«Центральная Азия: от века империй до наших дней»

С конца XVIII века территории

Колониальный порядок

В 1873 году Юджин Шайлер, секретарь американского представительства в Санкт-Петербурге, собрал чемоданы и отправился исследовать новые завоевания России в Центральной Азии. Зачастую он критиковал то, что там видел, даже когда полагал, что российская власть улучшила ситуацию по сравнению с тем, как было при «местном деспотизме». Однако при первом впечатлении Ташкент его просто поразил. «В первый вечер по приезде в Ташкент я сидел на веранде, — писал он, — и мне с трудом верилось, что я в Центральной Азии. Мне казалось, будто я нахожусь в каком-нибудь небольшом городке центрального Нью-Йорка. Широкие пыльные улицы в тени деревьев; отовсюду слышится журчание воды; маленькие белые домики чуть в стороне от улиц, перед ними деревья и изгороди; огромная площадь, заросшая травой и цветами, а посередине церквушка — все это вызывало у меня ощущение чего-то знакомого». Шайлер

Экспансия России в Центральную Азию была неотъемлемой частью европейской колониальной экспансии по всему миру в XIX веке, и как сами русские, так и их соперники именно в таком качестве ее и рассматривали. В 1864 году, когда российская армия продвигалась к югу от Сырдарьи, министр иностранных дел России князь Александр Горчаков направил российским послам за рубежом меморандум, в котором излагалось официальное обоснование российской экспансии в Центральной Азии. «Положение России в Центральной Азии подобно положению всех цивилизованных государств, вступающих в контакт с полудиким кочевым населением, не имеющим определенной социальной организации, — писал он. — В таких случаях всегда выходит так, что более цивилизованное государство в интересах безопасности своих границ и торговых отношений обретает определенное превосходство над теми, кого присущий им неспокойный и невоздержанный нрав превращает в самых неудобных соседей». Он подчеркивал, что подобное переживают все великие державы: «Соединенные Штаты Америки, Франция в Алжире, Голландия в ее колониях, Англия в Индии — все они оказались вынуждены, не столько из-за амбиций, сколько в связи с насущной необходимостью, продвигаться вперед, и самая большая трудность состоит в том, чтобы знать, когда следует остановиться». Различия между цивилизациями были здесь ключевым понятием, поскольку, как

Подобные параллели часто возникали и в российской общественной жизни, причем Туркестан чаще

Несмотря на то что у колониализма, как и у любого другого термина в гуманитарных науках, нет единого общепринятого определения, мы будем обозначать им совокупность практик и концепций, возникших в XVII веке, в рамках которых европейские империи начали осмыслять огромные непреодолимые различия между метрополией и колониями (и колониальными подданными). Эти различия рассматривались с точки зрения цивилизации, расы и этнической принадлежности и под них все чаще подводились научные основания. Колониальные империи утверждали, что несут в мир цивилизацию, которая подарит местным жителям порядок и достойное управление, способное поднять их до уровня цивилизованного государства. Между претензиями насадить среди туземных народов просвещение и ощущением того, что различия непреодолимы в принципе, сохранялась некая напряженность, и, похоже, оказывалось, что уже и не столь важно, какого прогресса добились аборигены: все равно им было еще очень и очень далеко до подлинной цивилизации. Именно такое представление о различиях было у Горчакова, когда он предложил свое обоснование экспансии.

Российской империи управлять различиями было не впервой. В нее входили разные территории, и каждая подчинялась своим особым законам, а разветвленная система рангов и статусов помещала различные социальные группы внутрь сложной социальной иерархии. Мусульман Волго-Уральского региона, завоеванного в XVI веке, интегрировали в империю как раз в соответствии с такими принципами. Однако пропасть, отделяющая Россию от Центральной Азии, была гораздо глубже, и она была концептуализирована при посредничестве языка европейского колониализма XIX века, а не старых русских представлений о различиях. Такое понимание различий и определило стиль управления в Центральной Азии. Коренное население региона так и не ассимилировалось с общей для империи системой рангов и иерархией. Юридически они оставались инородцами, чужими — и эта категория подразумевала отсталость и наличие моральной дистанции. В Туркестане коренное население называли туземцами, со всеми вытекающими колониальными коннотациями этого термина. Жители Центральной Азии были освобождены от обязательной военной службы, которая считалась важным признаком принадлежности к империи. Протектораты, навязанные Бухаре и Хиве, были для Российской империи явлением уникальным, причем позаимствованным у европейского империализма XIX века. Они словно вошли в состав империи за здорово живешь, «по скидке» — так, что колониальная держава оставила на троне местных правителей, чтобы те управляли своими подданными по своему усмотрению и за свой же счет, при этом отказывая им в праве на экономическую независимость и ведение внешней политики. Британцы повсеместно использовали этот метод в Африке и в Индии, где сотни княжеских государств сосуществовали с провинциями, которые находились непосредственно под управлением Британии. Правители этих княжеских государств подчинялись британским представителям (назначенным вице-королем), которые обычно жили при дворе. Именно эту модель русские переняли для Бухары и Хивы. «Политический представитель» с резиденцией в Кагане, городе недалеко от Бухары, но входящем в российский анклав, служил переговорщиком с эмиром от лица России. Хивинский хан общался с российским чиновником в Петро-Александровске, русском городке в 80 км от Хивы.

Колониальные различия были вписаны в пространство, социальные практики и законы. Новый русский город в Ташкенте — широко распространенный феномен колониального урбанизма. Англичане и французы тоже строили у себя в колониях новые города, призванные продемонстрировать превосходство цивилизации завоевателей. Русский Ташкент своими широкими прямыми бульварами резко контрастировал с путаными улочками Старого города. Он был словно небольшой островок России посреди Туркестана. Уже в 1875 году, когда новому городу еще не было и десяти лет, один гость из Венгрии

Ташкент был первым и самым важным из «новых городов» России, однако такие районы вырастали и в Самарканде, Коканде, Маргилане и Худжанде. Апартеида не существовало, и многие богатые жители Центральной Азии строили дома в новых городах, хоть они и были явно российскими территориями. В колониальном Ташкенте появилось муниципальное собрание, газовое освещение, трамвайная линия (которую в 1912 году механизировала одна бельгийская компания), театры, парки и рестораны. К 1917 году, концу имперской эпохи, здесь уже проживала треть всего населения города.

Российскую администрацию Туркестана возглавляли военные. Все генерал-губернаторы и все губернаторы округов были офицерами. В их ведении было два уровня бюрократии. Верхний уровень функционировал исключительно на русском языке и почти полностью состоял из русских и других представителей европейских народов Российской империи. Управленцы нижнего уровня, на котором империя взаимодействовала с местными жителями, набирались из числа этих самых жителей, и они вели свою деятельность на местных языках. В районах с оседлым населением владельцы собственности избирали выборщиков (элликбоши), которые, в свою очередь, избирали деревенских старейшин (аксакалов) и начальников полиции на уровне округа (волости). Аналогичная, основанная на выборности, система управления

Колониальный порядок сформировал двойственный характер социума: русское и мусульманское общества жили бок о бок и при этом мало взаимодействовали. Апартеида или правовой сегрегации не наблюдалось, однако между русскими и местными существовало четкое пространственное разделение. Первых посредников русские нашли среди купцов, у которых уже был коммерческий интерес к российской торговле. Вскоре после разграбления Ташкента Михаил Черняев, генерал-завоеватель,

Подробнее читайте:
Халид, А. Центральная Азия: От века империй до наших дней / Адиб Халид; пер. с англ. Анны Поповой. — Москва : Альпина нон-фикшн, 2024. — 750 c.