«Русские травести в истории, культуре и повседневности»

Мнение редакции может не совпадать с мнением автора

Травести — театральное амплуа, которое предполагает изображение персонажа актером противоположного ему пола. Однако соответствующая культура выходит за рамки театра: она проникает в другие сферы искусства (кинематограф, литературу, фотографию) и сферы жизни, вплоть до регулярной армии. В книге кандидата искусствоведения, историка искусства и костюма Ольги Хорошиловой «Русские травести в истории, культуре и повседневности» (издательство «Манн, Иванов и Фербер») Россия представляется колыбелью травести-культуры, где с XVIII до первой половины XX века существовали свои традиции и звезды. Под широким термином «травести» автор объединяет как талантливых имитаторов и имперсонаторов, так и людей, чей биологический пол не совпадал с гендерной идентичностью. N + 1 предлагает своим читателям ознакомиться с отрывком, посвященным научным изысканиям сексолога и пионера квир-теории Магнуса Хиршфельда, а также исследованиям травести среди русских медиков.

Трансвеститы Хиршфельда

Круглый, подвижный, речистый, ни минуты покоя, ни дня без строчки — этот немецкий профессор публиковал десятки статей в неделю, читал лекции, снимал фильмы, принимал пациентов в им же основанном Институте сексологии, обследовал их, составлял истории болезней, придумывал тесты, рассылал анкеты, анализировал, без устали писал, без умолку говорил. Говорил о вещах важных, опаснейших — о гомосексуальности и законах, придуманных одними идиотами, чтобы оправдать невежество других. В печати и на лекциях громко требовал пересмотреть прусский уголовный кодекс и отменить позорный параграф о преследовании мужеложства. «Это атавизм, это темное средневековье», — гаркал он с кафедры, и немецкая интеллигенция ему аплодировала. Просвещенное общество эпохи Великой войны было уже почти готово к таким круглым, подвижным, воинственным профессорам, кричавшим о том, что многие знали, но боялись говорить.

Хиршфельд считал гомосексуальность естественной склонностью чело века сродни любви к барочной музыке или французским винам. Он писал о ней бесконечно, вдохновенно, среди его трудов «Сафо и Сократ» (1896), «Мужская и женская гомосексуальность» (1914), «История нравов Великой войны» (1933), «Душа и любовь; сексуальная психология» (1935). Он был издателем (и ведущим автором) первого в истории профессионального научного журнала, посвященного гомосексуальности. Устраивал международные лекционные туры, доехал даже до советской России. Впрочем, ни там, ни у себя на родине, полюбившей в тридцатые годы кроваво-коричневый оттенок, сексолог не смог изменить ни людей, считавших гомосексуалов больными, ни законы, причислявшие их к преступникам. Позорный 175-й параграф вычеркнули из немецкого уголовного кодекса лишь в 1994 году.

Магнус Хиршфельд был первым сексологом, всесторонне изучившим трансвестизм. Он собрал богатейший материал: биографии известных личностей, опубликованные истории болезней, неопубликованные случаи из практики щедрых коллег-психиатров, исповедальные письма самих травести поневоле, статьи из международной научной периодики, сообщения из полицейской хроники, журнальные заметки и клинические случаи из собственной врачебной практики. Все это ученый разделил на темы и опубликовал в 1910 году в книге «Трансвеститы: исследование эротического желания переодеваться». Он представил феномен в историческом развитии — от первобытных религиозных культов, предполагавших символическую перемену (или сокрытие) пола одеждой, до изученных лично им психических и сексуальных отклонений.

Хиршфельд пришел к любопытным выводам. Трансвестизм напрасно связывали с гомосексуальностью, он больше характерен для гетеросексуальных мужчин, что врач объяснил и доказал на примерах. Желание переодеваться часто возникало инстинктивно, благодаря особому пограничному состоянию сексуальности, двойственному эротическому влечению, психическому гермафродитизму и другим объективным и субъективным причинам. В книге профессор подробно и увлекательно описал выявленный им феномен — половую «промежуточность», серую зону, существовавшую между двумя полюсами, мужским и женским. Серая зона — норма, скопление неповторимых «промежуточностей», коих в мире множество.

Понимая, впрочем, что эта поэтичная идея доведет до космической абстракции, Хиршфельд разделил насельников серой зоны на четыре основных типа. Первый — гермафродит с совмещенными женскими и мужскими половыми признаками. Второй — психический андрогин с анатомическими мужскими и женскими признаками (исключая половые). Гомосексуалы, а также люди с двойственными сексуальными предпочтениями составляли третью группу. В четвертую Хиршфельд включил трансвеститов (любителей носить одежду противоположного пола), а также тех, кто копировал поведение другого пола, не меняя одежды.

Однако профессор все же сделал шаг в манящую научную абстракцию и описал в книге промежуточные формы, результаты соединения многих или нескольких свойств базовых групп. Получилась длиннейшая малопонятная таблица, пестревшая плюсами, минусами, цифрами, иксами и звездочками. Кажется, господин профессор и сам несколько запутался. Его главный вывод звучал как самооправдание: «Формы промежуточностей практически бесконечны в своем разнообразии. Каждый индивид “промежуточен” на свой манер, имеет собственную природу и собственный закон».

Современники в шутку называли Хиршфельда Эйнштейном секса и были, в общем, правы: своей книгой господин профессор открыл тему относительности в половой сфере.

Впрочем, в исторической части исследования все логично, почти безупречно: даты, имена, события, цитаты, ссылки на источники. Много авантюрных историй о травести поневоле. Приведен, к примеру, пикантный случай с чиновником берлинской полиции, человеком правильным и отзывчивым, работником добропорядочным и совестливым. Он чувствовал себя женщиной и мужественно это скрывал, но однажды не выдержал, поддался искушению: нарядился кукольной барышней, изрядно накрасился, надел заранее приготовленные туфельки и нетвердо ступил на вечернюю берлинскую улицу. Шел, прихрамывая с непривычки, туфли нещадно жали, но чиновник держал спину прямо (до боли зашнуровался в корсет), надувал губки, изредка делал длинный глаз в сторону одиноких симпатичных господ. Однако, как ни старался, его неизменно принимали за мужчину — и прожженные уличные девки, и крепкие парни-задиры, которые пригрозили догнать и хорошенько всыпать «этому петуху». Не на шутку испугавшись, травести ухромал восвояси и больше в дамском амплуа на улицах не появлялся.

Хиршфельд привел и случаи женского трансвестизма. Англичанка Кэтрин Комб многие годы успешно выдавала себя за крепыша-маляра. Выйдя в шестнадцать лет замуж, она быстро разочаровалась в браке и мужчинах. Оставила благоверного, переехала жить к своему всепонимающему брату, научилась у него ремесленничать, купила мужской костюм, справила документы на имя Чарли Уилсона и записалась маляром на корабль. Ходила по морям много лет, и в каждом порту, по словам Кэтрин, в нее по уши влюблялись дамочки. Однако ей хотелось тихого семейного счастья. Комб женилась на скромной доброй девушке, но через четыре счастливых года супруга скоропостижно скончалась. Впрочем, корабельный маляр вскоре нашла себе другую мисс, они вступили в законный брак и прожили двадцать четыре года, пока смерть не разлучила их. После кончины жены Кэтрин-Чарли, страдая от одиночества, предалась беспробудному пьянству, растранжирила накопления, осталась без крыши над головой и попросила приюта в доме престарелых, где была вынуждена открыть свой истинный пол. Она предстала перед судом, откровенно поведала обо всех морских и амурных приключениях, и таким образом о ней узнал Магнус Хиршфельд.

В своем богатейшем архиве сексолог хранил и материалы о жизни прославленных травести. Что ни история, то авантюрный роман. Восемнадцатое столетие озарил своим умом и блестким гардеробом аббат Франсуа Шуази. Вероятно, он был не только травести, но и трансгендером, то есть чувствовал себя более женщиной, чем мужчиной. Его артистическое окружение и аристократические связи потворствовали желаниям молодого повесы. Он писал и научные статьи, и легкие амурные повести, влюблялся и в женщин, и в мужчин. Носил парчовые платья, высокие парики, крупные серьги и черные мушки на безупречно выбеленном лице. Делал лишь то, что хотел, и в старости, известный, уважаемый, обласканный королевским вниманием, принимал у себя высоких гостей в кружевном платье и старинном чепце.

Под стать аббату был английский политик Эдвард Хайд, третий граф Кларендон, виконт Корнбери. Службу начал в конце XVII века при короле Якове II. Быстро разуверился в идеях католической монархии и примкнул к войскам мятежного протестанта Вильгельма III Оранского, про возглашенного британским королем. Благодарный монарх назначил виконта Корнбери губернатором Нью-Йорка и Нью-Джерси. И там, вдали от холодного туманного Альбиона, аристократ предался страстям — политическим, дипломатическим и любовным. Но главной его страстью, как отмечали современники, были женские платья. Виконта видели в них даже на балах. Он принимал в робронах гостей, чем порядочно их смущал. Аббат Франсуа Шуази в женском наряде. Гравюра XIX в. Молль по прозвищу Катперс. Гравюра XVII в. Корнбери в конце концов вызвал монаршее недовольство, но не маскарадом, а политическими промахами. Закончил жизнь свою в Британии, в собственном лондонском особняке, опальный, всеми забытый, но та кой же забавник и балагур — смешливый, напудренный, в потертом шлафроке, давно вышедшем, как и он сам, из моды.

Таких упрямых эксцентриков-мужчин в истории травестии немного. Гораздо больше славных авантюристок, выдававших себя за представителей сильного пола. Хиршфельд и его коллеги-сексологи любили раз влечь студентов байками о Молль по прозвищу Катперс («Режь коше лек»), английской бандитке с большой дороги. Предполагают, что она была рождена гермафродитом, на что намекала своим особым костюмом, полуженским-полумужским. Говорили, что она умела срезать с поясов тугие кошельки десятками разных способов, а еще выступала в театрах, написала несколько пьес, дралась на дуэлях с мужчинами, участвовала в гражданской войне и чуть ли не ранила самого генерала Ферфакса. Чего только о ней ни говорили! Ее писали художники, на портретах Молль в мужской куртке и широких бриджах, в шляпе, курит голландскую трубку и грозит обнаженным мечом в сторону невидимых врагов.

В конце XVIII века немецкая фройляйн Сусанна Урбан, презрев свой пол, купила поношенный мужской костюм и, выдав себя за крестьянина, поступила на службу к помещику. В 1778 году во время войны за баварское наследство она записалась солдатом в армию принца Генриха Прусского и многократно отличилась в боях. Позже оставила полк и устроилась кучером к священнику. Лишь через десять лет, когда ей было уже под тридцать, она вернулась в отчий дом при наградах и деньгах за доблестную службу. Но здесь ей пришлось заставить себя носить женские платья.

Подобных романтических историй в европейских книгах по сексологии довольно много. Однако в них почти нет русских травести, потому что европейские психиатры о них знали мало, а наши врачи ими почти не интересовались.

Русские медики о травести

Вениамин Тарновский одним из первых попытался объяснить трансвестизм и посвятил ему часть книги «Извращение полового чувства», вышедшей в 1885 году. Тарновский, подобно своим европейским коллегам, считал это явление внешним проявлением «врожденной педерастии». Некоторые мальчики, писал психиатр, рано начинали проявлять неосознанный интерес к мужчинам, они стеснялись их и восхищались ими, а барышень вовсе не замечали. Они превращались в женоподобных юношей, интересовались исключительно представителями своего пола, пудрились, румянились, душились, подрисовывали брови, завивали волосы, носили игривые браслеты, затягивались в корсеты и наряжались в платья.

Доктор Тарновский набросал гротесковый портрет печального уродца-травести: «Среднего или маленького роста, с мелкими чертами лица, развитым тазом и узкими плечами, женскою походкой со своеобразным колыханием таза, завитой, расчесанный, причудливо одетый, с браслета ми на руках, он улыбками и ужимками, картавя для нежности, старается всеми силами обратить на себя внимание мужчин. Несчастный больной не понимает, что чем более он старается походить на женщину, тем омерзительнее становится для нормального развитого мужчины… Развивается тот противный для мужчин и презираемый женщинами уродливый тип женоподобного мужчины, которого нетрудно узнать и по внешности. Он одинаково гадок и мужчинам и женщинам».

Это даже не портрет, а настоящий судебно-медицинский приговор. Отказав всем травести в умственных способностях, доктор Тарновский назвал их «несчастными и омерзительными» и записал в «уродливых извращенцев». Показательно, что детали внешности, гардероб и любимые аксессуары врач подсмотрел в книге «Судебная гинекология» своего коллеги Ивана Мержеевского, а тот, в свою очередь, скопировал их из популярного сочинения Огюста Тардье «О преступлениях против нравственности». Словом, никаких серьезных исследований русские богатыри науки тогда еще не проводили, ограничивались цитатами из сочинений европейских коллег и общими словами про уродов и людей.

К заслугам Мержеевского отнесем, однако, то, что в небольшой главе «О педерастии» своего труда по судебной гинекологии он описал, хоть и в общих чертах, петербургское «организованное общество педерастов», его активных деятелей, купчиков, солдат, банщиков, проститутов, места их встреч с «тетками». Многое он узнал из судебных материалов юриста Анатолия Кони, участвовавшего в процессе по делу голубых шантажистов в конце 1860-х — начале 1870-х годов. Описанные в этой главе сцены одна другой краше, интриганы — один другого изощреннее, но нет ни одной «фрины» и «аспазии». Возможно, своими нарядами они ловко вводили в заблуждение блюстителей порядка и оставались неузнанными.

О тайных трансвеститах кое-что написал врач Яков Лейбович в книге «Судебная гинекология» 1928 года. Указал, между прочим, что даже среди добропорядочных женатых горожан были любители сексуальных переодеваний. Один уважаемый господин, грузный, с густой черной бородой, счастливо жил с супругой, но дома ходил исключительно в жениных юбках. Смоленский помещик, от которого по каким-то причинам сбежала супруга, лет в сорок почувствовал неодолимое влечение к дамским штучкам — помаде, духам, колготкам, шиньонам, платьям, покупал это и подробно расспрашивал знакомых барышень, что, как и с чем носить. Все обстоятельно изучив, изведав и попробовав, он решил, что время настало, и предстал пред очами знакомых в образе моложавой прехорошенькой дамы. Когда же его спросили, что с ним и почему он теперь такой, смоленский помещик, ничуть не смутившись, ответил: «Это мой траур по сбежавшей жене».

Начавшись с дружеской поэтической карикатуры о похождениях пажей, XIX век завершился медицинскими трактатами о травестизме. Этот феномен стал объемнее, живее, сложнее, понятнее и привычнее. Медики искали способы борьбы с душевным «недугом». Полицейские неустанно следили за злостными нарушителями общественного порядка, составляли картотеку прекрасных развращенных «фрин», «аспазий» и «теток». Андрогинность, костюмная перемена пола вдохновляли поэтов, художников, философов. «Люди лунного света» множились в отражениях смутных зеркал кабаре и полуночных кафе Серебряного века. В 1914 году грянула Великая война, а за ней — революция. Парадоксально, но эти сложные годы стали новой, более веселой и светлой страницей в истории русской травести-культуры.

Подробнее читайте:
Хорошилова, О. Русские травести в истории, культуре и повседневности / Ольга Хорошилова. — Москва: Манн, Иванов и Фербер, 2021. — 368 с.: ил

Нашли опечатку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter.