«Лингвисты, пришедшие с холода»: История структурной лингвистики в СССР

Компьютер впервые перевел с русского на английский в 1954 году. Всего на перфокартах, которые вводились в IBM 701, содержалось более 60 фраз. Например, предложение «Mi pyeryedayem mislyi posryedstvom ryechyi» машина перевела как «We transmit thoughts by means of speech». Джорджтаунский эксперимент прогремел на весь мир и положил начало внедрению кибернетических методов в СССР, а задачи, связанные в том числе с машинным переводом, потребовали развития структурной лингвистики. В книге «Лингвисты, пришедшие с холода» (издательство «Редакция Елены Шубиной») лингвистка Мария Бурас рассказывает об истории структурной лингвистики в СССР. Оргкомитет премии «Просветитель» включил ее в «длинный список» из 16 книг, среди которых будут выбраны финалисты и лауреаты премии. Предлагаем вам ознакомиться с фрагментом, посвященным лингвистическим задачам, придуманным Андреем Анатольевичем Зализняком, и первой лингвистической олимпиаде 1965 года, идея которой принадлежала лингвисту Альфреду Журинскому.

Лингвистические задачи и Олимпиада по языковедению и математике

«Для лиц, незнакомых с баскским языком»

В 1963 году в сборнике «Исследования по структурной типологии» вышла статья А.А. Зализняка «Лингвистические задачи». В предисловии к переизданию этой работы отдельной книжечкой Владимир Андреевич Успенский пишет о входящих в нее задачах так: «Они самодостаточны в том смысле, что не предполагают никаких лингвистических знаний и тем самым доступны для попытки решения любому желающему. Поскольку раньше подобных задач не было, то оказалось, что для них нет общепринятого названия. Термин лингвистические задачи, кажущийся ныне совершенно естественным, в то время далеко не всеми воспринимался таковым. Характерна реакция одной лингвистки, прослышавшей, что вышел сборник «Исследования по структурной типологии» со статьей «Лингвистические задачи». Принадлежа к кругу хороших знакомых автора статьи, она, с деликатно смягченным неодобрением, сказала кому-то из того же круга: «Это что же, выходит, Андрей решил уже выступить как академик Виноградов?» Академик Виктор Владимирович Виноградов, чье имя носит сейчас Институт русского языка Академии наук, пребывал на вершине лингвистического Олимпа того времени, и только ему и равным ему принадлежало неписанное право писать программные статьи о задачах лингвистики, а единственный смысл, который она смогла приписать странному и никогда не встречавшемуся словосочетанию лингвистические задачи, это задачи лингвистики. Таким образом, Зализняк открыл новый жанр самодостаточных лингвистических задач».

— Задачи начались просто с его курсов, — вспоминает Светлана Михайловна Толстая. — Еще никакого ОСиПЛа не было, был задачный семинар. Он придумал задачи, и на эти задачи довольно много народу ходило — такие вполне взрослые и серьезные люди, как, например, Арон Долгопольский, ну и просто студентов очень много было. Это сейчас все привыкли, уже столько всего опубликовано и рассказано об этом, а тогда это было невероятно. Он задавал какую-нибудь задачу, говорил: «Вот вам текст. На неизвестном языке. У вас задание — к следующему занятию переведите на русский». Притом оказалось, что действительно это возможно!

— Алик Журинский придумал, что могут быть олимпиады по лингвистике, — рассказывает Анна Поливанова. — Это авторское дело, совершенно фантастическое! Уже были опубликованы задачи Андрея Анатольевича. Но ведь «Лингвистические задачи» Зализняка — это тоже удивительное эпистемологическое событие, или эпистемологический объект. Простого человека лингвистические задачи ошеломляют.

«Я вспоминаю тот восторг, который охватил меня, когда полвека тому назад я познакомился с текстом еще в рукописи, — пишет В.А. Успенский. — Уже первая фраза первой задачи сражала наповал: «Для лиц, незнакомых с баскским языком»! А сама задача вызвала у меня оторопь формулировкой задания: выписывались, без переводов, двенадцать предложений на баскском языке, указывалось, что в одном из них допущена грамматическая ошибка, и требовалось эту ошибку найти и исправить^*. Тут какая-то чушь, подумалось мне. Ведь может случиться, что в этом таинственном баскском языке именно так и положено сказать. Как же можно такое опровергнуть? С тем бо́льшим удивлением я обнаружил через некоторое время, что решил задачу: и ошибку нашел, и исправление предложил. Более того, оказалось, что почти все, кто брался за эту задачу, успешно ее решали».

— Алик был так же, как и всякий другой народ, просто сбит с ног этим явлением, — продолжает Поливанова. — Алика закрутило, закрутило, закрутило — и он вдруг подумал: а давайте сделаем олимпиаду для школьников. Математические олимпиады уже существовали, все знали, что они существуют, но никто не знал, что могут быть задачи по лингвистике. И Алику пришло в голову, что по образцам задач, которые мы знаем от Зализняка, вообще говоря, можно придумать лингвистические задачи и для детей. Андреевы задачи слишком сложные. А можно их адаптировать для простых восьмиклассников и десятиклассников. И он стал приставать к кому ни попадя. К еще совсем молодому Кибрику, который едва успел кончить университет. К Успенскому, к Звегинцеву — просто ко всем!

— Тем, что его увлекало, — рассказывает Елена Муравенко, — Алик занимался с полной отдачей, а что ему было неинтересно, он мог и вовсе мимо пройти. И никогда не шел в толпе, так сказать. Это, пожалуй, основное его качество: такая индивидуальность, независимость, самостоятельность.

Мама его умерла, когда он был еще ребенком, — ему было три года. Мать была врачом и умерла в эпидемию во время войны. Бабушка — немка, ее сослали в Казахстан, и он в детстве жил с бабушкой в Казахстане, а отец был на фронте. А потом отец вернулся с фронта, женился во второй раз, поскольку жена умерла, перебрался в Москву и Алика тоже забрал в эту новую семью. Там были еще младший брат и младшая сестра, к тому же была мачеха. Мачеха любила его, заботилась о нем, он о ней хорошо отзывался.

Школу Алик окончил с золотой медалью, поступил сразу на мехмат и два курса там проучился. А потом с двумя своими однокурсниками поехал на Дальний Восток. Может быть, ему немножко разонравилось учиться на мехмате, и из-за этого он и метался. Если он увлекался, он в это уходил с головой и с утра до ночи занимался. А если ему что-то не нравилось, он терял интерес, мог и бросить это. У него не было таких соображений: «я поступил, и надо закончить». К тому же у него не очень складывались отношения с отцом, ему уже хотелось самостоятельности, отделиться. Там он год преподавал английский в какой-то школе в Приморском крае, потом работал в редакциях разных местных газет, писал заметки. И даже год проучился на филологическом факультете во Владивостоке. То есть он почувствовал, что его тянет в другую сторону. А в Москву вернулся, тут как раз открылось наше отделение. История умалчивает, каким образом он о нем узнал. Он же приехал и, наверное, в университет как-то зашел — там и узнал. Поступил и был на пять лет старше своих однокурсников, которые после школы поступили. Он поступил на курс, который стал вторым выпуском.

— Алик Журинский — наш любимец, флагман нашего отделения, — говорит Поливанова. — Яркий человек, талантливый очень, обаятельный. Но он ушел в лингвистические задачи.

«Именно Журинский, будучи студентом 4-го курса, выступил инициатором проведения I Олимпиады по языковедению и математике, состоявшейся в МГУ в феврале–марте 1965 года, — пишет В.А. Успенский, — им были составлены почти все задачи этой Олимпиады. С тех пор он составлял задачи для всех Олимпиад вплоть до двадцать второй, которая прошла уже после его смерти и была посвящена его памяти».

А происходило это так.

«Осенью 1963 года Журинский, тогда третьекурсник, несмотря на свои почти двадцать пять лет, — вспоминает В.А. Успенский, — подошел ко мне в коридоре филологического факультета Московского университета и сказал, что хорошо бы провести лингвистическую олимпиаду для школьников. И протянул мне листок с примерным набором возможных задач. Журинский искал у меня не только одобрения его идеи: ему казалось само собой разумеющимся, что если идея мне понравится, то я и возьмусь за ее осуществление.

Замысел показался мне интересным. Привлекала возможность как пропаганды разумной лингвистики (а отнюдь не вся советская лингвистика была тогда таковой), так и экспериментальной проверки следующей истины: человек, и даже очень юный, и даже не знающий никаких языков, кроме родного, может решить задачу про незнакомый ему язык — решить, исходя, по всей видимости, из заложенного в нем представления о языке вообще (и из здравого смысла, конечно). Мне отчетливо захотелось, чтобы предложенная Журинским олимпиада произошла, и притом произошла в надлежащих формах. Гарантировать же соблюдение надлежащих форм возможно было, как мне казалось, единственным способом: взять управление этими формами на себя».

— Алик придумал олимпиаду, а Успенский ему помог, побежал к ректору, — рассказывает Анна Поливанова, — и, как известно, первая олимпиада называлась «I Традиционная олимпиада по языковедению и математике». Потому что Успенский боялся, что это заглохнет, и думал, что если он напишет «I Традиционная», то застолбит нумерацию, чтобы не заглохло.

«Во-первых, я верил, — пишет В.А Успенский, — что это слово не даст олимпиадам умереть и что оно послужит залогом того, что за Первой олимпиадой последуют Вторая, Третья и т. д. Здесь мое мироощущение мало отличалось от мироощущения тех моих первобытных предков, которые верили, что, нарисовав на стене пещеры мамонта или тюленя, они тем самым гарантируют себе удачу на охоте. Таким образом, слово «традиционная» было адресовано прежде всего Судьбе (или Высшим Силам) — в качестве некоего заклинания.

Во-вторых, я надеялся, что слово «традиционная» закрепится в сознании школьников и их учителей, и они приучатся воспринимать институт лингвистических олимпиад как нечто должное и существующее всегда. Сейчас, кого ни спроси, все знают, что бывают олимпиады по лингвистике и математике. Полагаю, что слово «традиционная» несколько ускорило процесс привыкания. Вторым адресатом этого слова, таким образом, были все те, кто связан со школьным образованием, — от школьников и учителей до директоров школ и наробразовских чиновников.

В-третьих, слово «традиционная» было обращено к организаторам будущих олимпиад. Устроители Первой олимпиады создавали некую новую микроцивилизацию, а всякая цивилизация может устойчиво существовать только в рамках своих традиций».

Первая олимпиада должна была состояться в 1964 году. Но не состоялась.

«Само собою разумеется, в предполагаемый состав Оргкомитета мною был включен Журинский, — вспоминает В.А. Успенский. — Оказалось, что именно эта кандидатура вызывает решительное возражение начальства. И Соколов объяснил мне, в чем дело. Он сообщил, что Журинский совершил поступок, не только делающий невозможным его пребывание в таком органе, каковым является Оргкомитет олимпиады, но даже с трудом совместимый со званием советского студента: кандидат в члены Коммунистической партии Журинский отказался стать членом партии.

Читателю XXI века надобно объяснить, что полному членству в партии предшествовал годичный кандидатский стаж. То есть сперва человека принимали в кандидаты в члены партии, а потом, через год, принимали в члены. Хотя этот второй этап проходил обычно почти автоматически (потому что содержательно все решалось на первом этапе), требовалось, чтобы кандидат в члены написал заявление о своем желании стать членом. Мне не известен ни один случай, чтобы по истечении года кандидат не написал такого заявления. Точнее, известен ровно один такой случай — с Журинским. Случай был, конечно, совершенно немыслимый, не вписывающийся ни в какие нормы. А если называть вещи своими именами, то поступок Журинского был почти героическим. И последствия его могли оказаться куда более тяжелыми, чем невключение в Оргкомитет олимпиады.

Я пытался объяснить Соколову роль Журинского как инициатора олимпиады. Но все было напрасно. Антипартийное поведение Журинского перевешивало все.

Я не мог заставить Соколова включить Журинского в Оргкомитет. Но и Соколов не мог меня заставить проводить олимпиаду без Журинского. И я отказался проводить олимпиаду. Думаю, что Соколов не ожидал такого поворота событий. Но отступать он не стал. И намечавшаяся на весну 1964 года олимпиада не состоялась.

К некоторому моему удивлению оказалось, что идея олимпиады не была забыта Соколовым. Через год уже он сам обратился ко мне со словами, что-де надо бы провести олимпиаду. И снова я включил Журинского в список членов Оргкомитета. На этот раз Соколов не выдвинул никаких возражений, и олимпиада состоялась».

Подробнее читайте:
Бурас, М. Лингвисты, пришедшие с холода / Мария Бурас. — Москва : Издательство АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2022. — 410 [6] с., ил. — (Великие шестидесятники).