«Медитация — не магия вуду»

Двадцать первого июля в Москву с программой лекций и семинаров, организатором которых выступил центр «Тергар», приехал американский психолог и нейробиолог Ричард Дэвидсон (Richard J. Davidson), профессор Висконсинского университета в Мэдисоне. Основной сферой его научной деятельности являются механизмы хорошего настроения и их влияние на нейропластичность — способность мозга изменять свою структуру и выстраивать новые нейронные связи под воздействием опыта. Мы побеседовали с профессором о его исследованиях, о том, что счастье приходит к человеку с опытом, и о том, как древняя практика медитации влияет на функционирование и структуру головного мозга.

N + 1: Профессор Дэвидсон, вы начали свою научную карьеру психолога и нейробиолога с изучения эмоций и их влияния на мозг человека. Как вы пришли к идее изучения механизмов хорошего настроения? Насколько я знаю, большинство ученых, обращаясь к сфере эмоций, изучают психические расстройства и аффективные состояния, такие как депрессия и тревожность.
Ричард Дэвидсон: Интерес к изучению хорошего настроения проистекает из понимания того, что люди по-разному эмоционально реагируют на столкновение с трудностями или препятствиями. Нас интересуют возможные стратегии, способные помочь отдельному человеку пережить страдания и выработать устойчивость перед ними. На самом деле изучение хорошего настроения тесно связано с психопатологией: это, если позволите, ее другая грань. Изучая хорошее настроение, мы, возможно, сумеем выделить особые психологические характеристики, которые поддаются подсчетам и могут объяснить, как оно формируется и какими способами этому можно способствовать.
Какие методы нейрокартирования, нейростимуляции (я знаю, вы активно используете окулографию в исследованиях с участием маленьких детей) вы используете в своей научной деятельности? И какой из них, как вы думаете, больше всего приблизил вас к пониманию того, как эмоции влияют на мозг человека?
Мы используем много различных методов, причем один из важных принципов нашей лаборатории — пользоваться теми технологиями, которые лучше всего помогут ответить на поставленный вопрос. Поэтому вместо того, чтобы строго придерживаться каких-то определенных методов, мы по-возможности предлагаем исследователям самим решать, чем им пользоваться в своей работе. Иногда это МРТ, или ЭЭГ, или методы изучения молекулярной биологии — для исследования эпигенетических характеристик, довольно часто — обычные поведенческие методики. Это зависит еще и от места проведения эксперимента. Сейчас мы проводим много исследований не в лаборатории, а in situ, в реальном мире. Скажем, поведение детей мы изучаем в школах — там мы стеснены в возможностях, поэтому используем то, что лучше всего подходит.

Вы посвятили значительную часть своей научной карьеры изучению нейропластичности человеческого мозга. Как сострадание и доброта способны изменить мозг человека? И как это связано с хорошим настроением?
Позвольте сперва ответить на вторую часть вопроса. Проявление доброты и щедрости, как мы выяснили, активирует нейронные связи, отвечающие за обеспечение хорошего настроения. Насколько нам известно, это самый быстрый способ вызвать в мозге изменения, способствующие состоянию внутреннего удовлетворения. Существует много исследований щедрости, альтруизма и других связанных явлений. Когда мы проявляем просоциальное поведение, призванное приносить пользу другим, происходят две вещи: в мозге активируются определенные нейронные связи, и настроение испытуемого поднимается гораздо выше, чем в случае, когда он ведет себя эгоистично. Это согласуется с опытом созерцательных практик и учит нас принимать во внимание благополучие других людей для культивирования сочувствия.

Нейронные корреляты, активность которых можно наблюдать, очень разнообразны и включают в себя участие многих отделов головного мозга. Мы наблюдаем изменения в связях между префронтальной корой и полосатым телом — областью, которая отвечает за получение позитивного подкрепления, а также за перевод наших намерений в действия. Мы полагаем, что сострадание готовит человека к действию — видя страдания других, он испытывает спонтанное желание помочь. Также мы наблюдаем изменения и в других отделах, отвечающих за совершение действий — в моторных областях, в островковой доле, отвечающей за гомеостаз — контроль за внутренним состоянием тела.

Сострадание может быть стимулом, запускающим существенный отклик во всем теле. Например, мы видим изменения в деятельности сердца, и в особенности видим, как укрепляются связи между деятельностью мозга и сердца во время занятий, нацеленных на развитие сострадания.

Я посещала вашу вчерашнюю лекцию [лекция состоялась 21 июля в центре медитации «Тергар» — прим. N + 1], и на ней слушатели занимались медитацией. Более того, вы приехали с целью рассказать им о преимуществах медитации с научной точки зрения. Правда ли, что медитация — очень важная часть ваших исследований, и если да, то почему?
Да, безусловно, медитация — очень важная часть моей научной карьеры, особенно в последнее время. Почему? Потому что я верю, что медитативные практики могут принести самую разнообразную пользу нашему обществу. Они способны благотворно повлиять на такие сферы, как образование, эргономика, здравоохранение. Чем больше людей узнает о пользе медитации, тем скорее она станет частью нашей культуры. Думаю, большинство жителей любой страны согласится с тем, что нам не помешает проявлять чуть больше доброты и сострадания к окружающим, и медитация помогает в этом.

Более того, поскольку эмоциональное и физическое состояния тела, как мы знаем, тесно связаны, медитация также помогает улучшить здоровье. Основываясь на этом, я верю, что научный подход к изучению медитативных практик способен лучше понять их и способствовать их распространению в обществе.

Вы также утверждаете, что исследователю, желающему изучить влияния медитации на эмоциональное состояние человека, самому необходимо активно практиковаться. Чем вы это объясните и не повлияет ли это на объективность научных исследований?
Я считаю, что личный опыт медитации очень важен для того, кто хочет ее изучать. Это поможет исследователю ставить перед собой правильные вопросы. Я встречал ученых, не имевших опыта в медитации, но занимавшихся исследованиями в этой области. Они занимались вопросами, с моей точки зрения, далеко не самыми важными и поэтому тратили много денег и времени без должного результата.

Что касается необъективности, то она угрожает любому ученому. Исследователи привязываются к своим теориям вне зависимости от того, практикуют они медитацию или нет. Объективных ученых не бывает. Именно поэтому в научной среде существуют различные методы борьбы с предвзятостью. Например, воспроизводимость результатов: ни одно научное открытие не будет признано, пока его не смогут повторить другие ученые.

Наши работы в рецензируемых журналах проходят очень строгую проверку. Отрицательные результаты также очень важны: если мы строим гипотезу об определенной пользе медитации и ошибаемся, публиковать такой результат все равно нужно. Исследователи нашей лаборатории придерживаются этого правила: мы опубликовали уже три работы с отрицательными результатами.

Поэтому я полагаю, что ученый, практикующий медитацию, вполне способен заниматься исследованиями в этой области на качественном уровне, если будет относиться к своей работе серьезно и строго, чтобы исключить любое предвзятое отношение. В нашей лаборатории работают люди, которые не занимаются медитацией и настроены к ней достаточно скептически: они не боятся ставить под сомнение наши результаты и задавать мне сложные вопросы. Мы ценим и поддерживаем такой подход, так как не исключено, что без него мы окажемся в ловушке собственных заблуждений.

Одна из ваших самых цитируемых научных работ, опубликованная в 2004 году, посвящена изучению активности головного мозга тибетских монахов во время медитации. Когда я читала ее, у меня возникли два вопроса касательно этого исследования. Один из них касается очень маленькой выборки. Я понимаю, что когда исследуемое поле очень молодое, это допустимо, однако вопрос все равно остается. Второй вопрос — о гамма-ритмах, проявившихся на электроэнцефалограмме: иногда их, из-за высокой частоты, считают артефактами движения глаз или мышц лица. Как вы относитесь к подобным сомнениям?

Я думаю, что это важные поводы для беспокойства, и хочу сказать, что мы их разделяем. При работе над той статьей мы уделили очень много внимания контролированию экспериментальных условий и обработке данных с целью исключить все возможные артефакты. Более того, впоследствии мы провели еще одно исследование, которое показало наличие гамма-колебаний во время сна, и это было доводом в пользу нашей правоты.

Тем не менее, ни одно научное исследование не является идеальным, и хотя наша работа стала хорошим началом для изучения медитации, мы не возьмемся утверждать, что его результаты отвечают на все поставленные вопросы.

Я знаю, что некоторые члены научного сообщества весьма скептически относятся к изучению медитации. Как вы думаете, почему это так?
Мне кажется, по ряду причин. Во-первых, качество ряда исследований оставляет желать лучшего. Частично это из-за того, что сфера изучения медитации ограничена в финансировании, а проведение качественного исследования — это большие затраты. Во-вторых, скептицизм может быть вызван стереотипами. Люди не знают, что такое медитация, и основываются на неведении. Стереотипы в этой сфере очень сильны: многие думают, что медитация — это магия вуду, любимое занятие хиппи и прочее. Это абсолютно нерационально, но думаю, что это проистекает из недостатка информации.

Еще я думаю, что скептицизм полезен в научной сфере, он помогает направить исследовательскую деятельность в правильное русло. К тому же, многие мои коллеги, скептично настроенные в начале 2000-х, сейчас считают изучение медитации многообещающей областью.

Если взять работы, в которых исследуется, что происходит, например, с группой людей из 30 человек, изучающих медитацию, то можно увидеть, что некоторые показывают значительное улучшение своего эмоционального состояния, некоторые — лишь небольшое улучшение, и всегда есть те, кто заканчивает эксперимент без каких-либо изменений.

Ответа на этот вопрос пока нет. Нам кажется, что такая вероятность существует, но все это нуждается в подтверждении. Есть сотни различных видов медитации, и если человек ничего не получает от одного из них, это не значит, что он ничего не получит и от другого. Это одна из причин, по которой следует изучать разные виды медитативных практик.

Мы еще не прошли этот путь до конца. С точки зрения развития научной дисциплины, наша область исследований еще очень юна: пятнадцать лет — очень короткий срок для науки. Методы исследований меняются каждый год, особенно сейчас, на фоне развития технологий. Вообще, полагаю, важно понимать и принимать, что на сегодня объем неизвестной информации значительно превосходит все то, что нам уже известно. А известно нам достаточно, чтобы утверждать: у этой сферы есть потенциал, и она стоит того, чтобы проводить серьезные исследования. Но, разумеется, все вопросы мы до сих пор не решили.

Есть  данные, позволяющие предположить, что определенные виды медитации, особенно при совмещении с другими видами лечения, например когнитивной терапией, могут помочь. Существует такая техника, как осознанная когнитивная терапия, которая доказала свою эффективность в  профилактике депрессии и уменьшении вероятности рецидива. Депрессия имеет свойство возвращаться: если у человека хотя бы раз проявлялись симптомы клинической депрессии, то вероятность того, что они появятся снова, очень велика. Но если практиковать осознанную когнитивную терапию во время ремиссии, то вероятность рецидива уменьшается. Можно сказать, что на сегодняшний момент это важнейшее доказательство пользы медитативных практик для профилактики психических заболеваний.

И наконец, самый важный, последний вопрос. Как вам кажется, вы знаете, как сделать человека счастливым?
Думаю, что да. Несомненно. Есть множество простых упражнений для ума, с помощью которых люди могут почувствовать себя более счастливыми. Поэтому лучше всего относиться к счастью и хорошему настроению как к обычному навыку: если его тренировать, обязательно придет успех.

Беседовала Елизавета Ивтушок