Древо жизни пышно зеленеет

Мы привыкли к тому, что елку надо наряжать на Новый год, но вообще-то этот обычай имеет отношение не к смене календарного года, а к христианскому празднику Рождества. Несомненно, тут христианская традиция, как это часто бывало, заимствовала элементы более ранних, языческих ритуалов, привязанных к тому же сезонному отрезку. Но какие именно и откуда они взялись? Ответы на эти вопросы занимали историков культуры и религии более ста лет назад, интересуют они нас и сегодня. Поэтому мы перевели (с сокращениями) статью британского ученого, сэра Джорджа Бердвуда, опубликованную в конце декабря 1910 года в Journal of the Royal Society of Arts (Vol. 59, № 3031), и предлагаем вам с ней ознакомиться (краткую аннотацию к ней публикует портал Jstor Daily). Взгляды автора не во всем соответствуют современным — особенно это касается терминов «арии» и «арийский», которыми современные антропологи больше не пользуются, да и лингвисты сводят их к конкретной языковой семье (арийской), не имеющей никакого отношения, например, к древним скандинавам. Тем не менее, перед нами — добротный образец ученой прозы столетней давности, подготовленный для чтения на Рождество.

Лишь в последние 50 или 60 лет в Англии распространилась мода ставить «рождественское дерево» в качестве святочного украшения и самого приятного способа одарять детей подарками по случаю светлого христианского праздника Рождества. Говорят, этот обычай пришел к нам из Германии, откуда, как считается, он родом; возможно, это пережиток какого-то ритуала, связанного с языческими сатурналиями, которые праздновали в день зимнего солнцестояния и которые христианская церковь, примерно в пятом веке нашей эры, попыталась вытеснить, учредив праздник Рождества. Есть, впрочем, и другое объяснение, согласно которому этот обычай заимствован из Древнего Египта, чьи жители имели обыкновение украшать свои дома в день зимнего солнцестояния ветвями финиковой пальмы — символом торжества жизни над смертью и, следовательно, символом вечной жизни, торжествующей при наступлении очередного успешного и щедрого года. Эту идею часто обосновывают тем, что в Германии вместо «рождественского дерева» нередко устанавливают пирамиды из зеленой бумаги, увешанные венками и гирляндами из цветов, бусами леденцов и другими подарками для детей. Но похожие пирамиды, вместе с похожими деревьями, причем искусственными, выполненными из очень дорогих материалов — драгоценных камней и золота, были в Индии атрибутом свадебных церемоний индуистов, а также других религиозных шествий, например во время Холи, ежегодного шествия в день весеннего равноденствия. Эти пирамиды олицетворяли священную гору Меру, землю, деревья, в том числе Калпадруму — Древо вечности — и благоухающую Параджиту — Древо всех совершенных даров, растущие на склонах Меру. В более широком смысле они символизировали величие необъятных, раскинувших свои созвездия небес, представленное в виде дерева, глубоко ушедшего корнями в землю, гнущегося под тяжестью золотых фруктов. Как пирамиды, так и деревья являются фаллическими символами жизни — индивидуальной, земной, небесной. Таким образом, если и существует связь между древнеегипетским обычаем украшать дома пальмовыми ветвями в день зимнего равноденствия и немецким, а теперь распространенным и в Англии, обычаем ставить на Рождество, для украшения и в качестве места для подарков, ярко освещенное вечнозеленое дерево (чаще всего ель), то скорее всего эта связь обязана косвенному, а не прямому родству. На это же указывает тот факт, что египтяне считали пальмовые ветви символом не только бессмертия, но и звездной тверди небес.

Индуисты возводят свой род к Идаварши, «укрытому месту», или «саду Иды», жены Ману («мыслителя», т.е. человека) и Матери человечества. Там они помещают свой Олимп, легендарную гору Меру, центр и «пуп» земли, опору и ось небес. На ее склоны проливается Небесный Ганг, то есть роса и дожди небес, которые стекают в озеро Манаса-саровара, «самое совершенное озеро Духа». Земной Ганг, который, как считается, берет в нем начало, обернувшись семь раз вокруг Меру, образует четыре озера меньшего размера, из которых четыре реки Идаварши несут свои воды в четыре стороны света; именно у истоков этих четырех рек индуисты помещают вышеупомянутые священные деревья Калпадруму и Параджити. С точки зрения географии, Меру можно локализовать в Гималаях, около памирских степей, но Калпадруму и Параджити невозможно соотнести ни с какими известными нам ботаническими видами. Это просто мифические «Древа жизни», чья идея возникла из первобытного культа деревьев как фаллических божеств.

По древнеперсидским традициям, место творения человека находится в Аирйанэм-Ваэджа. В первом фаргарде Вендидад, это первая из шестнадцати хороших земель, по преданию созданная Ормаздом (Ахурамаздой) и впоследствии проклятая Ахриманом (Ангра-Майнью). Во втором фаргарде Аирйанэм-Ваэджа описана как страна первого человека, «прекрасного Йимы». Под его золотым правлением там прошло 300 зим; затем, будучи предупрежден, что уже вся его земля заполнена залитыми светом домами людей, а также их стадами и отарами, Йима с помощью «духа земли» на треть увеличил размер Аирйанэм-Ваэджа по сравнению с тем, какой она была вначале. Так прошло еще 300 лет, по окончании которых он еще раз увеличил ее на треть, а потом еще раз, так что Аирйанэм-Ваэджа вдвое превысила свою первоначальную площадь. Тогда Ормазд созвал всех небесных богов, а с ними и «прекрасного Йиму», и предупредил их, что вскоре на землю придут «последние зимы» с лютыми, ужасными морозами и снегом глубиной в четырнадцать пальцев; до этого же падут все их овцы и другой скот, и тот, что пасется в открытых степях, и тот, что кормится в глубине лиственных лесов, и тот, что укрыт в хлевах. Поэтому Йиму отправили построить четырехугольную вару, или «укрытое место», со сторонами в две мили длиной, чтобы поместить туда «семена мужчин и женщин», «самых смелых, лучших и прекрасных на земле», а также «семена огня», овец, коров и собак; поселить их на зеленых берегах истоков живых вод, бьющих внутри вары, и основать там новое обиталище людей. Все это прекрасный Йима исполнил, а затем запечатал вару золотым кольцом с печаткой и сделал в стене дверь и окно, «светящиеся изнутри». Люди неполноценные — увечные, больные, безумные, слабоумные, бездетные, лгуны и все, носящие на себе клеймо Ахримана, — не могли войти внутрь. Напротив, те, кого допустили в вару, жили там счастливейшей жизнью, никогда не умирали, пребывая перед лицом Вечной Славы. В Зенд-Авесте также упоминаются Хара Березайти, «небесная гора» Аирйанэм-Ваэджа, на которой покоится кристальный небесный свод и из-за которой встает солнце; мост Кинвад, или «Прямой» [Сират], «Мост ужаса, тонкий как нить», ведущий от горы Хара-Березайти через Ад к Небесам; также Древо исцеления и бессмертия, «Белое древо Хомы», или Гаокерены, растущее возле источника под названием Ардвисура; наконец, две реки, Арванд и Дайтьи, проистекающие из Адвисуры и питающие все реки и моря на земле. Согласно более поздним текстам на пехлеви, на Белом древе Хомы сидит птица Симург и стряхивает семена жизни людей и зверей, птиц, рыб и растений, за падением которых с вершины горы Хара следит птица Камрос, которая уносит их и рассеивает по всему свету. Дерево защищают десять рыбоподобных чудовищ, обитающих в озере Ардвисура.

Эти детали говорят нам о таком же смешении мифической и реальной географии, как и в пуранических описаниях Идаварши. Таким образом, хотя Аирйанэм-Ваэджа указывает на реальное место в Центральной Азии, откуда вышли иранские арии, это еще и совершенная страна, в некоторых своих проявлениях — земной Рай, а в некоторых — Элизиум, управляемый Йимой, который, будучи первым умершим человеком, также олицетворяет собой смерть. Для персов он всегда оставался, даже будучи смертью, первым ярким совершенным цветком человечности, взятым могилой, добрым королем безгрешных мертвых, но в индуистской мифологии он начинает превращаться в ужасного Яму, бога правосудия и ада. Следовательно, Аирйанэм-Ваэджа это одновременно и место происхождения иранских ариев в горах Средней Азии, и Элизиум их умерших предков, и легендарный Эдем ариев, а в действительности и всех европеоидных рас. Белое дерево Хомы, с точки зрения ботаники, всегда связывали с Sarcostemma viminale, или сомой, хотя я полагаю, что к нему можно отнести также виноградную лозу и финиковую пальму; но главное его значение, как и в случае с деревьями Калпадрума и Параджита, — служить поэтическим символом всеобъемлющей жизни. Настоящие Хара-Березайти и реки Арванд и Дайтьи должны находиться на территории горной системы Гиндукуш (или Паразанисус) и соответствовать каким-то протекающим там рекам; эти названия, подобно названию горы Олимп, вновь и вновь появляются с небольшими изменениями по линии арийской миграции на запад — в итоге река Арванд обнаруживается в названиях как горы Эльванд, т.е. горы Оронт в Мидии у древнегреческих географов, так и в названии реки Оронт в Сирии. Гора Хара-Березайти, как под своим первоначальным названием, так и под более поздним — Аль-борджи, «пережила» еще больше перемещений с востока на запад: ее идентифицировали как горы Эльбурс на восточном берегу Каспийского моря, как горы Эльбурс на южном берегу Каспийского моря, наконец как Эльбрус на Кавказе. В ассирийских надписях ее название, в слегка измененной форме Алабрия, прилагается к Кардиевым, или Курдистанским, горам, и именно там, на горе под названием Лувар, согласно святому Епифанию, находится место пребывания Ноева ковчега. Название Барис, данное Николаем Дамасским горе Масис (по-турецки Агрыдаг) в Армении, идентифицированное христианскими писателями с горой Арарат из книги Бытия (4:4), к которой, согласно Библии, после Всемирного потопа пристал Ноев ковчег, скорее всего, является искажением названия Березайти. Это исходное иранское название, без всякого сомнения, почти в неизменном виде содержится в названии горы Берекинт во Фригии — обиталища Великой матери Земли, Реи-Кибелы. И, можно говорить наверняка, куда бы это название ни перемещалось и где бы ни закрепилось, туда приходила и там укоренялась вечно молодая легенда о Древе жизни.

Легенды древних скандинавов, ариев Северной Европы, также указывают на колоссальный ареал распространения белой расы — от границ Китая до берегов Черного моря и за его берегами, вплоть до мыса Финистерре в Испании и Атласских гор в Марокко — как на колыбель человечества (разумеется речь идет о мифологии, а не о реальном антропогенезе), поскольку Бор, прародитель богов и людей в древних скандинавских сказаниях, представляет собой персонификацию все тех же гор. Асгард, то есть «двор богов», в мифологии — звездная твердь (flammantia mœnia mundi — «крепость Хроноса», т.е. бога, отмечавшего ход времени поворотом знаков Зодиака), но с точки зрения истории и географии это Азовское море, «двор асов» (то есть старших богов). Древнескандинавский Олимп поднимается из центра Мидгарда, «среднего двора», обиталища людей, отделенного опоясывающим его океаном от Утгарда, «внешнего двора» ётунов, или великанов. Под Мидгардом находится темный подземный мир мертвых — Нифльхейм. Из центра Мидгарда и сквозь верхний предел Асгарда растет ясень Иггдрасиль, чьи ветви, раскинувшись надо всем миром, достигают самых высоких небес, а три гигантских корня проникают в самые нижние области Хели, где лежит, обернувшись вокруг них, змей Нидхёгг, «Грызун», Смерть, который, подобно змею Анунте из седьмого ада индуистской религии, живущему под горой Меру, символизирует не только смерть, но и подземные вулканические силы, угрожающие уничтожением всего мира. Здесь райский Иггдрасиль, очевидным образом, является символом вселенской жизни, радости и славы Природы.

Обитателей Мидгарда, говорится в сказаниях, создали Один со своими братьями, Вили и Ве, из двух видов древесины, одного из ясеня, другого из вяза; первый, превращенный в мужчину, получил имя Аск, то есть Ясень, а вторая, ставшая женщиной, называлась Эмбла, то есть Вяз. Следует напомнить, что, согласно древним грекам, «третья раса людей», которых можно отождествить с европейскими ариями бронзового века, происходит от ясеня (εκ μελιαν, Гесиод, «Труды и дни», 144). Также у греков Кавказские горы считались «центральной частью Земли», «началом и концом всех вещей» (Гесиод, «Теогония», 738), местом наказания Прометея, сына Иапета, мифического предводителя ариев, переселившихся в Европу (разумеется, Прометей также был богом-солнцем, следовательно, он естественным образом связан с Кавказскими горами, над которыми, если смотреть с запада, солнце начинает свой дневной путь). Гора Олимп в Фессалии, согласно Гомеру, была обиталищем греческих богов — вплоть до того времени, пока другие поэты не перенесли их на небо. Но куда бы ни отправлялись греки, они брали с собой название этой горы, помещая ее в Вифинии, Мизии, Ликии, Фессалии, Элиде, на Лесбосе и Кипре, тем самым также бессознательно связывая исходное место обитания своего народа с каким-то высокогорным районом, откуда начался их исход с Востока.

Семитские традиции отличаются от арийских в том, что в них место рождения первых людей — Ган Эден, «Эдемский сад» — отделено от горы, к которой после Великого потопа пристал Ноев ковчег с праотцами обновленного человечества. Всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, росло в Эдеме, а с ними — Дерево жизни и Дерево познания добра и зла. Эдем снабжала водой река, которая, протекая через него, растекалась на четыре рукава. Не может быть возражений против выводов сэра Генри Роулинсона, который идентифицировал Эдем из второй главы Книги бытия с Гин-Дунишем из надписей Ашшурбанапала или Сарданапала (примерно 668-640 до н.э.), то есть с окрестностями Вавилона, окруженными реками Паллакопас [Пишон], Шатт-эн-Нил [Гихон], Тигр [Хиддекель] и Евфрат [Фырат]. Этот район был хорошо известен вавилонянам как Ган-Дуниас, «сад (бога) Дуниаса», а сам город Вавилон назывался также Динтира иди Тинтира — «Священное древо», аналог вселенского Древа жизни, которое на вавилонских геммах и ниневийских рельефах часто изображалось с охраняющими его по обе стороны ствола херувимами. Позже сэр Генри Роулинсон отождествил конкретное место, где изначально находился земной аналог Древа жизни, с городом Эриду — древнейшим местом поклонения аккадскому богу Энки, «господину Земли», ассиро-вавилонскому аналогу шумерского бога Эйя. Тем не менее, очевидно, что Эдемский сад это тот же самый мифологический Рай, подобный Идаварше у индуистов, Аирйанэм-Ваэдже иранских персов или Асгарду скандинавов, но локализованный в Месопотамии семитскими народами (как задолго до них это сделали хамитские народы), после того как они позабыли об изначальном доме белой расы в горах Средней Азии или сохранили память о нем лишь в виде предания о легендарном саде, омываемом небесным источником, началом всех земных вод. Позже, когда семиты расселились по Передней Азии и их представления об окружающих странах значительно расширились, то и концепция Ган Эдена, подобно представлениям индуистов о горе Меру, стала охватывать весь известный им обитаемый мир, окруженный реками Оксус-Инд, или Пишон, и Нил-Инд, или Гихон, пересекаемый Тигром и Евфратом.

Ассириология — активным представителем которой, вслед за ее прославленным основателем сэром Генри Роулинсоном, давно является мистер Сейс, блистательный адъюнкт-профессор филологии из Оксфорда, — показала во всей полноте, что библейский миф об Эдеме был заимствован из клинописных надписей на глиняных табличках — литературы аккадцев, или древних халдеев, народа скифского или урало-алтайского происхождения, родственного современным туркам, который если и не был подлинным аборигеном Нижней Месопотамии, первым обосновался в этих землях в период всестороннего господства скифов в Передней Азии и заложил здесь основы той самой хамито-семитской культуры Ассирийской и Вавилонской империй, которой зарождающиеся религия и искусства Европы обязаны более непосредственно и более глубоко, чем даже цивилизации Древнего Египта. Иудеи, вероятно, уже были смутно знакомы с этим мифом с тех пор, как Авраам вышел из «Ура Халдейского», «чтоб итти в землю Ханаанскую», а после Вавилонского пленения они уже должны были знать его очень хорошо.

Существует гипотеза, согласно которой монотеизм развился среди древних семитов, переселившихся в Халдею и осевших в городе Эриду, откуда он, предположительно, стал известен ариям из Персии на востоке; и точно известно, что на запад, в Сирию, его принесли евреи, благодаря Священным писаниям которых монотеизм укоренился во всем христианском и исламском мире. Следовательно, если именно Эриду был местом пребывания в Месопотамии монотеистических сект древних семитов, то их потомки, включая иудеев, вполне могли, уже только по одной этой причине, навсегда связать это место с первозданным Раем человеческого рода.

Но задолго до прихода семитов Эриду, похоже, был центром поклонения аккадскому богу Земли Энки («Земля»), называемому ассирийцами и вавилонянами Эйя, который также одновременно олицетворял собой приход цивилизации в доисторическую Месопотамию и Солнце в его движении по небу на юге над Индийским океаном; точно так же Дионис, «ассирийский чужестранец», одновременно олицетворял во всем Средиземноморье движение Солнца на запад и финикийскую торговлю и халдейско-ассирийскую цивилизацию. Энки был великим «deus averruncus», богом-защитником халдеев, единственным обладателем страшной тайны неназываемого имени «великих богов» семи небесных сфер — одна лишь угроза назвать это имя принуждала сдаться целое полчище нечестивых духов-демонов из подземного мира. Как «владыка мира» он женат на Дамкине, женском божестве Земли; как «владыка бездны» (absu) и «владыка низа» он женат на богине Баху, чье имя значит хаос (bohu из Книги бытия), а как «владыка великой земли», то есть Аида, страны мертвых, он связан с богиней Милиттой, или Иштар, в ее хтонической ипостаси Нинкегаль. Подобно Дагону, покровителю рыбной ловли у филистимлян, Энки изображается в виде тритона, а также, вместе со всеми «великими богами», плывущим в великолепном ковчеге из кедрового дерева по черным водам традиционного Великого потопа — этот миф, я полагаю, рассказывает о юго-западном муссоне Индийского океана.

Атрибутами Энки являются наконечники стрел, символизирующие изобретение клинописи, которое приписывают ему; змея, символизирующая его влияние, несущее цивилизацию, — ей поклоняются в саду Эриду в связи с Древом жизни; и диск с 50 огненными спицами, по-видимому выводимый из его образа бога-солнца и напоминающий нам о чакре индуистских богов и о «пламенном мече» херувима в библейском описании Эдемского сада, который есть «меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни».

В ассирийской скульптуре священное Древо жизни также ассоциируется с символами Ашшура, давшему свое имя Ашшуру, сегодня Киле Шергат, первой столице Ассирии, или, наоборот, получившему свое имя от названия этого города. Изначально он был всего лишь предком-эпонимом ассирийцев, вторым сыном Шема (сына библейского Ноя), но позже его отождествили с верховным божеством вавилонян Илом (ср. Аллах) и стали почитать вместо Ила как главу официального пантеона Ассирии. Его обычно изображали либо в виде крылатого солнечного диска («Солнце правды и исцеление в лучах его» из Книги пророка Малахии), либо в виде голубя — плодоносного белого голубя из Сирии, всемирно известного символа активной, или производительной, репродуктивной силы Природы. В Передней Азии до сих пор верят, что Всемогущий является в образе этой птицы.

Зачастую в иконографии солнечный диск освещает рощу (ashera), то есть условное изображение Древа жизни, или же голубь отбрасывает на нее тень; голубь при этом, предположительно, олицетворяет Нану, Милитту, или Иштар — общую жену всех ассирийских и вавилонских богов, а не Шерубу, особую призрачную супругу Ашшура. Нана была единственной богиней, известной древним аккадцам, всеобщей Матерью-Землей, но ассирийцы и вавилоняне, с их приверженностью моногамным взглядам, выделили и обожествили двенадцать ее ипостасей, чтобы снабдить отдельной женой каждого из двенадцати своих верховных богов. Но Нана всегда оставалась у семитских язычников Передней Азии высшим и единственным по-настоящему персонифицированным олицетворением пассивного, восприимчивого и репродуктивного природного начала, в котором сливаются все остальные богини, образованные простым дублированием ее функций. Она повелительница «сверкающей звезды», Венеры, и своего подлинного воплощения, месяца Улулу — августа-сентября, знаком которого у аккадцев служило созвездие Девы. Пятница, седьмой день недели у аккадцев, также считалась посвященной ей — и бракосочетанию, ритуалами которого она управляла (ср. с римской Луциной и греческой Илифией); по этой причине ранние христиане считали этот день недели зловредным и проклятым — суеверие, до сих пор известное жителям побережий Средиземноморья, где некогда, в архаические времена, Нана считалась «божественной покровительницей и помощницей при родах». Подобно тому, как Венера иногда называлась «Утренней звездой», а иногда «Вечерней звездой», так и Нана у ассирийцев могла быть как «Иштар Арбельской», то есть богиней войны, так и «Иштар Ниневийской», богиней любви. В своем хтоническом качестве она ассирийская Аллат («богиня»), в честь которой царицу Дидону называли Элиссой (Элизой). В сущности, история Дидоны, чья сестра Анна была обожествлена римлянами под именем Анны Перенны, считается мифом, рассказывающим о возникновении в Италии культа Венеры. Нана также — арабская Венера, которую Геродот называл Алиттой и Алилат, а современные арабы зовут Аль-Лат; вместе с богинями Аль-Уззу («Могущественной») и Манат они — «три дочери Бога», которых почитали в Аравии еще до Магомета в виде резных изображений различной формы, фаллических камней и деревьев. Не исключено, кстати, что стамбхи, или покрытые письменами «колонны», предположительно фаллической природы, в древней Индии устанавливаемые буддистами, а сегодня представленные дипданами, или «очистительными» колоннами, стоящими перед входом в индуистские храмы, могли заимствовать свое более привычное название лат, «колонна», от имени арабской богини Алилат. Мусульмане всегда идентифицировали фаллические столбы (лингамы), разрушенные Махмудом Газневи в Сомнатхе в 1024 году, с арабской богиней Лат. На Востоке Нана, или Иштар, это, опять-таки, финикийская Астарте, ханаанская Астарта, столь часто упоминаемая в Ветхом завете в связи с ашера (во мн. ч. ашерим), то есть традиционным изображением Древа жизни, и Атаргатис, культ которой финикийцы распространили по всей Малой Азии, где ее жрицы, почитавшие Атаргатис в двойной ипостаси «богини войны» и «царицы любви», были воинственными куртизанками, известными грекам под именем мифических амазонок. Это название обычно образуют от соединения приставки α, означающей отсутствие признака, и слова μαζος, «грудь», потому что, согласно этой общепринятой, но абсурдной этимологии, амазонки отрезали себе правую грудь, чтобы она не мешала стрелять из лука. Но куда вероятнее, что оно восходит к ласкательным наименованиям Ум или Зуму, обычно даваемым супругам ассиро-вавилонских богов, и в особенности Нане, или Иштар, которую именно под этим наименованием, Ум-Урук, почитали как «(хтоническую) Мать Урука» в Эреке, великом некрополе Халдеи, а также под иранским (арийским) именем Ма-бог, «мать богов», в Гелиополе, или Бамбисе, нынешнем Баальбеке в Сирии (сегодня — на территории Ливана — прим. перев.), и, наконец, просто как Ма, «мать», — в каппадокийском храмовом комплексе Комана и во фригийском городе Пессин. Ее амазонок можно сравнить с сирийскими танцовщицами в римских цирках и с баядерками, или танцовщицами священных разрядов басви, бхавин и махари в Индии, на чью связь с образом амазонок я указывал в «Путеводителе по Британско-индийской секции на Всемирной выставке в Париже в 1878 году». Около 500 года до нашей эры Нана вошла в пантеон искаженного иранского зороастризма под именами Таната, Анэа, Нанэа или греческая Анаит — ее статуя в городе Книд работы Праксителя (Афродита Книдская) в древности считалась вершиной творчества этого скульптора. Распространение ее культа на восток при персидских царях из династии Ахеменидов отмечено в названиях ряда городов, например афганского города Беби-Нани, т.е. «Наша госпожа Венера». Но еще более интересное доказательство преобладания ее культа на западе мы находим в греческой комедии Ναννιον, созданной Эвбулом (ок. 37 года до нашей эры) и названной по имени героини, куртизанки — то есть, в соответствии с изначальным значением этого слова, жрицы богини Наны. Нана, или Иштар, была повсеместно распространенной «азиатской богиней»: великой «сирийской богиней», «фригийской богиней», «богиней города Пессинунт», «богиней горы Берекинфии», «Матерью-Диндименой», «Идейской матерью» или «доброй богиней» греков и римлян, которую также называли Опа, Рея или Кибела.

Исторически Нану отождествляют с Афродитой Пафосской, Афродитой Книдской и Артемидой Эфесской, причем рядом своих черт она напоминает Афину. Считается, что ее имя Рея — это ассирийское слово ri, обозначающее ее сакральное число, пятнадцать. Кибела, я полагаю, означает просто «великая» богиня (ср. al Kabir, «Великий» — тридцать седьмое из девяносто девяти мусульманских имен Бога). Таинственные кабиры, имеющие отношение к ее ритуалам, на мой взгляд, являются «великими богами» семи планетарных сфер, уменьшившиеся до фигурок-талисманов, подобных фигуркам богов старшего рода и избранных богов, которых можно найти в любом индуистском храме — они стоят вокруг большого изображения бога или богини, которым непосредственно посвящен данный храм.

На самых древних изображениях Нану выглядит как обнаженная женщина с ребенком на руках, и можно предположить, что возвышенный образ из Откровения: «жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд», — т.е. из двенадцати (фаллических) башен (ср. στοιχεια, «вертикально стоящие», «первые принципы») арабского зодиака, — был вдохновлен представлениями об Иштар как о священной распутнице, Матери-природе. У финикийцев она облачена в мантию, с четырьмя крыльями, в шляпе конической формы или формы усеченного конуса и, как правило, с голубем, который сидит у нее в руках или на плече. А иногда, как в Аравии, ее может символизировать простая акация или грубый камень фаллической формы; и, опираясь на собственные наблюдения, сделанные в Индии, я не сомневаюсь, что именно в таких обличьях ей, Илу, Ашшуру и другим языческим богам семитского пантеона впервые начали поклоняться в Месопотамии, и что на основе именно этих обличий в халдейско-вавилонских и ассиро-финикийских религии и искусстве зародился традиционный образ Древа жизни.

Пер. с англ. Анны Ройтберг, Дмитрия Иванова