«Совесть. Происхождение нравственной интуиции»

Мнение редакции может не совпадать с мнением автора

Дурные поступки с детства вызывают у нас угрызения совести, а хорошие — чувство удовлетворения. Однако в процессе взросления становится ясно, что поступать по совести не так-то просто, а универсальных нравственных истин больше одной. Как мы отличаем хорошее от плохого? И что вообще такое совесть — плод воспитания или нечто присущее человеку от природы? Ответам на эти вопросы посвящена книга «Совесть. Происхождение нравственной интуиции» (издательство «Альпина нон-фикшн»). Опираясь на открытия нейронаук, генетики, экономики и антропологии, специалистка в области философии сознания и этики Патриция Черчленд рассказывает, почему человеческий мозг с первых дней настроен на формирование эмоциональных связей, нравственные установки передаются из поколения в поколение, а нормы морали не одинаковы в разных культурах. N + 1 предлагает своим читателям ознакомиться с отрывком, в котором рассказывается, как игра «Ультиматум» демонстрирует разницу в понимании несправедливости у разных культур, а также механизм пересмотра социальной нормы.

Социальные нормы о ожидания

В своих ожиданиях и реакциях мы ориентируемся на социальные нормы, отвечающие, например, за такие проявления, как честность и лживость. Обнаружив, что однокурсник жульничает на экзамене, заранее добыв правильные ответы, студенты начнут возмущаться несправедливостью, а жулика могут подвергнуть остракизму. Когда профессиональный велогонщик Лэнс Армстронг признал наконец, что годами принимал допинг, в спортивных кругах его осудили за нечестно завоеванные семь побед на «Тур де Франс» и теперь не только не допускают к соревнованиям, но и бойкотируют.

Несправедливость при распределении еды, как наглядно продемонстрировали Франс де Вааль и его коллеги, не остается незамеченной и для обезьян. Капуцины, участвующие в его эксперименте, любят и виноград, и огурцы, но предпочитают все же виноград. У обезьяны в клетке стоит корзинка с мелкими камешками, которые она приучена выдавать организатору, чтобы взамен получить лакомство. В эксперименте на чувствительность к несправедливости одной обезьяне в обмен на камешек достается виноградина, а другой — кусочек огурца. Каждая прекрасно видит, какую награду выдали другой. Получившая огурец приходит в ярость и прицельно запускает своей наградой в организатора. У того же де Вааля и его коллег мы читаем о том, как шимпанзе, которым приходится кооперироваться для добычи пищи, наказывают халявщика. Негативное отношение к прихлебателям ненамного отличается от того, которое выражаем мы, когда вешаем на кухне табличку вроде «Кто не работает, тот не ест».

Довольно парадоксальными применительно к нарушению норм справедливости выглядят результаты простой игры под названием «Ультиматум». По условиям игры в распоряжении одного участника, назовем его Дающий, имеется некая сумма денег — допустим, десять долларов. Он может предложить второму участнику (назовем его Получающий) от ноля до десяти долларов, которые тот вправе принять или отвергнуть. Если Получающего устраивает предложение Дающего, он забирает деньги, а Дающий берет себе остаток. Дело сделано. Но если Получающий отказывается принять предложенную сумму, оба остаются ни с чем. По нулям и тому и другому. В каноническом варианте участники не знают друг друга и даже не видят, и попытка им дается всего одна. Но есть и другой известный вариант, когда для одной и той же пары проводится серия раундов.

Экономисты, рассуждающие с точки здравого смысла, спешат подчеркнуть, что для Получающего всегда разумно принять предложение, пусть всего один доллар, а отвергать, даже мизерную сумму, нерационально. Потому что один доллар — это всегда лучше, чем ноль, с которым Получающий останется, если отвергнет предложенный доллар.

Однако в действительности примерно в 15–20 процентах случаев, казалось бы, здравомыслящие люди все-таки отвергают слишком мелкую долю, как правило, потому что видят в этом проявление жадности, несправедливости или неуважения. Озадачивает экономистов и поведение дающих, которые в среднем предлагают примерно 40 процентов от общей суммы. Если «Ультиматум» разыгрывается в десяти раундах, типичное предложение составляет около 50 процентов. Когда меня познакомили с этой игрой, я, повинуясь интуитивному порыву, отвергла предложенные мне два доллара не задумываясь. Коллеги-экономисты подняли меня на смех — но так ли иррационально я поступила?

Да, в определенном смысле мое решение было иррациональным, если единственное, что было важно, — получить один доллар. Но только ли к этому все сводилось? В жизни мы в основном взаимодействуем с теми, кого знаем, или, по крайней мере, можем в какой-то момент встретиться. Если в реальной жизни я приму такую мизерную подачку, это может сказаться на моей репутации — то есть я тем самым покажу окружающим, что со мной можно обращаться неуважительно, я не буду возражать. Кроме того, те, кому я потакаю в подобном обращении со мной, чего доброго, начнут обделять меня, например, при совместной трапезе. Да и самооценка моя тоже пострадает. Соответственно мой мозг пришел к выводу, что предлагающий мне оскорбительно мизерную сумму (Дающий) должен поплатиться за предположение, будто на мне можно безнаказанно наживаться. И я возмутилась и отвергла жалкую подачку.

Паттерн отказа в игре «Ультиматум» у разных народов явно указывает на культурные особенности, свидетельствующие о том, что представления о справедливой доле отражают различия в культурных нормах. Цифры, приведенные в предшествующем примере (пять долларов как типичная принимаемая сумма в выборке из десяти раундов), характерны для США. В Израиле и Японии приемлемой считалась сумма чуть меньше — типичная доля для десятираундовой игры составляла около четырех долларов из имеющейся в наличии десятки. В Индонезии, Монголии и странах бассейна Амазонки регулярно принимались и очень мелкие суммы, такие как полтора доллара.

Попытавшись выяснить причины этих культурных вариаций, антрополог Джозеф Генрих с коллегами принялись исследовать малые сообщества и выявили между ними различия в величине предлагаемых сумм и размерах отвергаемых. Генрих предполагает, что отчасти такие культурные различия объясняются степенью интегрированности этих сообществ во внешний рынок. Еще один фактор — насколько средства человека к существованию зависят от сотрудничества с людьми за пределами его семьи. Дело в том, что, когда люди входят в состав более крупной кооперативной организации, они привыкают делиться излишками с кем-то помимо семьи и зарабатывать репутацию в более широких кругах. Следовательно, они склонны предлагать больше в сравнении с теми, кто принадлежит к изолированным группам. Нормы справедливости аналогичны многим другим нормам, которые управляют нашим поведением. Они формируются под влиянием ряда факторов, среди которых и локальные условия, и средства к существованию группы, и отдельные личности, с которых хочется брать пример, и социальный стиль других групп, с которыми они взаимодействуют.

Как ведет себя система вознаграждения в мозге во время этих сделок в ходе игры «Ультиматум»? Исследуя этот процесс, нейробиологи Тин Сян, Терри Лоренц и Рид Монтегю задались следующим вопросом: можно ли в лабораторных условиях исподволь повлиять на получающих, с тем чтобы заставить их пересмотреть нормы справедливости (то есть либо понизить, либо повысить планку приемлемого), и отразятся ли эти изменения в мозге? В поисках ответа ученые принялись отслеживать активность мозга испытуемых с помощью магнитно-резонансного сканирования. Организатор эксперимента брал на себя роль Дающего и манипулировал предложениями следующим образом: одних получающих настраивали воспринимать предлагаемую сумму как довольно крупную, а других — как довольно мелкую. Если ошибка прогнозирования нормы (возникающая, когда дают больше или меньше ожидаемого) схожа с ошибкой прогнозирования награды, то добьемся ли мы переоценки нормы в результате работы с испытуемыми? И что мы увидим в ВОП, в прилежащем ядре, во фронтальной коре?

Допустим, 127 американских участников эксперимента начинают с типичными для этой игры в США установками на отказ, а именно отклоняют предложения ниже чем 40 процентов ставки Дающего. Участникам сообщается, что в каждом раунде в распоряжении Дающего 20 долларов и что Дающий в каждом раунде новый (это ложь, но безобидная, необходимая, чтобы избежать излишних накладок и усложнения). Каждому испытуемому (все в роли получающих) делается 60 предложений — двумя сериями по тридцать. Первая серия — обучающий этап, цель которого — сформировать нормативные ожидания, управляя паттерном предложений. Получающие делятся на четыре группы. Группа «М->С» начинает с 30 мелких (М) сумм, затем получает 30 средних (С). Группа «К->С» начинает с крупных (К), затем получает средние (С). Группы «С->М» и «С->К» начинают с 30 средних, затем соответственно получают мелкие или крупные.

В каждых трех из пяти попыток испытуемые должны оценить свои чувства по поводу предложения по шкале с символами для обозначения эмоций от 1 до 9, где 1 — бурная радость, а 9 — полное уныние. Эти оценки требовались для того, чтобы определить, отражается ли обучение на поведении или на том, как испытуемые оценивают свои успехи в игре.

Возьмем участников из групп «К->С» и «С->М». На 31-м раунде предложение резко уменьшилось по сравнению с тем, к которому они начали привыкать. Нейроны прилежащего ядра и префронтальной коры откликнулись ошибкой прогнозирования нормы — «хуже ожидаемого». Для участников из групп «М->С» и «С->К» первое предложение во второй серии оказалось выше привычного, поэтому нейроны прилежащего ядра и префронтальной коры выдали отклик «сумма превосходит ожидания». Эти результаты демонстрируют, что система вознаграждения и вправду откликается на ошибку предсказания нормы точно так же, как на ошибку предсказания награды.

Из этих данных следуют еще более поразительные выводы, касающиеся норм справедливости. Допустим, в первые 30 попыток вам обычно предлагают крупную долю, а мне — мелкую. И вот теперь, на 31-й попытке, нам предлагается совершенно одинаковая средняя сумма — девять долларов. Ваше прилежащее ядро сигналит: «хуже ожидаемого», мое: «лучше ожидаемого». Почему? Потому что предшествующий опыт и соответственно ожидания у нас разные. Вы перешли с крупной суммы на среднюю, я — с мелкой на среднюю. Вы отвергнете среднее предложение, а я приму. Как мы воспринимаем одну и ту же сумму в девять долларов? Вы огорчаетесь, я в восторге. Рейтинговая оценка, выставленная испытуемыми, соответствует отражению нейронной активности на сканах фМРТ.

В начале эксперимента планка приемлемого у меня и у вас почти наверняка была примерно одинаковой. Отличаются только последующие события — серия из первых 30 попыток. После первых тридцати (в которых вы получаете крупные суммы, а я мелкие) наше социальное поведение изменилось. Наши чувства по поводу одного и того же предложения отражают наши нормы, меняющиеся по мере приобретения опыта того, что считать нормальным.

Обратите внимание, что к пересмотру нормы в ходе первых 30 попыток привели не дискуссии о том, считать ли эту норму рациональной, оправданной, правильной. Норма менялась, потому что менялся контекст, касающийся восприятия нормы: мне обычно предлагали мало, а вам — много. И почти наверняка я даже не догадываюсь, что за эти 30 попыток моя норма изменилась. И вы не догадываетесь. (И все остальные испытуемые.)

На мой взгляд, этот эксперимент имеет очень большое значение. Поскольку его результаты связаны с нормами и с тем, как они меняются у отдельных людей по мере изменения контекста и общественных норм, эти наблюдения помогают понять то, что происходит в нашей повседневной жизни. Существует философская точка зрения, согласно которой норма меняется только вследствие сознательного рассуждения и рационального выбора. Да, временами происходит и так, но не всегда. Конечно, свои данные Сян получил в лабораторных условиях, не на улице и не за кухонным столом, и тем не менее нормы справедливости, которыми обусловлен порог приемлемого, не могут меняться в отрыве от социальных интересов. Наша чувствительность к репутационным ценностям присутствует всегда, даже если мы не думаем о них сознательно или находимся наедине с томографом.

Известный пример изменения норм без всяких рациональных обсуждений — смена модных тенденций в одежде. Явление хорошо нам знакомое. Каждый раз поражаюсь, когда смотрю на свои фото 1950-х годов — одежда, которая тогда казалась мне очаровательной, теперь смотрится довольно нелепо. Конечно, в те времена в розовой драповой юбке с аппликацией в виде пуделя и черно-белых ботинках я была неотразима. Но за последующие годы мои нормы относительно моды кардинально изменились, причем почти (точнее, даже абсолютно) без всяких размышлений с моей стороны. Представления о красоте в одежде складываются не только из когнитивных суждений, в них велика доля эмоционального и оценочного отклика. Разумеется, этими нормами управляет индустрия моды, и прошлогодняя коллекция — она и есть прошлогодняя. Тем временем дофаминовая система в среднем мозге делает свое дело, модифицируя ожидания и оценивая вещи как желаемые или отвратительные, прекрасные или не слишком.

По причинам, которые трудно определить точно, общественные нормы действительно меняются, причем во многих областях. Зачастую предпосылки едва заметны, как обучение испытуемых в эксперименте Сяна. Мы можем не видеть, как постепенно меняется стандарт, даже если при этом меняются наши собственные нормы. Кроме того, изменение норм в обществе происходит не синхронно: одни люди, в силу индивидуальных особенностей, приспосабливаются к переменам раньше, а другие предпочитают не спешить. И наконец, человек может быть консерватором в одной области и гораздо меньшим приверженцем традиций в другой.

За свою жизнь я видела немало сдвигов социальных норм. Кормление грудью; переработка того, что раньше просто выбрасывалось; принятие различий в сексуальной ориентации — лишь немногие из примеров. Не все движутся в одном и том же направлении или с одинаковой скоростью. Многое, судя по всему, зависит от того, где вы живете, от ваших личностных особенностей, взаимоотношений за пределами своего сообщества и вашей социальной активности.

Подробнее читайте:
Черчленд П. Совесть. Происхождение нравственной интуиции / Патриция Черчленд. — Пер. с англ. [Марии Десятовой] — М.: Альпина нон-фикшн, 2021. — 278 с.

Нашли опечатку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter.