исключительно релевантным для задачи объектом (p < 0,001). Авторы поясняют, что подобная разница, скорее всего, связана с тем, что заниматься музыкой дети могут только с участием терапевта, и в контексте этих условий им сложнее сосредоточиться исключительно на объектах. По мнению авторов, в случае РАС, когда люди уделяют повышенное внимание объектам и несоциальным аспектам ситуации, это дает важное преимущество.
Почти никаких изменений во времени отмечено не было, кроме незначительного увеличения времени, проведенного в совместной деятельности, когда, помимо разделения деятельности дети еще и вербально или жестами и взглядом обращались к терапевту, например, за помощью. Эффект наблюдался для обеих групп (p = 0,056).
Также независимо от момента времени подвижность детей из группы музыкального вмешательства была выше, чем подвижность детей из контрольной группы (p = 0,035), хотя количество движений сильно варьировалось в зависимости от музыкальной деятельности.
Авторы считают, что наблюдаемые эффекты и есть те ключевые преимущества музыкальных методов перед другими интенсивными формами терапии детей с РАС. Исследователи отмечают, что их результаты вносят небольшой вклад в новое и растущее направление исследований, связанных с этим расстройством.
От редактора
Изначально в заметке были использованы некорректные формулировки. Благодаря указанию внимательных читателей мы исправили текст.
Еще несколько десятилетий назад об использовании музыкальных вмешательств в реабилитации ничего не было известно, а сегодня музыку признали в качестве терапевтического метода для множества областей. Например, прослушивание музыки может уменьшить боль и тревогу у пациентов, перенесших хирургическое вмешательство.
Екатерина Рощина
Он присущ четверти пациентов с БДР и плохо лечится антидепрессантами
Американские и австралийские исследователи по результатам вторичного анализа данных клинического исследования предложили выделить подтип (биотип) большого депрессивного расстройства (БДР), в патогенезе которого важную роль играют когнитивные нарушения. Он отличается по проявлениям, исходам и реакции на препараты, что требует отдельных подходов к терапии. По оценкам авторов, такой когнитивный биотип может наблюдаться у 27 процентов пациентов с БДР. Отчет о работе опубликован в журнале JAMA Network Open. Когнитивные нарушения при БДР включают дефициты исполнительного контроля, внимания и рабочей памяти, приводящие к нерешительности и плохой концентрации. Они связаны с неудовлетворительными функциональными исходами и сохранением симптомов депрессии при терапии антидепрессантами. При этом оставалось неясным, комбинируются ли эти нарушения, формируя отдельную сущность в рамках БДР, из-за чего пациентов не стратифицируют на основании выраженности когнитивных нарушений, что может влиять на эффективность терапии. Сотрудники Стэнфордского университета, Центра MIRECC Управления по делам ветеранов в Пало-Альто и Университета Сиднея под руководством Лиэнн Уильямс (Leanne Williams) провели вторичный анализ данных 1008 пациентов с непсихотическим БДР (средний возраст 37,8 года; 56,6 процента — женщины), принявших участие в мультицентровом международном рандомизированном проспективном исследовании iSPOT-D. Все они не получали лечения на момент включения в исследование, в рамках работы их разделили на три равные группы, которым назначали эсциталопрам, сертралин или венлафаксин замедленного высвобождения. До лечения и спустя восемь недель всем участникам провели комплексное расширенное обследование, включавшее оценку когнитивных функций с помощью автоматизированного набора тестов IntegNeuro по девяти доменам: устойчивое внимание, когнитивная гибкость, скорость принятия решений, исполнительные функции, скорость обработки информации, скорость психомоторного ответа, оттормаживание ответных реакций, вербальная и рабочая память. 96 участников также прошли функциональную МРТ для оценки активации и функциональной связности дорсолатеральной префронтальной и дорсальной передней поясной коры, определяющих контур когнитивного контроля. Данные этих исследований подвергли дисперсионному анализу с поправкой на индекс массы тела, объем мозга и уровень тревожности, а также последующей кластеризации с помощью алгоритмов машинного обучения. Полученные кластеры валидировали по симптомам, функциональным и нейрофизиологическим показателям, исходам лечения, которые не использовались в качестве вводных данных. Это позволило выделить в рамках БДР биотип с нарушением когнитивного контроля (cognitive dyscontrol biotype), для краткости названный когнитивным биотипом, существование которого было предсказано авторами ранее. Ему соответствовали 27 процентов пациентов, у которых наблюдались выраженные поведенческие нарушения, связанные с исполнительными функциями и оттормаживанием ответных реакций. Сравнение пациентов с когнитивным биотипом и без него показало, что он характеризуется специфическим профилем депрессивных симптомов до лечения, худшей психосоциальной функциональностью по SOFAS и ослабленной активацией правой дорсолатеральной префронтальной коры. Такие пациенты реже достигали ремиссии (38,8 против 47,7 процента; p = 0,04), и когнитивные нарушения у них сохранялись вне зависимости от изменений депрессивных симптомов. Полученные результаты указывают на присутствие когнитивного биотипа депрессии с особыми нейрофизиологическими коррелятами и функциональным клиническим профилем, плохо отвечающим на терапию стандартными депрессантами, пишут авторы работы. По их мнению, таким пациентам могло бы помочь персонализированное лечение, направленное специфично на когнитивную дисфункцию. В 2020 году американские исследователи представили данные анализа МРТ пациентов с шизофренией алгоритмом машинного обучения. Он позволил различить два вида этого заболевания: первый характеризуется классическим уменьшением объема серого вещества, а второй — увеличением базальных ядер и внутренней капсулы.