«Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке»

Книга писателя Василия Авченко и филолога Алексея Коровашко «Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке» (издательство «АСТ») — полная биография путешественника, полярника, геофизика и автора романа «Территория» Олега Куваева. Книги Куваева более чем актуальны, а жизнь, пишут они — «пример идеализма самой высокой марки; беспощадности к самому себе; убеждённости в том, что, помимо комфорта индивидуального существования, есть ценности более высокие». Оргкомитет премии «Просветитель» включил биографию Олега Куваева в «длинный список» из 24 книг, среди которых будут выбраны финалисты и лауреаты премии. N + 1 предлагает своим читателям ознакомиться с главой, в которой рассказывается о научной работе Куваева и о том, почему науке он предпочел карьеру писателя.

Метафизика геофизики

Каким Куваев был геологом?

Профессионалы нас поправят: не геологом, а геофизиком. Куваев окончил геологоразведочный институт, изучал земную кору, и в этом смысле он — геолог (как генерал — тоже солдат). Да и для неспециалиста геологи — все: от шурфовщиков до академиков, от ищущих руду до познающих общие законы жизни. Но если всерьёз рассуждать о Куваеве-учёном, то следует оперировать более строгим термином «геофизик» (в случае с Куваевым кажется, что геофизика — сплав не столько геологии и физики, сколько географии и метафизики). Ещё одним геофизиком русской литературы, тоже «м.н.с.» (разве что не в Магадане, а в Екатеринбурге) позже станет трагический поэт Борис Рыжий (1974–2001).

Борис Седов считает: «Научные статьи Куваева, в том числе неопубликованные, свидетельствуют о его высоком профессионализме и умении сочетать производственную деятельность с научной. Содержание отчётов и статей Олега говорит о том, что написание кандидатской диссертации, о необходимости защиты которой он неоднократно писал, было не за горами. Несомненно, если бы Куваев продолжил геофизические исследования, это сделало бы его крупным учёным. Он был добросовестным, толковым инженером-геофизиком. Но перед ним ещё в период работы в СВГУ стоял вопрос: быть писателем или учёным?»

Николай Шило рассказывал Владимиру Курбатову: «За три сезона работ — в низовьях Колымы, по побережью до мыса Биллингса, на острове Врангеля — Олег Михайлович провёл очень важные, качественно выполненные гравиметрические разрезы и сумел сделать по ним далеко идущие выводы. Данные замеров позволили ему поставить под сомнение единство одной из геологических структур — бывшего Колымского срединного массива и его продолжения в море. Тогда никто не обратил внимания на высказанные впервые Куваевым сомнения, но я обратил… К тому же я знал Олега Михайловича как вдумчивого результативного геофизика… Опираясь на полученные данные, я писал в одной из своих научных публикаций: “Как показали последние исследования, Срединный Колымский массив не продолжается в Ледовитый океан и не смыкался с Гиперборейской платформой”… Ценность работ, проведённых Олегом Михайловичем и нашим институтом, несомненна; в те годы мало кто мог даже представить их истинную значимость. По существу, мы впервые заглянули в глубины Колымской низменности и шельфа окружающих Чукотку морей. Для того времени работа фундаментальная, сложная и смелая, особенно это относится к проникновению в океан и постановке там гравиметрических исследований. Что они давали науке и что позволяли предположить? Нижнеколымская низменность вообще была белым пятном. Что там за структуры? Куда уходит Яно-Колымская золотая провинция? Ответить на эти вопросы было чрезвычайно важно… Исследования Олега Михайловича позволяли делать определённые выводы о расширении зоны золотоносности Чукотки. В нашем коллективе он успешно рос как геолог и как специалист, был нужен институту. И как к человеку у меня к нему не было претензий, мы с ним неоднократно с удовольствием беседовали».

«Геолог начинается с тридцати», — утверждает Катинский в «Территории». А по-настоящему созревает учёный ближе к пятидесяти. Случай Куваева нетипичен: тридцатилетний неостепенённый мэнээс проводит ответственные работы, внедряет новые методы, выдвигает смелые гипотезы… И это — всего за несколько лет. Он был уже на подступах к кандидатской. Мог сделать её сравнительно быстро и хорошо, чему способствовали и его отношение к работе, и материал.

«Чем отличается Магадан от Москвы: в столице много талантливых людей, но мало материала. В Москве на тему сразу бросаются несколько человек. Кто первый написал, тот и защитится. А здесь было проще сделать хорошую работу в силу благодатного необычного материала», — рассказывает Борис Седов.

«Здесь каждый отчёт должен быть докторской диссертацией, а не ученической схемой», — заявляет Гурин в «Территории».

Магаданский спортсмен, путешественник Рудольф Седов приводит слова чукотского геолога Иосифа Тибилова (1941–2017): «Олег Михайлович сделал первое гравиметрическое пересечение Чаунской губы. По классу точности его измерения соответствовали стотысячной съёмке. Это геофизик от Бога. Несомненно, у него были задатки учёного, а тех первых материалов, которые он собрал, хватило бы на кандидатскую с избытком».

Сам Куваев в 1963-м писал с Врангеля, что набрал «уникальные материалы» для кандидатской: «Года через три помимо воли будешь кандидатом». Но тут же: «Север надоел уже порядком… закончу отчёт, напишу пару статей и уволюсь к чертям, снова буду вольным художником». В этот период Куваева звали в Ленинград — в НИИ геологии Арктики, но он отказался. Писал: «Я просто не способен к стабильной работе в какой-нибудь конторе на долгий срок… Меня уже куда-то тянет из Магадана…»

Он мог работать так, как не может никакой конторский планктон, но не выносил офисного распорядка и дисциплины. Даже в геологии для него было слишком много бюрократии, кабинетной рутины…

Начало 1960-х, Андрею Попову
С седьмого класса я отравился мечтой о тех странах, что лежат за горизонтом, кончил институт и вот, поработав два года, понял, что даже профессия геолога или геофизика не даёт полного удовлетворения этой мечте. Сейчас у меня богатейшие возможности для научной работы и карьеры. Можно даже говорить о кандидатской кличке через четыре-пять лет при определённой интенсивности труда. Ну а дальше что?
1963-й, Галине Куваевой
В Москве работать я не хочу. Ты пойми, что эта наука меня совсем не увлекает. Наука сейчас стала производством, делается массами, и, значит, романтики в ней нет… Единственное, что мне помогает выдерживать или, вернее, поддерживать интерес к работе, — это экзотичность всех моих затей.

Тут же пишет, что добивается продолжения работ в море, но теперь уже на… подводной лодке: «Ради подводных лодок я ещё могу кидать идеи и писать статьи… А если это просто так, для науки, так пошла она к лешему». Критически оценивал себя: «У меня есть идеи, свои, есть чувство важного, есть организаторский огонёк. Абсолютно нет системы и усидчивости. В науке с этим далеко не уйдёшь».

«Трудно сказать, мог ли Куваев состояться как учёный. Я знаю довольно много людей умных, достойных, но внутренне несобранных. Они не хотят тратить время на формальности, научный аппарат, выполнять все требования… Думаю, он мог бы всё это (диссертацию. — Примеч. авт.) сделать, но мне кажется, что он уже в те годы выбрал литературу», — считает член-корреспондент РАН Николай Горячев.

Хотя и в 1969-м Куваев, уже профессиональный писатель, признавался Этлису: «Чертовски только жалею, что диссертацию не добил. И перед собой, и перед Шило неловко».

Учёный Куваев оставил несколько отчётов и научных статей. Неподготовленному человеку читать их непросто: они переполнены специальными терминами и формулами, но общее впечатление получить можно.

Отчёт о работе Ичувеемского геофизического отряда за 1958 год, отчёт о работе Чаунской рекогносцировочной геофизической партии за 1959 год, статьи «Особенности интерпретации данных ВЭЗ способом дискретного ρ2 в условиях маломощных наносов», «Способ ускоренной проверки температурных кривых гравиметров типа ГАК и “Норгард”» — это певекский период. Сюда же отнесём документ под названием «Основное направление геофизических работ Чаунского райГРУ на 1962 год»: «Предлагается организовать комплексную геофизическую партию, включающую гравиразведку, метод ВЭЗ и магниторазведку… Металлометрическая съёмка намечается в связи с возможной перспективностью её постановки на поиски золота по спутникам… Перед магниторазведкой… до сих пор стоит задача выяснения её возможностей по поискам в речных долинах участков, обогащённых магнетитом, как, возможно, наиболее перспективных на наличие скоплений россыпного золота. Все ставившиеся до сих пор в этом направлении работы не выходили за грань простого любительства».

В 1960-м, работая уже в СВГУ, Куваев принял участие во Всесоюзном совещании по гравиразведке в Новосибирске. По возвращении в Магадан пишет отчёт и делает сообщение на «геологическом четверге».

Первая книга могла выйти у него в Магадане ещё в 1960 году, причём научно-популярная — своего рода геологический ликбез. Текст этой брошюры под названием «Рабочему геологической партии» сохранился. В разделе «Основные понятия о геологической науке» — краткий курс лекций для молодых специалистов и «широкого круга читателей». Куваев излагает теории образования Земли, говорит о космосе, геологических процессах… Горячо защищает гипотезу о существовании Атлантиды: по Куваеву, она была причиной оледенения Европы, не пуская Гольфстрим к Скандинавии; только благодаря гибели Атлантиды в Европе стало теплее, а у России появился незамерзающий заполярный порт Мурманск. Пишет об эквадорском вулкане Чимборасо, камчатских гейзерах, землетрясениях, цунами, вечной мерзлоте… Тут слышатся отголоски Обручева, Ферсмана, Ефремова — великих популяризаторов наук о земле.

Раздел «Система организации геологической службы» — суше и конкретнее. В нём Куваев рассказывает о том, что такое геологическая карта, как происходят открытие и разведка месторождения. «Время, когда месторождения полезных ископаемых искались только “на глазок”, давно прошло. Однако рабочему полевой партии всегда следует помнить, что обнаружение месторождения — это не математически строго рассчитанная теория, а вещь, в значительной степени опирающаяся на случайность. Сложные методы геологии предназначены для того, чтобы свести к минимуму вероятность пропуска месторождения, если оно имеется в этом районе… Любые интересные факты, подмеченные рабочими во время маршрута, на охоте и т.д., иногда могут оказаться очень ценными, и ими ни в коем случае нельзя пренебрегать», — пишет Куваев. Излагает правила заброски экспедиции, составления маршрутов, шлихового и металлометрического опробования, радиометрической съёмки…

Следующий раздел — «Горные работы в геологических партиях». Здесь подробно описываются канавные, шурфовочные и буровые работы («Механизировать канавные работы в условиях работы большинства геологических партий очень сложно, и поэтому большая часть их проводится вручную. Инструмент, применяемый при этом, — лом, лопата, кайло…»), даются основы взрывного дела. Возможно, самый интересный раздел — «Практические советы по полевому снаряжению», где Куваев делится опытом — своим и коллег. Он рекомендует вместо валенок купить у местных жителей торбаза, подшитые оленьей, нерпичьей либо лахтачьей шкурой, летом советует носить высокие литые резиновые сапоги, положив в них для сбережения ног стельки из сухой осоки. Геологам выдаются ватные и хлопчатобумажные костюмы, но лучше обзавестись чукотской кухлянкой; ружьё следует взять недорогое — тульскую двустволку или ижевскую одностволку, в полевых условиях практичнее не бумажные, а латунные гильзы. Куваев описывает процессы снаряжения патронов, шитья спальников из клеёнки, укладки рюкзака, форсирования водных преград… Этот весьма любопытный текст можно рассматривать в качестве «производственного» комментария к «Территории». К сожалению, он так и остался в рукописи. Старший геолог отдела геокартирования и поисков СВГУ Леонид Павлюченко (впоследствии — заслуженный геолог РСФСР) 9 ноября 1960 года дал Магаданскому книжному издательству отрицательный отзыв на брошюру, высказавшись за её «коренную переделку». Однако Борис Седов считает, что рукопись до сих пор представляет интерес: «После некоторых дополнений, отражающих современное состояние геофизики, и добавления иллюстраций она может быть издана и сейчас… Это первое… руководство для рабочих геофизических партий, где работы требуют не только неукоснительного соблюдения техники безопасности, но и необходимой профессиональной подготовки».

В СВКНИИ Куваев составил «Программу проведения маршрутных гравиметрических исследований по северному побережью Чукотского полуострова», защитил отчёт по своим «ледовитым» работам.

Последняя научная работа Куваева была опубликована спустя три года после его ухода из науки, причём в Москве — в выпуске № 53 сборника «Прикладная геофизика» (ВНИИ Геофизики, 1968). Это статья «О возможности определения мощности рыхлых наносов методом ВЭЗ в условиях многолетней мерзлоты» В.А. Кириллова, О.М. Куваева, Л.М. Сюзюмова и В.С. Якупова. В ней использован опыт первой самостоятельной работы Куваева на Чукотке — в 1958 году на Ичувееме.

Борис Седов говорит: «При написании статьи, которую создавали геофизики, справедливо считавшиеся корифеями в этой области, Олег рьяно отстаивал свои научные достижения, несмотря на то что он в это время уже полностью посвятил себя писательскому делу».

Даже самые специальные тексты Куваева — не безликие, не сухие. Неслучайно уже в «Зажгите костры в океане» он ностальгировал по временам романтической геологии, когда полевые отчёты писались в «свободном и ярком стиле рассказов о путешествиях», а «железная рука циркуляров и предписаний ещё не свела их содержание к перечислению увиденного и предполагаемого на непонятном для дилетантов языке науки». Вот и Гурин в «Территории» советует Баклакову не треножить фантазию:

«— …Ты читал когда-нибудь отчёты классиков? Мушкетова? Старика Обручева? Богдановича?
— Пожалуй, что нет.
— Чему ты учился шесть лет… Старики-классики писали геологические романы. Они давали завязку — фактический материал, они давали интригу — ход собственных мыслей, они давали развязку — выводы о геологическом строении. Они писали комментарии к точке зрения противников, они писали эссе о частных вариантах своих гипотез. И, кстати, они великолепно знали русский язык. Они не ленились описать пейзаж так, чтобы ты проникся их настроением, их образом мыслей».

Гурин прав: настоящий геолог — поэт. Писателям от геологии Ферсману, Вернадскому, Обручеву, Ефремову удалось реализовать не только талант учёного, но и художественный, философский или даже мистический дар; применить все методы познания действительности — научный, художественный, религиозный. По мере развития науки воцаряются узкая и даже сверхузкая специализации, что, наверное, неизбежно, но, с другой стороны, с концом эпохи всеобъемлющих гениев, подобных Леонардо или Ломоносову, ушло нечто важное — поэзия, сопричастность удивительному и загадочному Космосу…

В рассказе Ивана Ефремова «Алмазная труба» (1944), где фактически было предсказано открытие якутских алмазов, один из героев произносит монолог о могуществе геофизики: «Качается маятник и едва уловимо отзывается на увеличение или уменьшение силы тяжести в данном месте. А в руках геофизика это сказочный меч, незримо рассекающий на несколько километров в глубь толщи горных пород, это глаз, показывающий недоступные подземные глубины». Думаем, Куваеву, геофизику и геолирику, был близок такой романтический взгляд на свою профессию. Сам же упомянутый рассказ Ефремова кажется прото-«Территорией». В нём тоже детально описаны методика поиска полезных ископаемых и геологический быт. Высокое начальство хочет закрыть поиски ввиду их мнимой бесперспективности, но начальник экспедиции, подобно куваевскому Чинкову, проявляет самостоятельность, граничащую с авантюризмом, и добивается успеха.

Изучение личного дела, отчётов и статей Куваева даёт возможность утверждать: в науке он был человеком неслучайным, хотя и говорил, что пошёл в геологи для того, чтобы получить возможность бродить с ружьём по тайге или тундре (а порой с другим оружием; в очерке «В стране неторопливых людей» Куваев с ностальгией вспоминает свои первые чукотские сезоны, непуганую дичь и рыбу, когда «охотились с пистолетом, чтоб не таскать ружьё», а хариусов ловили на «привязанный к пальцу кусок лески с крючком»; уже считанные годы спустя ситуация изменилась). Куваев был добросовестным и талантливым учёным, способным сделать многое. Он и сделал — что успел. Другое дело, что проработал в науке каких-то несколько лет. Не желал ходить каждое утро на службу, даже если это не завод, а НИИ и даже если офисный сезон длится далеко не круглый год. Не видел смысла в том, чтобы работа оценивалась временем, проведённым в «присутствии».

Когда он писал, дисциплинировал себя куда жёстче, буквально приковываясь к письменному столу. То была другая дисциплина, другая мотивация — не административно-зарплатная, а настоящая, внутренняя. Куваев не выносил регламентированной жизни, но и работал именно что нерегламентированно, что в поле, что за пишущей машинкой. Подобно своим героям, воспринимал работу как религию и способ «устранения всеобщего зла», считал её «лучшей в мире обречённостью». Курбатов отмечал свойственную Куваеву «чрезвычайную целеустремлённость» и даже «какую-то фанатичность в мыслях и поступках», когда речь шла о том, что он считал делом своей жизни. Тема труда и человеческого призвания — центральная у Куваева. Работа у него — это не столько про деньги, сколько про душу и «философию общего дела». Куваев писал: «Ничто не спишется тунеядцу, бездельнику, сколь бы безупречен с точки зрения закона он ни был. Работа есть отпущение грехов».

Борис Седов резюмирует: «Как геофизику мне жаль, что Куваев изменил науке с литературой, но как читатель этот выбор считаю правильным. То, чего он не сделал в науке, наверное, сделали другие. Того, что он сделал в литературе, не сделал никто».

Подробнее читайте:
Авченко, О., Коровашко, А. Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке / Василий Авченко, Алексей Коровашко — Москва: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2020. — 475 [5] с.