Как археологи искали предков таримских мумий между Алтаем и Скандинавией
Вспоминая о древних цивилизациях, мы обычно думаем про египетские пирамиды, глиняные таблички с кодексом Хаммурапи или крито-микенские дворцы. Но в то же самое время, когда тела фараонов превращали в мумии, на другом конце мира не менее интересные народы занимались не менее интересными вещами. По поводу происхождения одного из них археологи ломали копья последние тридцать лет: людей, живших в пустынной местности к югу от Тянь-Шаня, называли и выходцами из казахских степей, и потомками индоиранских племен Средней Азии, и даже кельтами. Недавно в этом детективе поставили точку палеогенетики — и никто из спорщиков не оказался прав. Рассказываем о том, как в Таримской впадине нашли древних людей, почему ученые так долго не могли договориться об их родине и где она в конце концов оказалась.
Между горными хребтами Синьцзяна — на севере Тянь-Шань, на западе Памир, с юга Куньлунь — расположена Таримская впадина. Полторы тысячи километров засушливой земли с запада на восток, 600 — с севера на юг. Большую часть впадины занимает пустыня Такла-Макан, которую когда-то пересекали караваны — они везли товары по Великому шелковому пути и делали остановку в оазисе Лоулань. В наше время в сердце пустыни нашли нефть и теперь через нее тянется «самая дорогая дорога в мире», защищенная от бродящих вокруг песчаных дюн. Ничего интересного. Песок, ветер, жара.
О том, что безжизненная пустыня хранит остатки древней культуры, стало известно в начале XX века: в 1906 году американский географ Эллсуорт Хантингтон (Ellsworth Huntington) сообщил, что обнаружил в Таримском бассейне доисторический памятник. Примерно в это же время японский путешественник Кодзуи Отани (Kozui Otani) привез из экспедиции по Великому шелковому пути купленные им древние артефакты из Таримской впадины. Часть этой коллекции сейчас хранится в Национальном музее Кореи.
Через несколько лет, где-то между 1911 и 1919 годами (свидетельства в источниках расходятся), местный охотник по имени Эрдек (Ордек) обнаружил древний могильник, получивший впоследствии название Сяохэ («Маленькая река»). Через двадцать лет он рассказал о своей находке шведским археологам Фольке Бергману (Folke Bergman) и Свену Хедину (Sven Hedin), которые путешествовали по Таримскому бассейну, и те решили своими глазами увидеть, как выглядит «холм с сотнями могил». После долгих поисков ученые прибыли на место и увидели, что могилы разграблены, а многие артефакты разбросаны по всей территории памятника.
Бергман обратил внимание на столбы из тополя, установленные на могилах. Конструкции призматической формы отмечали женские погребения, а веслообразные — мужские. Впоследствии эту необычную особенность ученые связали с культом плодородия: призматические столбы символизировали фаллос, а веслообразные — вульву. Шведы раскопали здесь 12 погребений: в могилах лежали хорошо сохранившиеся мумии, которые внешне сильно напоминали европейцев.
А после о таримском могильнике на долгое время забыли. Даже весть об уникальных находках до мирового научного сообщества тогда толком не дошла. На статью Бергмана и Хедины коллеги не обратили особенного внимания, а в самом Китае было не до науки: сначала в страну вторглись японцы, затем началась гражданская война, потом революция, а после — строительство коммунизма. На Западе про уникальные находки практически ничего не знали, пока в конце ХХ века их не переоткрыл американский синолог Виктор Маир (Victor Mair).
Маир изучал древние письменные памятники в Синьцзяне и Ганьсу, поэтому с 1981 года регулярно приезжал в Китай. В 1988 году он приехал в Урумчи и наткнулся в местном музее на новую экспозицию: там были выставлены отлично сохранившиеся мумии в повседневной одежде. Маир был особенно впечатлен останками пятидесятилетнего мужчины: что двухметровый светловолосый гигант делал в самом центре Азии? Ученый даже подумал, что мумии не настоящие, просто приманка для туристов.
Всерьез за таримских мертвых он взялся только через три года, после того как в 1991 году узнал из газеты The New York Times об Этци — другой мумии, которую нашли немецкие туристы в Альпах неподалеку от деревни, где вырос его отец (подробнее о ней читайте в материале «Из пропасти во льду»). Отложив газету, Маир решил организовать исследовательский проект. Вдруг между европейцем Этци и «европейцем» из Таримской долины, которого повстречал ученый несколько лет назад в музее Урумчи, есть какая-то связь?
Поэтому по-настоящему о мумиях из далекого Синьцзяна мы узнали лишь в 1994 году, когда британская газета The Mail on Sunday рассказала о мумиях, которые сохранились лучше, чем древнеегипетские. Журналисты сообщили, что на пустынных землях в Западном Китае археологи нашли останки высоких белокурых людей, выходцев из Северной Европы. Самым древним из них было около 4000 лет, самым молодым — около 2300.
Через пять лет сотрудники Синьцзянского института материальной культуры и археологии под руководством Бинхуа Вана (Binghua Wang) установили точное местоположение могильника Сяохэ, а уже в 2002–2005 годах ученые под руководством Идилисы Абудужэсулэ (Yudulisi Abuduresule) раскопали и тщательно обследовали 167 погребений. Исследователи выяснили, что могилы, находившиеся на первом—втором уровне, разграблены, но погребения третьего—пятого уровней уцелели. Увы, полный отчет о работах ученые не опубликовали до сих пор.
Сохранность органических материалов на древних археологических памятниках Внутренней Азии обычно оставляет желать лучшего. Ткани, дерево или кожа сохраняются только в исключительных условиях: в сухом климате, зонах вечной мерзлоты или в затопляемой местности. Но Таримский бассейн как раз исключение — его древние обитатели превосходно сохранились благодаря естественной мумификации, которую обеспечил местный сухой климат. В общей сложности археологи обнаружили здесь не меньше 400 древних мумий, а также тысячи скелетированных останков (подробнее узнать о других известных нерукотворных мумиях можно в нашем материале «Хорошо сохранились»).
Самой известной таримской мумии, «Лоуланьской красавице», около 3800–4000 лет. Ее в 1980 году обнаружил китайский археолог Му Суньин (Mu Sun-ing). Когда о находке стало известно, уйгуры сразу объявили ее своей прародительницей, чтобы подчеркнуть, что их народ первым прибыл в Синьцзян. Но первые же исследования, проведенные за границей, показали, что она, скорее всего, имеет кельтское, сибирское или скандинавское происхождение. Ученые предположили, что она может быть потомком от смешанного брака между европеоидом и метиской европеоида и восточного азиата.
Тело Лоуланьской красавицы отлично сохранилось — видны даже морщины на коже. Четыре тысячи лет назад ее положили на спину в могиле глубиной около метра, завернув в простую шерстяную ткань. На ней одежда из шерсти и меха, а также сапоги из кожи козы. Волосы длиной около 30 сантиметров покрывает головной убор из войлока, украшенный двумя гусиными перьями. Одежда хранит следы неоднократного ремонта, а сама женщина страдала от вшей: их следы нашли на голове, ресницах, бровях и в лобковой зоне.
Сейчас обезвоженная мумия весит лишь 10,7 килограмма, но при жизни рост этой женщины был около 156 сантиметров, а вес — 47–52 килограмм. В последний путь ее сопровождал лишь гребень и длинная соломенная корзина. Она умерла в возрасте 40–48 лет, по всей видимости, от болезни легких — в них палеопатологи обнаружили большое количество песка, пыли и древесного угля.
Другая известная таримская мумия — это «Черченский человек», которым так впечатлился при первой встрече Маир. Ученому показалось, что этот человек очень похож на его брата, поэтому синолог прозвал его «Ур-Давид» (хотя закрепилось в итоге имя, данное по названию поселения, в окрестностях которого нашли мумию). Черченский человек значительно моложе Лоуланьской красавицы — он жил в около 1000–600 годов до нашей эры. Мужчина был достаточно высокого для своего времени роста — около 176–178 сантиметров, а его темно-рыжие волосы и бороду уже тронула седина. Высокие скулы, полные губы и длинный нос, наряду с гардеробом, привели первых исследователей к мысли, что он родом из Европы.
Черченского человека похоронили лежа на спине, его колени были слегка согнуты. Руки мертвеца лежали на животе и были связаны на запястьях веревочками из красных и синих нитей. Волосы мужчины были заплетены в две косы длиной около 30 сантиметров, а лицо окрашено желтой охрой, два блюда с которой также были оставлены в могиле.
Вместе с ним в могиле покоились еще три женщины и маленький ребенок. Одна из них, невысокая женщина возрастом около 55 лет, также хорошо сохранилась. Ее волосы были собраны в четыре косы, причем две из них сделаны из волос другой женщины. Ее лицо тоже раскрашено — между глазами проведена белая полоса, по обе стороны от носа выведены спирали. Как и у мужчины, ее руки были связаны. Кроме того, у усопшей была подвязана нижняя челюсть, но археологи нашли ее уже с немного приоткрытым ртом, из которого торчал язык. Останки другой женщины были полностью скелетированы, на третьей сохранилось лишь небольшое количество мумифицированных тканей.
Рядом с ними нашлась еще одна могила — в ней покоился мальчик трех—шести месяцев. На его крошечной голове под синей шерстяной шапочкой сохранились светлые волосы. Его ноздри были набиты красной шерстью, а лицо раскрашено краской телесного цвета. Перед погребением на глаза малыша положили синие камешки. Рядом с ним лежит предмет, похожий на зашитое овечье вымя, который, видимо, использовался в качестве примитивной детской бутылочки — в нем сохранилось небольшое количество засохшего молока.
Из других таримских мумий выделяются также «ведьмы из Субеши». Они сильно моложе предыдущих находок и относятся уже к историческому периоду — примерно IV–II векам нашей эры. Это останки трех женщин в остроконечных и широкополых черных шляпах из фетра, высотой более 60 сантиметров. Когда Маир описывал эти находки, он сравнил женщин с ведьмами из-за их головных уборов и предположил, что они могли заниматься магическими искусствами.
На руке одной из них была белая кожаная перчатка, похожая на те, что используются при соколиной охоте. Исторические свидетельства о подобной охоте в первом тысячелетии до нашей эры есть, но эта перчатка, правда, единственная находка, которая позволяет подозревать о том, что ей занимались и жители Таримской впадины. Все женщины были одеты примерно одинаково: на них накидки из овчины мехом внутрь, которые доходят до икр. Под ними — блузы с длинными рукавами из тканной коричневой шерсти и красной окантовкой и шерстяные юбки, украшенные полосами желтого, красного, синего и бордового цветов. На талии они держались благодаря завязанным на узел четырехцветным шнуркам. На ногах женщин — коричневые войлочные чулки и кожаные башмаки.
Таримские памятники охватывают эпоху почти в два тысячелетия, поэтому неудивительно, что погребальные обряды на разных могильниках отличались. Так, на многих памятниках, например, в Сяохэ сохранились деревянные гробы в виде лодок, которые сверху покрыты шкурами крупных рогатых животных или баранов — такой обряд вообще не встречался исследователям Внутренней Азии. Возможно, он указывает на то, что умерший при жизни занимался скотоводством.
Елена Кузьмина (Elena Kuzmina) из Российского института культурологии, исследовавшая древности Великого шелкового пути, отмечает, что в могильнике Гумугоу людей хоронили в ямах, стены которых обкладывались деревом. Могилы обычно были одиночными, а мертвеца укладывали на спину, головой на восток. Многие из них одеты в островерхие колпаки, кожаные сапоги и шерстяную одежду.
Сохранившийся погребальный инвентарь представлен небольшими мешочками с веточками эфедры, блюдами, сосудами и фаллосами из дерева, посохами, а также остатками кованых изделий из чистой меди. Кроме того, порой в могилах лежали украшения из перьев, тростниковые плетеные корзины и другие сосуды, оперенные стрелы с деревянными наконечниками и каменные топоры. Вместе со многими телами нередко находили кости и черепа домашних и диких животных: коз, овец, быков, верблюдов, оленей, муфлонов и птиц.
Местные жители носили яркую одежду, которую делали из шерсти западноевразийских пород овец. Кузьмина отмечает, что одежда похожа на находки, связанные с пазырыкской культурой раннего железного века, которая существовала в VI–III веках до нашей эры в Горном Алтае, и андроновской культурно-исторической общностью, занимавшей в конце третьего второй половине второго тысячелетия до нашей эры территории Поволжья, Урала, Казахстана и Южной Сибири. Головные уборы таримцев тоже были яркими: как правило, это цилиндрические шапки с закругленным верхом из светлого войлока, которые украшены красными и бурыми шерстяными нитями, деревянными трубочками (на них, вероятно, крепились птичьи перья и другие украшения). Помимо них, на некоторых мертвецах были колпаки в форме усеченного конуса, украшенные мехом, шерстяными обмотками и перьями.
Во многих могилах археологи нашли деревянные погребальные маски небольшого размера — обычно не больше десяти сантиметров в высоту и шести в ширину — которые изготавливались из цельного куска дерева. Их иногда обтягивали тонкой кожей, окрашенной в красный или бордовый цвет. На масках в гипертрофированной манере прорабатывались черты лица — огромные выступающие носы, широко раскрытые глаза и оскаленные рты. Радужки глаз и зубы делались из костей животных или перламутра. По мнению антропологов и археологов, маски выступали своеобразными символами, изображающими предков или сверхъестественных персонажей. Некоторые исследователи проводят аналогию между ними и антропоморфными изображениями из камня в самусьской культуре, существовавшей в начале второго тысячелетия до нашей эры в Томском и Новосибирском Приобье и в Кузнецкой котловине, а также в окуневской культуре, которая была распространена в Минусинской котловине в примерно то же время. Эти культуры тоже изображали похожие маски на стелах и плитах.
Отдельного рассказа заслуживают и сосуды, обнаруженные в таримских могильниках. У них плоское дно, их плели из стеблей травянистых растений, например, тростника. На некоторых сохранились отверстия для веревочных ручек. Сами сосуды украшены орнаментами в виде горизонтальных линий, треугольников и лесенок из вплетенных стеблей другого цвета. Археологи видят в этом некоторое сходство с посудой андроновской (федоровской) культуры, которая существовала в Южной Сибири около 1500–1300 годов до нашей эры.
Внутри корзин из Сяохэ биологи обнаружили коровий казеин и иммуноглобулин. Это подтвердило, что местные жители использовали молочные продукты в своих погребальных церемониях — в некоторых могилах середины II тысячелетия до нашей эры умершие буквально усыпаны кусками сыра. Ученые связывали такой обряд с индоиранскими традициями, где молочные продукты считались священными — например, в Чатал-Хююке, который ряд исследователей называет индоевропейской прародиной, также нашли сосуды со следами молока и сыра (подробнее о Чатал-Хююке и находках там читайте в материале «Хозяйка двойной горы»). А исследование протеомов зубного камня семи мертвецов из Сяохэ подтвердило, что они получали белок из молока жвачных животных, хотя и, по данным генетиков, не переносили лактозу. Это свидетельствует о том, что молочные продукты вошли в рацион погребенных таримцев сравнительно недавно — полезные мутации на уровне популяции еще не успели накопиться.
Помимо тел, археологи нашли в могилах и на них остатки злаковых растений. Изучив их, Жуйпин Ян (Ruiping Yang) совместно с коллегами из Китайской академии наук установил, что три с лишним тысячи лет назад здесь возделывали просо обыкновенное (Panicum miliaceum) и пшеницу мягкую (Triticum aestivum), а также полевичку (Eragrostis sp.), которая, по всей видимости, шла на корм скоту. А Чуньсян Ли (Chungxiang Li) из Цзилиньского университета совместно с учеными из Великобритании выяснил, это зерна пшеницы из Сяохэ — самое древнее свидетельство культивации этого злака в Китае в эпоху бронзы. Остаткам зерна, судя по радиоуглеродному анализу, около 3760–3540 лет.
В Сяохэ нашли большое количество деревянных артефактов — посохов или ритуальных шестов. Часто они лежали в голове или ногах погребенных. Сделанные из цельных кусков дерева, они украшены костяными фигурками, перьями, веточками эфедры и шерстяными нитями. Химический и протеомный анализы показывают, что на посохах сохранился однородный полупрозрачный животный клей желтоватого цвета, который изготовили около 3500 лет назад.
Еще одна примечательная особенность погребений в могильнике Сяохэ в том, что во многих могилах и рядом с ними были лепешки из коровьего навоза. Чжэньвэй Цю (Zhenwei Qiu) из Китайской академии наук совместно с коллегами из Австрии и Китая исследовал такие находки возрастом около 3400–3700 лет. Анализ пыльцы и фитолитов показал, что в древности эта территория была оазисом, здесь росли тростник обыкновенный (Phragmites australis), полевичка (Eragrostis), астровые (Asteraceae). Почему навоз использовали в погребальном обряде — загадка. Возможно, он служил людям из Таримской впадины в качестве удобрений или топлива, поэтому мог пригодиться усопшим и в загробной жизни.
Все находки указывают на то, что таримская популяция вела оседлый образ жизни: занималась скотоводством, культивировала злаки, хотя и не отказалась полностью от охоты. А то, что все люди из ранних могильников погребены совершенно одинаково, вероятно, свидетельствует, что местное общество не было социально дифференцированным.
Анализ стабильных изотопов азота и углерода, проведенный на останках людей из могильников Бэйфан и Гумугоу, показал, что рацион таримцев состоял в основном из баранины с небольшим количеством растительной пищи, в основном пшеницы. Суровые условия Таримского бассейна не помешали им активно заимствовать идеи и технологии у соседей, отделенных от них пустыней и горными хребтами.
Установить происхождение таримской популяции пытались многие ученые. Обычно культуры выделяют в основном по погребальному обряду или по форме и орнаменту керамики, где наиболее отчетливо можно проследить единую традицию. Однако таримские погребения, включавшие отлично сохранившуюся органику, оказались крайне бедны металлическим и каменным инвентарем, а керамика и вовсе отсутствовала.
В 1992 году австрийский ученый Карл Йеттмар (Karl Jettmar) решил, что таримская популяция — предки носителей тохарского языка, которые появились в этом регионе через тысячу лет после возникновения могильника Сяохэ. Большинство же других исследователей пыталось связать мумии с какой-либо уже известной археологической культурой.
Археологи и антропологи по этому вопросу придерживались, как правило, одной из двух гипотез о том, откуда сюда пришли люди: из евразийских степей, например, Южной Сибири и Казахстана или из среднеазиатских оазисов, где процветала цивилизация Окса.
Первая связывает таримцев с мигрантами из евразийских степей эпох энеолита и ранней бронзы — племенами афанасьевской или андроновской культур. Известно, что афанасьевцы действительно добрались до Синьцзяня во второй четверти третьего тысячелетия до нашей эры, на это указывают многочисленные памятники. Но южнее Тянь-Шаня они, вероятно, не забирались.
Сторонники этой версии отмечают, что погребальный обряд в Таримской впадине близок афанасьевскому — покойники лежат на спине с поднятыми коленями в ямах с перекрытиями. Кроме того, плетеные остродонные корзины чем-то похожи на афанасьевскую керамику. Таримцев и афанасьевцев сближает также то, что они создавали свои орудия из чистой меди. Однако в таримских могильниках нет типичных для афанасьевской культуры вещей — каменных колец вокруг могил или круглых оград из вертикально установленных плит, охры и курильниц.
На щеках одной из мумий, найденной в могильнике Загунлук (около 1200 года до нашей эры), краской нарисовано изображение головного убора. Похожие рисунки есть на стенках алтайской каменной гробницы середины третьего тысячелетия до нашей эры. Этот памятник относится к каракольской культуре, которую считают близкой к окуневской культуре бронзового века — хотя эту связь подтверждали только археологические находки, а не палеогенетика. Если таримцы связаны с окуневской культурой через каракольскую, то это становилось особенно интересно, поскольку те происходят от палеосибирского населения.
Однако есть и аргументы против того, чтобы считать таримцев и афанасьевцев связанными культурами. Главный из них — разрыв в датировках памятников. Радиоуглеродный анализ показывает, что афанасьевская культура в Минусинской котловине исчезла около XXV века до нашей эры, а в Горном Алтае и тем более Синьцзяне — еще раньше. А самые ранние памятники, связанные с таримскими мумиями, относятся же к XXI–XIX векам до нашей эры. Где тогда прятались афанасьевцы почти полтысячелетия?
В рамках этой же гипотезы рассматривался сценарий, в котором в формировании таримской популяции, помимо афанасьевцев, поучаствовали еще и племена андроновской культурно-исторической общности, скотоводческие племена которой вплоть до XII века до нашей эры занимали лесостепную зону соседнего Казахстана и Алтая. Так, около 1200 года у таримцев немного меняется материальная культура, одежда и погребальный обряд, что некоторые исследователи связывают именно с влиянием пришедших сюда андроновцев.
Этой гипотезы придерживался Виктор Маир, а также китайский антрополог Хань Кансинь (Han Kangxin), который исследовал 300 черепов из Таримского бассейна, датированных около 1800–300 годов до нашей эры. По его мнению, останки из раннего могильника Гумугоу, а также из более поздних погребальных комплексов Яньбулак, Хотумсумбул, Шарвигуль и Миран оставили люди, мигрировавшие в Синьцзян в эпоху ранней бронзы из Средней Азии, Южной Сибири или Волго-Донских степей.
Вторая гипотеза связывает происхождение таримской популяции с населением Бактрийско-Маргианского археологического комплекса — цивилизацией Окса. Около 2200–1500 годов до нашей эры она занимало территории Восточного Туркменистана, Южного Узбекистана, Северного Афганистана и Западного Таджикистана. Согласно этой версии, первые земледельцы пришли сюда с запада — с территории Северной и Южной Бактрии и Туркменистана, и лишь следом за этим сюда добрались северные племена андроновской культуры. В пользу этого говорит сходство условий, в которых жили люди цивилизации Окса и таримцы: например, и те и другие были вынуждены освоить ирригацию, чтобы заниматься земледелием. Кроме этого между ними есть сходства в культивации пшеницы, изготовлении шерстяных тканей, разведении коз и овец, а также в использовании хвойника двухколоскового (Ephedra distachya) в лекарственных и ритуальных целях.
В 2010-е годы пролить свет на происхождение таримских мумий вызвались молекулярные биологи. Они предприняли несколько попыток найти как предков, так и потомков этой популяции, анализируя митохондриальную ДНК. Первые же результаты стали сенсацией — описывая их, британское издание The Independent в 2011 году сообщило о том, что таримское население роднит с древними кельтами как митохондриальная ДНК, так и по ткани, которые те использовали для изготовления одежды. Элизабет Вейланд Барбер (Elizabeth Wayland Barber), развивая эту идею, предположила, что предки древних европейцев и таримцев проживали в районе Кавказа и Черного моря, после чего часть из них мигрировала на запад, а другая — на восток. Но первые исследования митохондриальной ДНК были очень ограничены — палеогенетика к тому моменту только начала формировать массив данных, благодаря которому можно проследить популяционную историю.
Генетики продолжили работать, и в 2015 году Ли Чуньсян (Li Chunxiang) из Цзилиньского университета совместно с учеными из Китая и Норвегии опубликовали результат сравнения митохондриальной ДНК 28 человек, погребенных в могильнике Сяохэ, с ранее выделенными 20 последовательностями. Результаты оказались весьма интересными — исследователи нашли в ДНК таримцев 21 отдельный гаплотип очень разнообразной географии: здесь и западноевразийские гаплогруппы H, K, T, U7, U5a, U2e, и восточноевразийские B, C4, C5, D, G2a и индийская М5.
При этом самой распространенной гаплогруппой оказалась восточноевразийская С — к ней относились 18 человек. Один из обнаруженных вариантов (16223-16298-16327) сегодня широко распространен среди людей из Центральной и Восточной Сибири. Более того, в эту же группу входят несколько других древних людей, геномы которых анализировали прежде:
три жителя Центральной Сибири эпохи неолита,
один человек из Северо-Восточной Сибири (около 1600 года до нашей эры),
шесть человек из Северо-Восточной Европы (около 1500 года до нашей эры),
12 людей с Западно-Сибирской равнины эпохи бронзы,
четыре жителя Северо-Западного Китая позднего неолита.
Это подтолкнуло некоторых исследователей к мысли, что искать предков таримцев надо в Скандинавии.
Но в 2015 году Ли Чуньсян с коллегами заключили, что жители Таримского бассейна происходят из Европы и Южной Сибири, связав их с потомками степняков. Распределение гаплогрупп, по их мнению, совпадает с регионами, которые населяли племена афанасьевской и андроновской культур. Генетической связи с цивилизацией Бактрийско-Маргианского археологического комплекса они не нашли, а некоторые гаплогруппы, характерные для жителей Южной Азии, объяснили контактами с соседями.
Триумф сторонников «афанасьевской» гипотезы продлился, однако, недолго: следующие работы показали, что афанасьевцы до Таримского бассейна все же не добрались. Так, в 2019 году ученые из России и Франции представили результаты молекулярного анализа останков 28 древних жителей Южной Сибири, 10 из которых относились к афанасьевской культуре эпохи энеолита, а 18 — к окуневской культуре ранней бронзы. Оказалось, что племена окуневской культуры происходят от палеосибирского населения, близкого по генетике коренным американцам, а не от более древнего населения Минусинской котловины. Афанасьевцы же пришли в Южную Сибирь с запада — из Волго-Донских степей. Попутно ученые пришли к выводу, что афанасьевцы не могут быть предками таримцев по Y-хромосомной линии. С генетиками тут согласились археологи, которые, естественно, не могли серьезно верить в то, что афанасьевцы пятьсот лет прожили где-то, не оставив ни одного следа для истории.
Более того, даже по данным скупого китайского отчета об исследованиях 2003–2005 годов видно, что материальная культура и погребальный обряд таримского населения далеки от афанасьевских. По мнению археологов, древнейшие могильники Гумугоу и Сяохэ могут быть связаны с ранним этапом андроновской (федоровской) культуры Северо-Восточного Казахстана и Западного Алтая, племена которой начали расселяться по евразийским степям около 2000 года до нашей эры и не были генетически родственны афанасьевцам.
В конце октября 2021 году палеогенетик Фань Чжан (Fan Zhang) из Цзилиньского университета совместно с учеными из Германии, Китая, США и Южной Кореи опубликовал работу, которая многое меняет в наших представлениях о происхождении популяции, оставившей после себя таримских мумий. Используя материалы, полученные во время раскопок Синьцзянским институтом материальной культуры и археологии в 1979–2017 годах, ученые отобрали образцы 33 древних жителей Синьцзяна, в 18 из которых хорошо сохранилась ДНК. Прочитанные геномы относились к людям, когда-то жившим в двух соседних районах — 13 в Таримской, 5 в Джунгарской впадинах. Кроме того, останки десяти индивидов получили прямые радиоуглеродные датировки с помощью метода ускорительной масс-спектрометрии.
Оказалось, что популяция Джунгарской впадины (могильники Аитохань, Суншугоу и Ниликэ) относится примерно к 3000–2800 годам до нашей эры, а люди из Таримского бассейна (могильники Сяохэ, Гумугоу и Бэйфан) — моложе, и относятся уже к 2100–1700 годам до нашей эры.
Из этого следовало, что в энеолите и бронзовом веке население Синьцзяна представляло собой несколько отдельных популяций. Джунгарские люди из могильников Аитохань и Суншугоу, располагающихся ближе всего к Горному Алтаю, оказались генетически родственны афанасьевцам, присутствие которых к северу от Тянь-Шаня давно не вызывало споров. Люди, погребенные в могильнике Нилэкэ южнее, отличаются от своих северных соседей несколько большим родством с таримским населением, хотя и остаются потомками афанасьевцев. Кроме того, палеогенетики выяснили, что чемурчекская мегалитическая культура раннего бронзового века, которая сменила здесь афанасьевскую около 2600–1700 годов до нашей эры, примерно на две трети происходит от джунгарской популяции — а не связана с Западной Европой, как отстаивали некоторые археологи.
Что же касается происхождения населения Таримского бассейна, то оно оказалось еще более неожиданным — ни «степная», ни «оазисная» гипотезы не подтвердились.
Люди из таримских могильников Сяохэ и Гумугуо оказались генетически близки сибирякам эпохи верхнего палеолита, родословная которая восходит к древним северным евразийцам. Те жили в Северной Евразии еще 17 тысяч лет назад, во времена последнего ледникового максимума — например, на стоянке Афонтова гора, недалеко от современного Красноярска; а в эпоху бронзы их потомки заселили Байкальский регион. Так что древние северные евразийцы внесли существенный вклад и в популяцию Джунгарского бассейна, которая сложилась на 50–70 процентов из афанасьевцев, 19–36 процентов из таримцев, 9–21 процент из байкальского населения ранней бронзы.
А все образцы генетического материала, взятого у таримцев, образовали гомогенную группу — несмотря на то, что их брали у людей, могилы которых разделяют 600 километров пустыни. Исследователи установили, что население Таримского бассейна образовалось благодаря смешению двух древних азиатских генетических групп — популяции со стоянки Афонтова гора (72 процента) и байкальского населения ранней бронзы (28 процентов), причем у индивидов из самого южного могильника Бэйфан доля байкальской примеси больше. Таким образом оказалось, что ни степняки, ни население цивилизации Окса не были предками популяции Таримского бассейна. Таримцы оказались еще более исконными сибиряками, чем афанасьевцы: их пращуры пришли в Сибирь еще в верхнем палеолите и застали здесь последний ледниковый максимум. А в эпоху энеолита или ранней бронзы часть племен этого древнего североевразийского населения перебралась в Синьцзян, сменив сугробы и тайгу на песок и пустыню.
Долгие годы одни ученые пытались найти связь между афанасьевцами и таримцами, сравнивая их материальную культуру, облик и погребальный обряд, другие же пытались это опровергнуть. Теперь перед исследователями стоит новая задача: выяснить, насколько результаты генетиков соответствуют археологическим и антропологическим данным. Возможно, это поможет по-новому взглянуть на параллельно существовавшую культуру жителей Байкальского региона раннего бронзового века, которым таримцы оказались генетически родственны.