Будущее в прошедшем

1930-е стали одним из самых тяжелых десятилетий в истории США. После эйфории «эпохи джаза» и стремительного экономического подъема страна так же стремительно погрузилась в Великую депрессию. Безработица, банкротства, голод, паника — и в этой ситуации, когда почти все прежние ориентиры перестали работать, а главной задачей для многих стало выживание, одновременно появились два романа, действие которых отнесено не просто в прошлое, а в одно и то же прошлое — во времена Гражданской войны. Независимо друг от друга не сопоставимые ни по каким параметрам писатели Уильям Фолкнер и Маргарет Митчелл решили рассказать о войне Севера и Юга, погрузиться в уклад жизни плантаторов и живописать колоритные характеры конфедератов. Причем Митчелл этот странный, на первый взгляд, выбор принес Пулитцеровскую премию, баснословные продажи и безусловную любовь американских читателей. Почему на фоне абсолютного экономического коллапса 1930-х годов плантаторский и, более того, рабовладельческий Юг внезапно обрел такую актуальность? Что в истории Скарлетт О’Хара вошло в такой резонанс с публичным запросом? И каким, собственно, был запрос? В проблематике романа разбирается Фонд Егора Гайдара, партнер N + 1 по проекту «Краткий курс по литэкономии».

1

Широкоскулое, с точеным подбородком лицо Скарлетт невольно приковывало к себе взгляд. Особенно глаза — чуть раскосые, светло-зеленые, прозрачные, в оправе темных ресниц. На белом, как лепесток магнолии, лбу — ах, эта белая кожа, которой так гордятся женщины американского Юга, бережно охраняя ее шляпками, вуалетками и митенками от жаркого солнца Джорджии! — две безукоризненно четкие линии бровей стремительно взлетали косо вверх — от переносицы к вискам. Словом, она являла взору очаровательное зрелище, сидя в обществе Стюарта и Брента Тарлтонов в прохладной тени за колоннами просторного крыльца Тары — обширного поместья своего отца. Шел 1861 год, ясный апрельский день клонился к вечеру.
М. Митчелл, «Унесенные ветром». Пер. Е. Диденко

Справедливости ради надо сказать, что Маргарет Митчелл со своим романом никогда и не пыталась претендовать на место в большой литературе. Более того, на протяжении почти всех десяти лет, что она работала над текстом, а параллельно читала выходившие книги о Юге — этот период был настоящим расцветом так называемой «южной» литературы, — Митчелл не раз порывалась бросить роман, поскольку «все уже сказано». И только благодаря настойчивости редактора издательства «Макмиллан», которое и сегодня продолжает неплохо зарабатывать на переизданиях «Унесенных ветром», работа была завершена. А спустя год после выхода книги Маргарет Митчелл увела Пулитцеровскую премию буквально из-под носа крупнейшего американского писателя Уильяма Фолкнера с его романом «Авессалом! Авессалом!». Хотя оба произведения посвящены Гражданской войне — конфликту плантаторского Юга и промышленного Севера первой половины 1860-х годов. И оба были написаны на фоне Великой депрессии.

1930-е годы, на которые пришлась Великая депрессия, стали для США одним из самых тяжелых испытаний за всю историю. «Черный вторник» 1929 года в одночасье перевернул представления миллионов американцев об устройстве жизни. Как городские жители, так и владельцы небольших фермерских хозяйств мигом лишились положения в настоящем и уверенности в будущем — их увольняли с работы, производимые ими товары не покупали, их услуги больше не требовались, а забастовки и активное выражение недовольства ни к чему не приводили. Следующие три года экономика, а вместе с ней и уровень жизни неудержимо падали. При этом, как пишет американский историк Джон Гарратэй, ставший свидетелем событий Великой депрессии, большинство американцев еще и не понимали причин происходящего — что именно вызвало такой коллапс. Хаос, смятение, паника — так почему же именно в этот момент кого-то могла заинтересовать судьба Юга?

В случае с «Унесенными ветром» на этот вопрос было два ответа — один банальный, а другой не очень. Банальный ответ заключается в том, что для самой Митчелл, выросшей в Атланте, Гражданская война была глубоко личной и трогающей историей. Ее бабушка и дедушка были непосредственными участниками и свидетелями событий, и не удивительно, что проработка фактуры в романе близка к идеальной. Даже самые скептически настроенные критики не нашли, к чему придраться. Но этим личный опыт Митчелл, положенный в основу произведения, не исчерпывается. Ведь прежде чем стать домохозяйкой и взяться за роман, ей пришлось через многое пройти: в 18 лет после смерти матери взять хозяйство в свои руки, пережить несчастную первую любовь и неудачный краткосрочный брак, потрудиться репортером в журнале «Атланта Джорнал». Эту историю self-made woman вплоть до узнаваемых деталей Митчелл воплотила в образе Скарлетт О’Хара. Путем нехитрого наложения истории и биографии получилась сюжетная фабула «Унесенных ветром».

Исследователи произведения Маргарет Митчелл обычно тратят немало сил, пытаясь разобраться в смешении жанров, произошедшем в пространстве его текста, — это и исторический роман, и женская проза, и социальная мелодрама, и эпопея. Но по большому счету это никоим образом не объясняет тот невероятный успех, который обрушился на автора «Унесенных ветром» сначала после выхода книги, а потом и фильма. Такой реакции публики Митчелл не ожидала. «Это просто история»,— говорила она о своей книге, отказываясь даже думать о «недостижимых ценностях», «правых и неправых» и прочих высоких материях, о которых ее вопрошали критики. «Я нахожу нелепым и смешным, что мисс О’Хара стала чем-то вроде национальной героини», — утверждала писательница, признаваясь, что со стыдом думает об обществе, ценящем в человеке те качества, которыми она наделила Скарлетт.

Тем не менее, вопросы — как так вышло, что роман Маргарет Митчелл на многие десятилетия стал бестселлером, а роман Уильяма Фолкнера — чтением для интеллектуалов, почему именно она получила Пулитцеровскую премию, оставив позади писателя, масштаб дарования которого не вызывает сомнений, и почему все-таки Гражданская война — остаются. И, видимо, отвечать на них следует не столько литературоведам, сколько социологам.

2

Скарлетт с минуту стояла, припоминая отдельные детали: аллею темных кедров, ведущую к Таре, раскидистые кусты жасмина, ярко-зеленые на фоне белых стен, колеблющиеся от ветра белые занавески. И Мамушка тоже там. И вдруг ей отчаянно захотелось увидеть Мамушку — так захотелось, словно она была еще девочкой, — захотелось положить голову на широкую грудь и чтобы узловатые пальцы гладили ее по голове. Мамушка — последнее звено, связывавшее ее с прошлым. И сильная духом своего народа, не приемлющего поражения, даже когда оно очевидно, Скарлетт подняла голову.
М. Митчелл, «Унесенные ветром». Пер. Е. Диденко

«Я подумаю об этом завтра» — эти ставшие крылатыми слова Скарлетт о будущем времени, когда можно будет исправить ошибки прошлого, — редактор издательства хотел даже вынести в заголовок романа. Вера в то, что вам все по плечу, а ваша жизнь полностью определяется вашим же упорством, настойчивостью и умением хорошо делать свое дело, – вот та почва, на которой долгие десятилетия держались американское общество и социально-экономический уклад США. Но Великая депрессия разом выбила ее из-под ног. На фоне пошатнувшейся картины мира в 1930-е годы в США разразился мощнейший кризис идентичности. В свою очередь, он крайне благоприятствовал развитию двух тенденций: поиску альтернативных концепций устройства общества и попыткам обрести собственные основания в прошлом.

Построенное на изначально либеральных, рыночных установках, американское общество в 1930-е годы в первый и последний раз в своей истории переживало всплеск популярности социалистических и коммунистических идей. Самой известной идеей такого рода стала положенная в основу целого движения программа «Share our wealth», в которой выдвигалось требование жесткого прогрессивного налога, нацеленного прежде всего на миллионеров и крупнейшие американские корпорации и призванного перераспределить их средства в пользу беднейших слоев Америки. Одним из лидеров этого движения был сенатор Хьюи Лонг, и в 1932-1933 годах число его сторонников приближалось к 7,5 миллиона человек, а сам он заявлял о президентских амбициях. Конкуренцию Франклину Рузвельту на выборах 1936 года Лонг не смог составить только потому, что за год до этого был убит. Сторонники Лонга обвиняли в его смерти чуть ли не самого американского президента.

И если движение Лонга развивалось в прокоммунистическом русле, то одним из наиболее могущественных правых политиков того времени стал радиопроповедник Чарльз Кофлин, собиравший на свои выступления до 40 миллионов слушателей. Кофлин был ярым антисемитом, поклонником Гитлера, Геббельса и Муссолини. Со страниц издаваемой им газеты «Социальная справедливость» он транслировал идеи нацизма, обвиняя во всех бедах США «евреев и банкиров», и видел спасение Америки — в том числе от большевизма и движений типа «Share our wealth» Хьюи Лонга — в фашизме и национализме. Как бы маргинально ни звучали сейчас эти лозунги, Юнионистская партия США, одним из основателей которой стал отец Кофлин, в 1930-е годы претендовала на звание «третьей американской партии», объединив в своих рядах и правых, и левых — всех, кто не нашел себе места в рамках существующей двухпартийной системы.

Так, другой лидер юнионистов — врач Фрэнсис Таунсенд — придерживался гораздо менее радикальных политических взглядов, а в социально-экономических вопросах и вовсе заигрывал с левыми настроениями общества. В 1933 году он разработал план по внедрению в США пенсионной системы, до этого не существовавшей. Его предложение было крайне простым: выплачивать каждому американцу, достигшему 60 лет и не имевшему проблем с законом, 200 долларов, которые он обязан был потратить в течение 30 дней для стимулирования экономики. Финансироваться такая система должна была за счет немаленького общенационального налога с продаж. И хотя это означало существенное увеличение налоговой нагрузки на бизнес, план Таунсенда приобрел такую популярность, что его не смог проигнорировать даже Франклин Рузвельт, в итоге положивший его в основу социальной политики «Нового курса».

Однако все эти левые и правые крайности, поднятые на поверхность хаосом Великой депрессии, к моменту публикации романа Митчелл в 1936 году стали терять популярность. Отчасти это было связано с новой социально-ориентированной политикой, проводимой администрацией президента и успокоившей обедневшие слои общества, отчасти — с наконец остановившимся экономическим падением. А вот попытки пересмотреть собственное историческое прошлое и найти в нем основания для построения новой идентичности в эти годы, напротив, только набирали обороты.

В этом смысле выбор в пользу Гражданской войны как темы для размышлений был достаточно очевиден. В американском обществе все еще оставались те, для кого война Севера и Юга была глубоко личной историей — подобно бабушке и дедушке Маргарет Митчелл, они были ее очевидцами. Кроме того, в истории США Гражданская война была последним крупным потрясением, предшествовавшим Великой депрессии — и обращение к еще памятной многим кризисной ситуации в свете нового кризиса давало определенную надежду: пережили войну — значит, переживем и депрессию. Наконец, победа северян позволила заложить важнейшие общественные устои, о которых следовало напомнить на фоне утраты прежних ориентиров и пошатнувшейся идентичности.

Еще в 1931 году американский писатель и историк Джеймс Адамс выпустил книгу «Американский эпос» (The Epic of America), в которой фактически заново сформулировал определение «американской мечты». В условиях Великой депрессии это приобрело особую значимость. Если раньше проблемы в жизни простого американца были осязаемы и объяснимы: засуха на ферме, потеря работы в пользу более компетентного специалиста, уход с рынка под давлением конкурентов и так далее, то биржевой крах, за которым последовал резкий спад экономики, для большинства населения США был крайне абстрактным явлением. Но следствия его были настолько ощутимы, что это круто пошатнуло уверенность американца в собственных безграничных силах. Сложные экономические процессы оказались не тем, на что обычный человек может повлиять усилием воли.

Книга Адамса фактически возвращала утраченную веру: «Это не мечта об автомобилях и высокой заработной плате, а мечта об общественном порядке, позволяющем каждому мужчине и каждой женщине достичь максимального уровня благосостояния в соответствии со своими способностями и получить признание и оценку только на основании своих достижений, независимо от обстоятельств рождения и социального положения». Вскоре труд Адамса приобрел огромную популярность. Как пишет другой историк и социолог Джим Каллен, именно на конец 1930-х приходится ренессанс идеи self-made человека и заново складывается ценностное ядро американской нации. Из Великой депрессии Америка вышла обновленной политически и экономически, но с ценностными установками, почерпнутыми из относительно недавнего прошлого — благодаря переосмыслению итогов Гражданской войны большинство американцев вновь уверовали в то, что только рынок, неприкосновенность частной собственности и минимизация вмешательства государства в частную жизнь смогут обеспечить каждому идеальные условия для реализации «американской мечты».

Маргарет Митчелл со своими «Унесенными ветром» оказалась как нельзя кстати. Удивительным и совершенно анахроническим образом в ее романе сошлось все самое важное: Гражданская война как ключевой пункт всеобщего интереса к истории на фоне масштабнейшего кризиса идентичности, self-made woman, способная выжить в критические времена и упрямо идти своей дорогой, и вера в завтрашний день — едва ли не лозунг адептов «американской мечты». Упакованное ко всему прочему в предельно простую форму, это сочетание на фоне Великой депрессии не оставило шансов утонченному роману Уильяма Фолкнера с его неоднозначными героями. Массовому сознанию требовалась вдохновляющая история о человеке, который преодолевает примерно все, что бы ему ни подкидывала история, — и оно ее получило.

3

— От вас ли я это слышу, Скарлетт О'Хара! По-вашему, значит, Тара — ничего не стоящий клочок земли?.. Земля — единственное на свете, что имеет ценность, — воскликнул Джералд, вне себя от возмущения воздев над головой свои короткие руки, словно призывая небо в свидетели, — потому что она — единственное, что вечно, и не мешало бы тебе зарубить себе это на носу! Единственное, ради чего стоит трудиться, за что стоит бороться... и умереть!
М. Митчелл, «Унесенные ветром». Пер. Е. Диденко

Однако возрождение «американской мечты», хотя и ближайший, далеко не единственный контекст романа Маргарет Митчелл. Повторяющиеся рефреном слова о том, что Тара — это то, что стоит любых усилий и что станет надежной опорой в любой жизненной ситуации, заставляют вспомнить еще об одной ценностной компоненте. Будучи представителями богатого Юга, герои «Унесенных ветром» выступают за старые добрые ценности рынка и непререкаемое право частной собственности. Последнее в романе, как и положено, воспринимается как основа любой успешной экономической деятельности и — даже шире — любой счастливой жизни.

Доставшийся в наследство и управление Скарлетт надел земли в Таре, капиталы, приобретенные ею в ходе удачных браков, купленные на эти капиталы лесопилки — все это в руках молодой и целеустремленной девушки из романа служит инструментами для достижения личного счастья. Даже рабы на плантациях или труд невольников на лесопилках представлены Митчелл без тени сомнения или осуждения как вполне нормальные практики использования любых ресурсов в рыночной экономике. Более того, навязанные победившим Севером новые налоги на землю и имущество обсуждаются героями романа исключительно в терминах сопротивления бизнеса «поборам» государства. Все это заставляет вспомнить о логике классического либерализма, настаивающего на идее очень ограниченного и слабого государства — «ночного сторожа». Экономическая и политическая реальность США 1930-х годов, напротив, была построена на совсем других основаниях.

«Новый курс» президента Рузвельта во многом базировался на идеях Джона Кейнса, основателя одной из самых мощных экономических школ, который говорил о необходимости большего государственного вмешательства в рыночную экономику и частный бизнес. В основании кейнсианства лежит «основной психологический закон»: благодаря склонности к сбережению люди тратят не все деньги, которые получают в виде личного дохода; причем чем больше доход, тем больше норма сбережения. Отсюда Кейнс выводит простую мысль: при экономическом росте и росте доходов домохозяйств количество вовлеченных в экономику ресурсов постоянно отстает от естественного уровня, а поэтому рыночной экономике необходим регулятор, способный эту разницу компенсировать. Таким регулятором должно было выступать государство, а главным его инструментом — активная инвестиционная политика.

На этом и был построен «Новый курс», с помощью которого планировалось активизировать экономическую активность в США после кризиса. Для каждой отрасли устанавливались так называемые «честные условия для конкуренции» с помощью квот на выпуск продукции, распределения рынков сбыта, регулирования цен, стандартов, условий рабочего процесса и уровня зарплат — в общем, государство довольно тотально проникало в рыночные взаимоотношения. Дополнительно — уже не столько в рамках «Нового курса», сколько во второй президентский срок Рузвельта — государство инвестировало в инфраструктуру, промышленность, новые рынки сбыта и даже в сферу здравоохранения и образования. Последняя программа подобных госинвестиций была принята на фоне новой рецессии в 1938 году и составила почти 5 миллиардов долларов — космическая по тем временам сумма.

Идеологическим базисом проводимой Рузвельтом «околокейнсианской» политики стал социальный либерализм, концепцию которого с 1920-х годов активно развивал американский философ и социолог Джон Дьюи. Его ключевая работа «Либерализм и социальное действия» была опубликована в 1935 году в целях актуализации классического либерализма и привязки его к американским реалиям того времени. Идея Дьюи была очень гуманистической: для реализации «американской мечты» недостаточно одного равенства в правах и, прежде всего, в праве на частную собственность, — необходимо еще и равенство в возможностях. Обнищавшие и безработные американцы нуждались в поддержке для того, чтобы выровнять свои жизненные шансы с теми, кого кризис коснулся меньше. И государство должно эту поддержку предоставить, поскольку только в условиях идеальной конкуренции каждый человек сможет реализовать свой потенциал, а значит, и принести максимум блага обществу.

Джон Дьюи активно продвигал свои социальные идеи: выступал с речами, публиковал эссе в крупных американских газетах, сотрудничал с Рексфордом Тагуэллом из Колумбийского университета и главного мозгового центра администрации Рузвельта. Именно в рамках идеологии социального либерализма в «Новый курс» были включены проекты по социальному обеспечению и борьбе с безработицей, созданы корпорация по страхованию вкладов и первая в истории США система пенсионного обеспечения. Однако и социальный либерализм, и кейнсианство натолкнулись на активное сопротивление в интеллектуальной среде.

Одним из главных оппонентов выступала Австрийская экономическая школа. Два наиболее знаменитых ее автора — Фридрих фон Хайек и Людвиг фон Мизес — вступили в прямую полемику с Кейнсом и его последователями, опровергая выдвинутые положения о предельной склонности к сбережению и эффекту мультипликатора государственных инвестиций. Уже к началу Второй мировой войны — во многом под давлением крупного и среднего американского бизнеса, вооруженного идеями Австрийской школы — часть законов администрации Рузвельта была отменена, в том числе через выигранные дела в Верховном суде США. Война помогла американской экономике окончательно выйти из кризиса и перезапустить многие промышленные производства благодаря военным заказам и помощи другим странам. К 1950-м стало понятно, что столь мощное государственное вмешательство, какое существовало в годы «Нового курса», излишне, и большинство созданных в тот период бюрократических структур были распущены, хотя завоевания социального либерализма в виде программ социальной защиты и пенсионного обеспечения остались.

Эту борьбу двух экономических концепций также можно разглядеть в романе Маргарет Митчелл. Взявшись за управление имением, Скарлетт начинает познавать механизмы конкуренции, думать об эффективности и пробовать разные бизнес-схемы. И хотя все это не определяет проблематику романа в такой же степени, как Гражданская война, свободный предпринимательский дух играет важную роль в послевоенном возрождении как лично Скарлетт, так и Юга в целом. Любые попытки государственного вмешательства вызывают резкую негативную реакцию персонажей — в духе подспудного сопротивления, постепенно нараставшего к концу 1930-х годов. Думала ли обо всем этом Маргарет Митчелл, когда писала свой роман? Судя по реакции на свалившуюся на нее огромную популярность, почти наверняка — нет. Но было поздно — и роман, наполнившийся в воображении читателей не предусмотренными автором коннотациями, вышел из-под ее контроля и зажил своей жизнью.

Михаил Комин, Татьяна Трофимова