«Искатели закономерностей»

Людям с расстройством аутического спектра трудно общаться с другими, поэтому чтобы усвоить нормы поведения и справляться с бытовыми делами самостоятельно, они проходят интенсивную поведенческую терапию. Однако в то же время такие люди талантливы. В книге «Искатели закономерностей: Как аутизм способствует человеческой изобретательности» (издательство «Альпина нон-фикшн»), переведенной на русский язык Марией Смирновой, клинический психолог Саймон Барон-Коэн рассказывает, как гиперсистематизирующий склад ума, который характерен в том числе для аутичных людей, позволяет экспериментировать с закономерностями и последовательностями и приводить к новым изобретениям и открытиям. Предлагаем вам ознакомиться с фрагментом, посвященным способности людей создавать музыку и реагировать на нее.

***

Около 40 000 лет назад кто-то в Германии взял кость и превратил ее во флейту — на сегодняшний день это самый старый музыкальный инструмент в мировой истории. И то, что была сделана эта костяная флейта (инструмент для создания музыки), и то, что был изготовлен инструмент для создания флейты, и создание самой музыки (инструмента для экспериментирования со звуками) обусловлено механизмом . Все они — сложные инструменты, и каждый из них характеризуется паттерном «если-и-тогда». Казалось бы, музыка — это не более чем последовательность (ритмическая и тональная) алгоритмов, которые мы можем намеренно изменять, используя правила «если-и-тогда», хотя, как все мы знаем, ее воздействие на нас может быть колоссальным. Однако для того, чтобы переживать эмоциональный опыт, прежде нужно уметь распознавать музыку как набор паттернов. 

Для меня костяная флейта — прекрасный пример механизма систематизации в действии. Человек, который 40 000 лет назад взял полую внутри кость с отверстием сбоку, возможно, задал себе вопрос: «Какие звуки я могу издать при помощи это штуки?» Когда он подул в один конец, а затем закрыл отверстие кончиком пальца, он услышал, как звук изменился. Одно действие (закрытие отверстия), вероятно, привело к новому звучанию, а другое действие (открытие отверстия), видимо, позволило вновь издать изначальный звук. Итак, этот человек предположил наличие закономерности «если-и-тогда»: «Если я сделаю отверстие в кости, закрою его своим пальцем и дуну, тогда я издам другой звук». И он проверил, сохраняется ли эта закономерность при многократном повторении этих действий. 

После этого создатель первой костяной флейты сделал второе отверстие и повторил весь процесс систематизации, прислушиваясь к тому, что происходило, когда он дул и закрывал одно отверстие, оба одновременно или попеременно. Затем он, должно быть, сделал то же самое с другой полой костью, а затем — еще с одной, чтобы проверить другую закономерность «если-и-тогда», меняя расстояние между отверстиями, пока не нашел сочетание, которое давало наиболее приятное звучание. 

Когда я прочитал об этой костяной флейте, я сразу же написал электронное письмо археологу Николасу Конарду, директору прекрасного небольшого музея в Блаубойрен в Германии, где хранилась флейта, чтобы попросить его разрешения приехать и получше рассмотреть ее. К моей радости, он практически сразу ответил мне, предлагая встретиться для начала в пещере Холе-Фельс, чтобы я мог посмотреть, где именно была найдена эта костяная флейта и где жили наши предки. 

Я прилетел в Штутгарт и поехал на такси вглубь сельской местности к Холе-Фельс. Войдя внутрь этой темной пещеры, я почувствовал, будто машина времени перенесла меня в прошлое, чтобы сделать свидетелем истоков искусства и музыки. У входа в пещеру я спустился по лестнице на самый нижний уровень. Там находился Николас, который пожал мне руку и тепло поприветствовал меня. Он указал на один пласт в скале и сказал: 

— Вот здесь слой, образовавшийся двадцать тысяч лет назад.  

Затем он указал на область метром ниже, на другой пласт в скале на уровне земли, и сказал:

— Здесь мы находимся на отметке в сорок тысяч лет назад. 

От волнения меня слега потряхивало. Я посмотрел себе под ноги на свои современные кожаные ботинки, внезапно осознав, что я стою именно там, где 40 000 лет назад стояли, сидели, спали и ели древние люди. Я вернулся в действительность: Николас показывал мне, как он и его команда кропотливо просматривали тысячи мелких камней в поисках того, что могло быть крошечным фрагментом кости или другого прочного материала, способного стать человеческим артефактом или инструментом. 

После этого мы поехали в музей. Костяная флейта была крошечной и тонкой, как детский мизинец, и она была сделана из полой кости крыла грифона. Я посмотрел на отверстия, идущие вдоль флейты, и вновь испытал это сильное чувство связи с прошлым: к этим отверстиям прикладывал свои пальцы тот, кто смастерил инструмент. Николас дал мне послушать запись игры на костяной флейте в исполнении современного музыканта, и я понял, что ее создатель обладал музыкальным слухом, схожим с нашим: он просверлил в кусочке кости, расположив их на таком расстоянии друг от друга, чтобы на флейте можно было играть пентатонику. Пентатонный звукоряд состоит из пяти нот одной октавы; получив распространение во многих древних цивилизациях, впоследствии он лег в основу многих музыкальных жанров, включая блюз и джаз, который все еще любят слушать многие из нас — 1600 поколений . 

Находясь в музее, я отправил текстовое сообщение своему сыну в Кембридж, чтобы поделиться впечатлениями, и он почти сразу же мне ответил. Я размышлял о том, что один и тот же механизм систематизации, который сделал возможным создание костяной флейты, ответствен также и за изобретение текстовых сообщений. 

Я думал и о том, что мы единственный вид, который создает музыку и реагирует на нее, при этом в узком смысле слова музыку можно определить как ритмические, гармонические и мелодические звуковые паттерны, которые намеренно систематически . Музыка способна оказывать глубокое эмоциональное воздействие на наш мозг, так как мы используем механизм систематизации, чтобы понять, что кто-то еще намеренно меняет эти закономерности «если-и-тогда» (в случае слушателя), или производим их сами (в случае музыканта), чтобы влиять на наши эмоции. Исследования, в том числе МРТ мозга, подтверждают, что мы получаем удовольствие от прослушивания музыки, поскольку вентральный стриатум, часть системы вознаграждения мозга, активируется при ее прослушивании. Нам нужен механизм эмпатии, чтобы намеренно влиять на эмоциональное состояние другого человека через музыку или чтобы вообразить, какие эмоции собирался вызвать у нас композитор, но нам нужен механизм систематизации, чтобы распознавать и создавать музыкальные паттерны «если-и-тогда». 

Многие виды животных перекликаются друг с другом, и некоторые из их сигналов можно описать как песни, так как у них есть мелодия. Пожалуй, лучше всего изучено пение птиц. Нет сомнений в том, что пение птиц эмоциональное воздействие на того, кто слушает его. 

Например, если вы поместите самку воробья в звуконепроницаемую кабину и проиграете запись брачного крика самца воробья, в ее мозге повысится уровень экспрессии гена Egr-1, входящего в состав системы вознаграждения. Подобное происходит также в том случае, когда животное получает вознаграждение другого рода — кокаин. Примечательно, что если перед прослушиванием песни самке воробья дать маленькую капсулу, содержащую эстрадиол (эстроген), чтобы имитировать уровень ее гормонов во время сезона спаривания, то при звуках пения самца в ее мозге будет происходить еще более активная экспрессия генов системы вознаграждения (в отличие от аналогичного опыта с плацебо). Итак, что касается самки воробья, можно сделать вывод, что слушание брачной песни самца доставляет ей удовольствие. 

И наоборот, если поместить в студию звукозаписи самца воробья и проиграть ему ту же запись брачной песни самца, то в системе вознаграждения в его мозге не наблюдается подобных изменений в экспрессии генов. Вместо этого при прослушивании у него происходит активация миндалевидного тела — области мозга, связанной с распознаванием угрозы. Если самцу воробья дать капсулу с тестостероном перед прослушиванием песни самца, чтобы уровни его гормонов соответствовали таковым у типичного самца во время сезона спаривания, то его реакция на птичье пение усилится. (В случае плацебо подобной реакции не наблюдается.) Мы можем сделать вывод, что самцу слушать чужую брачную песнь неприятно и для него это скорее предупреждающий сигнал, что другой самец претендует на его территорию. 

Итак, у других видов пение может воздействовать на мозг слушателя положительно или отрицательно. Однако это отнюдь не говорит о том, что птицы или любые другие животные эти звуки как музыку. Вспомните мое определение музыки: намеренное, систематическое изменение нот или ритма для того, чтобы исследовать звуковые закономерности «если-и-тогда». В случае новой музыки это генеративное изобретение звуковых паттернов. И напротив, большинство птиц воспроизводит одну и ту же мелодическую последовательность без особых вариаций. Приматолог Валери Дюфур изучила вопрос, можно ли считать музыкой то, что шимпанзе руками по корням деревьев или по своему телу. Она пришла к выводу, что в этом случае не хватает изохронии (или равномерности), ключевой особенности музыки. Также не существует свидетельств того, что у шимпанзе происходит намеренное систематическое изменение ритма с целью проверять звуковые закономерности «если-и-тогда». Изучение других животных показывает, что они не чувствуют ритм. 

В отличие от того, что можно наблюдать у животных, маленьких детей очень привлекает музыка. Дайте малышу барабан или клавиатуру, и он повторит или придумает музыкальную последовательность, а затем ее. В отсутствие барабана вы можете просто хлопать в определенном ритме, и малыш быстро поймет правило и попробует хлопать так же или изменять ритмический рисунок. Маленькие дети прислушиваются к звуковым закономерностям, но нет ничего подобного . Одно исследование обнаружило, что в ответ на музыку собаки в питомниках демонстрируют поведение, указывающее на снижение стресса, но это не обязательно означает, что они чувствуют ритм и прочие музыкальные закономерности. И хотя представители семейства псовых (домашние собаки и волки) могут вместе выть, неясно, пытаются ли они в самом деле творить музыку. Другие животные не воспринимают человеческую музыку как музыку в узком понимании. 

Однако вернемся к нашим предкам-гоминидам: нет убедительных доказательств того, что неандертальцы или другие наши предки-гоминиды музыку. По мнению археолога Стива Митена, неандертальцы не изготавливали музыкальных инструментов. Интересно, что его представление было оспорено в 1996 г., когда археолог Иван Турк объявил, что нашел инструмент в пещере в Словении. Это была бедренная кость медведя с двумя круглыми отверстиями, и Турк заявил, что это флейта. Однако последующие находки ставят его слова под сомнение по нескольким причинам. Во-первых, другой археолог, Франческо Д’Эррико, нашел в той же самой пещере другие кости, в которых были практически идентичные отверстия, оставленные зубами хищников, а также на них имелись отметины зубов напротив отверстий, что позволяет предположить, что кости были зажаты в челюстях. Таким образом, перфорированные тазовые кости появились не в результате того, что неандертальцы намеренно проделали отверстия, чтобы превратить кости во флейту для целенаправленного изменения звуковых паттернов. Но, главное, концы костей были все еще закрыты костной тканью. Это означало, что их никак нельзя было использовать в качестве музыкальных инструментов: полая кость не продувалась. Словом, свидетельства, полученные от наших предков-гоминид, указывают на то, что музыка и механизм систематизации, благодаря которому она появилась, только людям.

Подробнее читайте:
Барон-Коэн С. Искатели закономерностей: Как аутизм способствует человеческой изобретательности / Саймон Барон-Коэн ; Пер. с англ. [Марии Смирновой] — М. : Альпина нон-фикшн, 2023. — 320 с.