«Первый: Новая история Гагарина и космической гонки»

В 1957 году был запущен первый искусственный спутник Земли «Спутник-1». Это событие положило начало соперничеству СССР и США в освоении космоса, кульминацией которого стали программы полетов с человеком на борту. В книге «Первый: Новая история Гагарина и космической гонки» (издательство «Альпина нон-фикшн»), переведенной на русский язык Натальей Лисовой, историк науки Стивен Уокер рассказывает о борьбе за первенство в области пилотируемых космических полетов. Предлагаем вам ознакомиться с фрагментом о том, что заставило Сергея Королева пойти наперекор себе и дать космонавтам доступ к ручному управлению космическим кораблем.

На всякий случай

5–7 апреля 1961 года
Космодром Тюратам
Казахская Советская Социалистическая Республика

Сергей Королев встретил и приветствовал космонавтов сразу по приземлении. Он улыбался и шутил, но за улыбками и шутками скрывались все те же тревоги, что день и ночь донимали Каманина, и они вдвоем, еще не покинув аэропорт, пустились в обсуждение одной из самых серьезных среди них. Система осушения, или регенерации воздуха, корабля «Восток» по-прежнему не работала как надо. Все испытания на тот момент показывали полную ее неспособность поглощать влагу из воздуха кабины на протяжении хотя бы минимально приемлемого времени. После испытаний в кабине всегда оставались лужи концентрированного соляного раствора, которые в условиях невесомости превратились бы в свободно плавающие капли, способные легко замкнуть важнейшие электрические схемы, а также проникнуть в дыхательную систему космонавта и, возможно, отравить его. Даже если бы этого не произошло, оставалась еще серьезнейшая проблема пота, выделений тела космонавта, которые система поглощала тем хуже, чем дольше космонавт находился в космосе. В результате влажность в кабине постепенно поднималась до опасного, а в конечном итоге до смертельного уровня. По существу, это нельзя было назвать системой регенерации воздуха, поскольку при достаточной продолжительности полета она превращалась в систему отравления воздуха.

Было очевидно, что ОКБ-124 — конструкторское бюро, отвечавшее за разработку этой системы жизнеобеспечения, — с треском провалило свою задачу. Его главный конструктор Григорий Воронин выслушал от Королева много нелестного. Но времени на дополнительные испытания уже не было. Пришлось обходиться воронинской системой. На ключевом совещании государственной комиссии по «Востоку» 6 апреля, на следующий день после прибытия космонавтов, Королев предложил оставить ее в первом пилотируемом полете как есть, несмотря на недостатки. Как всегда, он доминировал на совещании благодаря своей харизме. Никто не хотел ссориться с этим человеком с бычьей шеей или становиться объектом его сокрушительного гнева, приступы которого в последнее время стали чересчур частыми. В срок, названный Королевым Президиуму ЦК, нужно было уложиться, даже ценой повышения риска для жизни космонавта.

И на этот риск действительно пошли. Согласившись сохранить дефектную систему, государственная комиссия, по существу, делала ставку на то, что «Восток» пробудет на орбите только запланированные 100 с небольшим минут. Иными словами, она надеялась, что единственный тормозной двигатель космического корабля обязательно сработает. Если он откажет, не будет никакой гарантии, что космонавт сможет прожить те 10 суток, которые потребуются земной атмосфере, чтобы свести корабль с орбиты. Но этот самый тормозной двигатель однажды уже отказывал, по крайней мере частично, во время полета «Востока» с собаками в декабре. Тогда находившиеся внутри собаки Пчелка и Мушка были уничтожены взрывом бортовой бомбы. Космонавту в подобной ситуации такая судьба все же не грозила, несмотря на все усилия КГБ. Но насколько надежным все-таки был этот двигатель? Вряд ли добавлял оптимизма тот факт, что даже его конструктор Алексей Исаев переживал из-за него с самого начала, и Королеву даже пришлось призывать его взять себя в руки: «А если из-за меня человек не вернется на Землю? Останется только пулю в лоб!» Согласитесь, что подобные чувства не внушали особой уверенности.

Но это было все, чем они располагали. Или почти все. Если сбудутся худшие опасения Исаева и его двигатель просто не запустится, вариантов останется немного. Но другие отказы, потенциально тоже фатальные, в принципе, можно было бы нивелировать даже сейчас, если отступить от философии, определявшей представления Королева о роли человека в космическом полете в последнее десятилетие, — изменить ее и разрешить космонавту в случае нештатной ситуации отключить автоматические системы и попытаться вернуть космический корабль домой вручную.

Две критически важные операции должны были пройти идеально, чтобы «Восток» смог безопасно вернуться на Землю. Одной из них был запуск тормозного двигателя. Вторая же выполнялась до этого — корабль должен был занять правильную ориентацию, чтобы после включения двигателя войти в атмосферу под нужным углом. Как и все в этом полете, обе системы — система ориентации аппарата и система запуска тормозного двигателя в нужный момент — были полностью автоматическими. Почти все системы на борту «Востока» были автоматизированными, вплоть до «автоматического подтягивания привязных ремней на кресле», как вспоминал один из инженеров.

Слева от космонавта находилась черная панель с несколькими переключателями, которые можно было ему доверить: он мог включать и выключать такие вещи, как магнитофон или вентилятор, он мог регулировать свет в кабине или громкость в наушниках — из управления ему было доступно немногим больше, чем современному авиапассажиру. Когда в свое время кто-то осмелился спорить с Королевым по поводу такой степени автоматизации, он разнес все его опасения в пух и прах. Однако одна уступка все же была сделана — «на всякий случай», как назвал это инженер Борис Черток: космонавт мог в чрезвычайной ситуации получить доступ к системе ручного управления, заблокированной в нормальных условиях трехзначным кодом. При введении нужных цифр подавалось питание на соответствующие органы управления. Возможности были ограничены гораздо сильнее, чем в капсуле Mercury, где к тому же не было никакой блокировки, однако ручная система управления позволяла космонавту самому проделать обе критически важные операции при отказе автоматической системы управления. Он мог развернуть корабль в нужное положение и затем нажать кнопку запуска тормозного двигателя. Иными словами, она давала дополнительный шанс на возвращение домой.

Теперь, когда на кон было поставлено так много, Королев отказался от собственной философии — на всякий случай. Причем сделал это не теряя времени. Не успели космонавты ступить на землю в аэропорту космодрома, как он велел Каманину организовать для них тренировки по аварийному спуску в ручном режиме и проследить, чтобы они освоили его «основательно». У них уже проходили подобные тренировки на грубом тренажере в Москве, но этого, очевидно, было недостаточно. В 23-страничной инструкции по эксплуатации «Востока», сокращенной по настоянию Королева, спуску в ручном режиме было посвящено всего два абзаца. Успешное выполнение спуска с орбиты на Землю было тонкой и сложной процедурой. Все астронавты Mercury были очень опытными летчиками-испытателями, однако целый год отрабатывали эту процедуру на более совершенных тренажерах. У космонавтов было на это меньше недели.

Почему Королев передумал? Почему он принял решение, противоречившее его главным принципам, — и принял это решение так поздно?

Королев всегда работал на пределе сил, но в те последние дни перед первым полетом человека в космос он работал, если это вообще мыслимо, еще более напряженно. А то, что делал он, делали вслед за ним и другие. Почти все очевидцы тех событий вспоминают, какой беспощадный темп работы задавал им шеф. «Мы работали по 15 дней в неделю», — рассказывал Олег Ивановский , тот самый инженер, кто много лет назад впервые увидел Королева, когда тот проносился мимо на своем автомобиле. Ивановский и его люди перехватывали, когда выдавалась возможность, по паре часов сна здесь же, в углу мастерской. Другие делали то же самое. «Небрежность при проведении испытаний считалась преступлением, — рассказывал еще один инженер Владимир Ярополов. — Специалист, допустивший ее, немедленно отстранялся от работы без права последующего участия в испытаниях». Все ощущали сильное давление руководства. И, подобно шефу, все ощущали также давление со стороны американцев, и оно действовало «примерно так же, как действует на бегуна дыхание соперника за спиной», по словам наставника космонавтов Марка Галлая.

Но какой бы тяжелой и изнурительной ни была работа, те же очевидцы вспоминали также многое другое из того незабываемого периода своей жизни: волнующее ощущение общей цели, даже азарта, когда они готовились отправить первого человека в космос. «Конечно, все понимали, — писал Борис Раушенбах , начальник отдела на предприятии Королева, — что это такое — первый полет человека в космос, все ясно отдавали себе отчет в исключительности этого события». И снова Галлай живо выразил общее настроение: «В самом воздухе космодрома присутствовало что-то особое, не поддававшееся точному описанию, но внятно ощущавшееся всеми и каждым. В космос полетят не мертвые механизмы, даже не подопытные животные — полетит человек!»

И это, конечно, было самое главное. На этот раз Королев чувствовал ответственность не только перед подчиненными, своими целями или даже мечтой всей своей жизни. На этот раз должен был лететь человек. Любая ошибка, любая небольшая небрежность, любой час дня или ночи, который он и его инженеры не посвятят работе, могли стоить этому человеку жизни. А ведь кандидаты были людьми, которые ему нравились, которых он хорошо знал и, возможно, даже любил, — людьми, которые ему доверяли. Это были его «орлята», храбрые молодые воины, которые вскоре должны были отправиться туда, куда он сам мечтал отправиться почти всю свою жизнь, но теперь уже не мог, потому что был слишком стар.

С двумя такими орлятами — двумя финалистами — он особенно сблизился. Это был Титов — умный, культурный, пытливый, никогда не боявшийся сказать то, что думает, даже если это могло ему навредить. «Мне нравится этот мальчишка», — сказал как-то Королев одному из коллег. И тут же Гагарин, привлекший его внимание еще год назад, во время первой встречи, — а потом снова три месяца назад, когда молодой человек разулся, прежде чем ступить внутрь одного из девственно чистых «Востоков». Позже советские историки мифологизировали отношение этих двоих. Но что-то в Гагарине, несомненно, задевало струны в душе его старшего товарища и руководителя — может быть, Королев видел в молодом человеке самого себя в юности. «Хотя они принадлежали к разным поколениям, — говорил психолог Ростислав Богдашевский, хорошо знавший обоих, — Королев был Гагарину как отец, а Гагарин Королеву — как сын». Возможно, это профессиональная интерпретация, но собственная дочь Королева Наталья тоже говорила об этом: «Сергей Павлович любил Гагарина как сына. Буквально как сына». Почти на каждой фотографии этого периода и до смерти Королева, где они вдвоем, безошибочно чувствуется теплота и нежность между ними. Они действительно выглядят как отец и сын.

Так что в те последние дни перед полетом Королев загонял себя до пределов возможного и за эти пределы, чтобы вернуть своего юного воина обратно живым. Даже если это означало в конечном итоге отказ от давних принципов, касавшихся уровня доступа космонавта к управлению в одном из его «Востоков». Он ставил на кон жизнь человека и должен был обеспечить этому человеку максимальные шансы пережить предстоящее испытание. Но груз этой ставки отнимал у Королева душевное спокойствие, сон, привычный темперамент, некоторых друзей и — главное — здоровье. Ему было 54 года. Несмотря на крепкую представительную фигуру и брызжущую через край энергию, старые болячки времен ГУЛАГа никогда его не оставляли и, мало того, усиливались. Он нуждался в сердечных лекарствах, а ко времени прибытия космонавтов на космодром ему к тому же нездоровилось. Но он скрывал свою болезнь ото всех, кроме своей жены Нины — единственного человека на свете, которому можно было довериться. Она излила свои тревоги в письме к нему из Москвы, написанном 6 апреля, на следующий день после прибытия космонавтов:

Подробнее читайте:
Уокер, С. Первый: Новая история Гагарина и космической гонки / Стивен Уокер ; Пер. с англ. [Натальи Лисовой] — М. : Альпина нон-фикшн, 2024. — 578 с.+ 16 с. вкл.