«Конкистадоры: Новая история открытия и завоевания Америки»

Как испанцы покоряли Кубу

Мнение редакции может не совпадать с мнением автора

В 1492 году Христофор Колумб пересек Атлантический океан и, как он думал, достиг восточного побережья Азии. Несколько десятилетий Испания установила контроль над территорией десятка современных государств Америки и покорила самые могучие цивилизации континента — ацтеков и инков. В книге «Конкистадоры: Новая история открытия и завоевания Америки» (издательство «Альпина нон-фикшн»), переведенной на русский язык Александром Свистуновым, историк Фернандо Сервантес рассказывает об испанских колонизаторах, чьи действия, по его мнению, нельзя рассматривать в отрыве от контекста позднесредневековой религиозной культуры. Предлагаем вам ознакомиться с фрагментом, в котором испанцы покоряют Кубу, а священник, ставший свидетелем зверств над коренным населением, отстаивает права индейцев.

Глава 5. Куба

Неутолимая страсть к золоту вела к постепенному разрушению некоторых живучих предрассудков. В 1507 году один галисийский по имени Себастьян Окампо, впервые прибывший в Новый Свет с Колумбом во время второго путешествия адмирала четырнадцатью годами ранее, возглавил экспедицию вокруг Кубы с целью однозначно установить, была ли она (как думал Колумб) продолжением Азии или отдельным островом. Двум кораблям под командованием Окампо потребовалось восемь месяцев, чтобы обогнуть Кубу и подтвердить, что она действительно остров. Как и следовало ожидать, заодно он обнаружил некоторые признаки наличия золота в гористом районе на востоке острова.

Вслед за Окампо и другими исследователями, распространявшими испанское владычество на близлежащие острова и получавшими за это разные милости и высокие должности, отправился еще один многоопытный идальго, Диего Веласкес де Куэльяр. Веласкес родился в 1464 году в Куэльяре, старинном кастильском городе на полпути между Сеговией и Вальядолидом. Среди его предков был один из основателей военного ордена Калатравы, а также множество судей, комендантов замков и заслуженных королевских чиновников. Взросление Веласкеса пришлось на годы гражданской войны в Кастилии, что в полной мере отразилось на его характере. Он успел повоевать в последние годы Реконкисты, а в 1493 году отправился на Эспаньолу с Колумбом и сделал там себе имя, безжалостно приводя к повиновению таино всякий раз, когда они угрожали восстанием. Его интерес к Кубе, скорее всего, был вызван тем, что туда сбежал Хатуэй, касик региона Гуахаба, который находится на северном из двух западных полуостровов нынешнего Гаити. Просьбу Веласкеса разрешить поимку Хатуэя поддержал могущественный королевский казначей Мигель де Пасамонте, через которого он наладил прямой контакт с самим королем Фердинандом. За этими переговорами с интересом наблюдал секретарь Веласкеса, тридцатилетний Эрнан Кортес, хорошо разбиравшийся в праве, которое он какое-то время изучал в Университете Саламанки еще до отбытия на Эспаньолу. Имея таких могущественных покровителей, Веласкес легко преодолел сопротивление нового губернатора Эспаньолы Диего Колона, который хотел, чтобы экспедицию возглавил его собственный дядя Бартоломе.

Характерно, что предприимчивый Веласкес финансировал экспедицию за счет собственных средств. Отправившись в 1511 году на Кубу, он основал поселение в Баракоана самом востоке острова, подавил сопротивление местных жителей и пленил Хатуэя. Поскольку Хатуэя ждала неизбежная казнь, один из четырех францисканских монахов в составе экспедиции попытался убедить касика принять крещение ради достойного христианского погребения. Среди членов экспедиции находился и Бартоломе де Лас Касас, который донес до нас, как Хатуэй отклонил это предложение: принять крещение, ответил касик, означало бы провести вечность в компании испанцев; ад казался ему куда предпочтительнее такой участи. После этого Хатуэя незамедлительно сожгли на костре.

Казнь Хатуэя определила характер быстрого покорения острова. Куба не была такой густонаселенной, как Эспаньола. Ее жители, которым прежде доводилось сталкиваться лишь с единичными набегами с других Карибских островов, которые они отражали при помощи камней и стрел, не могли ничего противопоставить испанской стали. Веласкес безжалостно продвигался по территории Кубы вместе еще с одним ветераном, Панфило де Нарваэсом, который до этого помог сломить сопротивление туземцев на Ямайке. К концу 1513 года все было фактически кончено. Кампания оказалась сопряжена с большим числом массовых убийств: подозревая, что ему готовили засаду, Нарваэс перебил около сотни таино, а остальных преследовал до провинции Камагуэй, где и убил их вождя Кагуакса. В близлежащем поселении, которое Лас Касас позже называл Каонао, собралась толпа из таино, желавших посмотреть на испанцев и удивительных животных, на которых те ездили. По словам Лас Касаса, какой-то испанец впал в неистовство и начал убивать 2000 таино; это послужило сигналом для многих офицеров Нарваэса последовать его примеру и присоединиться к оргии насилия. Кровь, как вспоминал Лас Касас, «текла ручьями, как будто забили целое стадо коров». За этим действом наблюдал сам Нарваэс, сидевший на своей лошади, «точно мраморная статуя». Лас Касас писал: «Даже если и не вспоминать о гибели их отцов, братьев, детей, родичей и земляков, погубленных столь жестоко и преступно, то нельзя было не сочувствовать индейцам, которые безвинно оказались обреченными на лишения, преследования и скитания на чужбине».

Лас Касас и сам был священником — на самом деле, первым священником, рукоположенным в Новом Свете. Прежде чем отправиться на Эспаньолу в 1502 году, он учился в школе при соборе в своей родной Севилье, где приобрел хорошие знания в области классической литературы и латыни. Однако, оказавшись на Эспаньоле, он легко приспособился к образу жизни, характерному для среднестатистического «мирского» — то есть не принадлежащего ни к какому религиозному ордену — священника того времени, не отмеченного ни благочестием, ни образованностью. Хотя он и соглашался с проповедями доминиканцев-реформистов, которые призывали к гуманному обращению с коренными народами, Лас Касас, похоже, не видел противоречия между христианским чувством справедливости и практикой фактического рабовладения и не изменил своего мнения даже после ужасающих событий в Каонао. Более того, участие в завоевании Кубы принесло Лас Касасу свою , и он с энтузиазмом встроился в эту систему, используя туземных работников для добычи золота и — благодаря новым кулинарным пристрастиям испанских поселенцев на Кубе — успешно разводя зеленых черепах в пруду неподалеку от Сьенфуэгоса.

Однако именно на Кубе отношение Лас Касаса к завоеваниям и системе энкомьенды радикально изменилось. Мы не знаем, когда именно доминиканский монах отказал ему в отпущении грехов на том основании, что у него в энкомьенде работали индейцы. Возможно, совесть Лас Касаса пробудили те двое доминиканцев из кубинской экспедиции Веласкеса, которые позже вернулись на Эспаньолу, чтобы сообщить брату Педро де Кордове о зверствах, свидетелями которых они стали. Но к тому времени, когда он готовил свою проповедь на Пасху 1514 года, перемены в позиции Лас Касаса были уже очевидны. Библейский текст, избранный им для праздничной службы, недвусмысленно свидетельствует об этом. «Что заколающий на жертву сына пред отцем его, то приносящий жертву из имения бедных. Хлеб нуждающихся есть жизнь бедных: отнимающий его есть кровопийца», — гласил этот проникновенный отрывок из Книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова. Именно в этот момент Лас Касас начал открыто осуждать покорение «Индий». Несколькими месяцами позднее, 14 августа 1514 года, он выступил перед поселенцами Санкти-Спиритуса, указывая им на их «жестокосердие, небрежение и равнодушие к несчастным индейцам». Вскоре после этого он оставил свое имущество Веласкесу и вернулся в Испанию, чтобы отстаивать там интересы таино. Прибыв на родину, неутомимый Лас Касас добился аудиенции у короля Фердинанда и снискал расположение кардинала Франсиско Хименеса де Сиснероса. Он объяснил им, что Эспаньола практически обезлюдела: из примерно двух миллионов индейцев, живших на острове, когда Колумб впервые высадился там в 1492 году, осталось едва ли 15 000 человек. Хотя эти цифры в полном соответствии с тогдашней практикой были сильно завышены — по наиболее авторитетным оценкам, на момент прибытия Колумба численность населения острова составляла около 200 000, а когда Лас Касас излагал свои доводы, снизилась до 90 000, — ситуация была крайне тревожной. Лас Касас категорически утверждал, что единственное возможное решение — это полный запрет энкомьенд. Как только это будет сделано, таино можно будет заставлять работать на испанцев только в обмен на справедливую оплату. Более того, туземцев следовало собирать в деревни, где непременно имелись бы больница и церковь и где их отношения с поселенцами можно было бы тщательно контролировать, так что одновременно на работу выходило бы не более трети мужчин в возрасте от 25 до 45 лет. Вдобавок индейцев не следовало заставлять работать больше двух месяцев в году и нельзя было перемещать на расстояние дальше двадцати лиг от назначенных им деревень. Чтобы компенсировать любые потери короны, Лас Касас рекомендовал значительно увеличить ввоз африканских рабов.

Несмотря на весь радикализм Лас Касаса, его рекомендации были весьма рациональными. Его цель, несомненно, состояла в том, чтобы убедить испанские власти, что предлагаемые реформы будут в равной мере полезны как таино, так и короне, и при этом не забыть о своей личной выгоде. Он не имел ничего против новых испанских поселенцев, если только те будут «земледельцами, а не искателями приключений» — другими словами, настоящими поселенцами, которые будут готовы обучать таино полезным навыкам и даже вступать с ними в браки. Несмотря на все это, Лас Касас был первым испанцем — за исключением доминиканских монахов из окружения Педро де Кордовы, — который публично выразил глубокую озабоченность духовным и материальным благополучием таино. Многие монахи и священники, отправившиеся в Новый Свет, к тому времени уже вернулись в Испанию, не выдержав трудных условий жизни и осознав свою неспособность обратить в христианство сколь-нибудь существенное число туземцев. Даже те, кто остался жить среди таино, вроде каталонского монаха-иеронимита Рамона Пане, совсем не преуспели в изучении их языка и культуры. Туманные истории, дошедшие до нас в изложении Пане и на разных этапах переработанные Пьетро Мартире д’Ангьеройи самим Лас Касасом, напоминают натужные попытки найти смысл в рассказах его информаторов из числа таино. Хотя все туземцы поклонялись изваяниям, называемым «семи», которые, как считалось, служили вместилищем для духов, Пане наивно предполагал, что они кое-что знали и о Создателе. «Они верят, — писал он с очаровательным оптимизмом, — что [божество] бессмертно, никто не может его увидеть, у него есть мать, но нет начала». Пане перевел имя этого божества как «даритель маниоки, хозяин моря, зачатый без мужского вмешательства». Имя его матери было «мать вод, повелительница луны... вселенская мать».

К удивлению Пане, таино, похоже, не знали идеи истории. Прошлое и настоящее, живые и мертвые, люди и животные — все казалось им неразрывно связанным. Они не вели записей о прошлых правителях или даже об исключительных природных явлениях. Однако у них было четкое представление о каком-то первобытном мире, в котором существа претерпели резкие метаморфозы. Например, некий человек, покинувший изначальную пещеру Касибахагуа, которая, как считали таино, была прародиной всего человечества, по воле солнца превратился в «птицу, которая поет по утрам, как соловей». Друг превращенного человека, встревоженный этим знамением, решил увести всех женщин острова в более безопасные земли, и поэтому он отплыл с ними на другой остров под названием Матининб, то есть «без отцов». Оставшись без женщин, мужчины забеспокоились, однако в один прекрасный день, купаясь, они увидели каких-то странных существ, падающих с небес. Эти существа, хоть и обладали притягательной внешностью, не являлись ни мужчинами, ни женщинами, поэтому мужчины острова поймали дятла, чтобы он помог им проделать дыру «в том месте, где бывает женское естество». Такие верования, по словам Пане, были результатом предосудительных учений бехиков (слово языка таино, обозначающее разновидность шамана), передававших эти мифологические басни в форме песен, которые никогда не были записаны. Эти бехики, в сущности, выполняли роль посредников между живыми людьми, мертвецами и «семи», с которыми они, как сами считали, могли общаться после того, как вдохнут порошок, вводивший их в транс. В этом состоянии «они не знали, что делают».

Короткий трактат Пане, который часто называют новаторским антропологическим трудом, является единственным дошедшим до нас источником информации о мифологии таино — бесценным свидетельством об исчезнувшем народе. Фактически Пане работал в рамках давней традиции, восходящей по крайней мере к монаху с острова Майорка по имени Раймунд Луллий (ок. 1235–1316), который был одним из самых выдающихся средневековых знатоков ислама. Будучи францисканцем, Луллий верил, что с помощью разума христианскую веру можно донести до неверующих. Это требовало изучения языков и культур нехристианских народов, а также отправки миссий в их земли. Рекомендации Луллия стали частью официальной политики Западной церкви на Венском соборе 1312 года, который призвал к созданию школ арабского, греческого, древнееврейского и сирийского языков в университетах Парижа, Оксфорда, Саламанки, Болоньи и Авиньона. На практике для воплощения этого плана в жизнь не было ни людей, ни финансовых средств. Но идеи Луллия тем не менее не были забыты, получив немалое распространение и среди каталонских предшественников Пане, которые в течение двух с половиной веков изучали иудейские и мусульманские тексты и языки, готовясь проповедовать среди этих народов.

Подробнее читайте:
Сервантес Ф. Конкистадоры: Новая история открытия и завоевания Америки / Фернандо Сервантес ; Пер. с англ. [Александра Свистунова] — М. : Альпина нон-фикшн, 2024. — 482 с. + 16 с. вкл.

Нашли опечатку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter.