Реформы Екатерины II и Егора Канкрина

К началу XVIII денежная система России была привязана к серебряному рублю, но собственной добычи серебра в стране не было. Между тем экономика стремительно монетизировалась, и наличных денег требовалось все больше. О том, как с этой проблемой справлялись российские власти, рассказывает Артем Ефимов, историк и ведущий телеграм-канала «Пиастры!»

Одной из самых больших проблем России до XVIII века было отсутствие собственного серебра и, соответственно, зависимость денежной системы от его импорта. Петр I принимал энергичные меры, чтобы исправить положение. В частности, в 1719 году он издал Берг-привилегию — закон, поощрявший инициативу в сфере добычи полезных ископаемых.

Сам Петр не успел воспользоваться плодами этих мер, но они были великолепны: к концу XVIII века Россия стала крупнейшим производителем золота и серебра в мире (про это есть книжка британского экономического историка Иэна Бланшара «Русский серебряный век» [Blanchard, "Russia's Age of Silver"]).

Тем не менее, рост добычи монетных металлов не поспевал за монетизацией экономики. Недостачу восполняли чеканкой медной монеты. Неуемный рост массы медных денег был одним из основных факторов роста цен в течение XVIII века — явления, которое историк Борис Миронов назвал «русской революцией цен». В соответствии с законом Грешэма, медь вытесняла из обращения серебро, а серебро дорожало.

В 1756–1763 годах случилась Семилетняя война. Она шла одновременно на трех континентах и стоила огромных денег. Помимо прочего, она стала катализатором Американской и Французской революций: правительства повышали налоги, чтобы расплатиться по долгам, которых наделали во время войны, и это спровоцировало взрыв возмущения.

В России расходы на Семилетнюю войну усугубили дефицит серебра. Главной ходячей монетой был медный пятак (5 копеек), его чеканили на 16 рублей из пуда. Соответственно, номинальный медный рубль весил около килограмма. При сборе налогов это оборачивалось сущим логистическим кошмаром: при ставке подушной подати 70 копеек с души сбор с приличной деревни в 1000 душ (например, Болдино Нижегородской губернии, поместье Пушкиных) весил 700 килограмм, и чтобы его свезти в уезд, требовалось несколько подвод — а это лошади, корм для них, жалованье сборщикам и вообще сплошные издержки.

Еще Петр III в 1762 году собирался решить эту проблему введением бумажных денег, но не успел — его свергла и уморила собственная жена Екатерина II. Она вернулась к той же идее в 1769 году — и ввела ассигнации. Были созданы два ассигнационных банка: Московский и Петербургский, каждый с капиталом в 500 тысяч рублей медью. Соответственно, общая сумма бумажных рублей в обращении не должна была превышать одного миллиона.

Безудержная эксплуатация монетной регалии — бич многих государств XVIII века — вскоре привела к тому, что сумма ассигнационных рублей в обращении значительно превысила капитал ассигнационных банков. В 1786–1787 годах два банка были слиты в единый Государственный ассигнационный банк с капиталом 10 миллионов рублей, но сумма бумажных рублей в обращении по-прежнему была значительно больше. Ассигнационный рубль непрерывно обесценивался относительно серебряного. Это означало, помимо прочего, что чиновники, которым жалованье платили ассигнациями, нищали.

Ассигнации продержались в России до следующей большой денежной реформы — канкринской, начавшейся в 1839 году.

Егор Францевич Канкрин был героем Отечественной войны 1812 года и заграничных походов. Не как Кутузов, Багратион или Ермолов, а скорее наоборот: не боевой генерал, а тыловая крыса. Он был генерал-интендантом — благодаря ему армия была всегда одета, обута и накормлена.

Заслуги Канкрина не остались незамеченными, и в 1823 году Александр I назначил его министром финансов. На этом посту он провел двадцать лет. Его главным свершением стала денежная реформа 1839–1843 годов.

Русские финансы были не в лучшем состоянии и до войны, а уж после нее пришли в полное расстройство. Фактически параллельно ходили две валюты: серебряный рубль и ассигнационный рубль. Номинально серебряный рубль разменивался на 100 медных копеек, и те же 100 медных копеек обеспечивали ассигнационный рубль.

На практике же ассигнаций напечатали на гораздо бóльшую сумму, чем запасли меди: это был простейший способ покрыть дефицит бюджета, неизменно усугубляющийся с каждой новой русско-турецкой или наполеоновской войной. Дальше работал закон Грешэма: плохие деньги (ассигнации), дешевея к хорошим (серебряным), вытесняли их из обращения. В 1830-е годы 1 рубль серебром стоил 3,5–3,8 рубля ассигнациями, причем падение продолжалось. Государство предпочитало на внутреннем рынке расплачиваться ассигнациями (в частности, ими платили зарплаты чиновникам), а серебро приберегать для внешнего.

Канкрин задумал весьма элегантную реформу. В Государственном коммерческом банке была учреждена особая депозитная касса, принимающая вклады серебром. Квитанции этой кассы (депозитные билеты) признавались законным платежным средством. Ими и предполагалось заменить ассигнации. Они по определению имели стопроцентное покрытие серебром, что гарантировало их стабильность, но одновременно жестко ограничивало эмиссию. Пополнить казну при помощи печатного станка становилось невозможно, а бюджет никак не сходился без дефицита, как ни резал Канкрин расходы (в том числе военные) и как ни повышал налоги.

В 1840 году банковская система оказалась на пороге кризиса: из-за неурожая и дороговизны продовольствия началось массовое изъятие вкладов. В начале 1841 года для поддержания ликвидности банков были выпущены кредитные билеты на 30 миллионов рублей, подлежащие свободному обмену на серебро.

Это были классические представительные деньги: их платежная сила заключалась в обязательстве эмитента по первому требованию обменять их на серебро по твердому курсу. При этом они были лишены недостатка депозитных билетов: их эмиссия не была жестко привязана к депонированию серебра, что давало государству некоторую свободу маневра. И в итоге именно кредитные билеты, а не депозитные, стали основой денежного обращения в России.

Ассигнационный рубль был весьма экстравагантной валютой. Есть сомнения, что его правомерно считать представительной денежной единицей: он обеспечивался медной монетой, которая сама по себе ценности фактически не имела — медь для этого слишком дешева, и платежную силу ей придавала только чеканка; собственно говоря, ассигнации были обеспечены фиатными деньгами — это очень, очень странная ситуация.

После реформы Канкрина в России вместо этой нелепицы сложилась система серебряного монометаллизма вполне классического образца. Она продержалась до самого конца XIX века, до реформы Витте.