«Товарищ Керенский»

Публикуем фрагмент второй книги, вошедшей в лонг-лист премии научно-популярной литературы «Просветитель» 2017 года. Это историческое исследование Бориса Колоницкого «Товарищ Керенский», посвященное одной из главных фигур Февральской революции в России. Мы выбрали отрывок из третьей главы книги, в которой рассказывается о том, как в результате политического кризиса во Временном правительстве в конце апреля 1917 года Керенский занял пост военного министра и принялся готовить русскую армию к продолжению активных действий на фронте.

ГЛАВА III. Вождь революционной армии

1. «Железная дисциплина долга»

В ночь на 30 апреля военный и морской министр А. И. Гучков подал в отставку. А днем он публично объявил о своем решении делегатам фронта, которые накануне слушали и его выступление, и затмившую его речь Керенского о «взбунтовавшихся рабах». Прошение об отставке Гучкова принял Керенский, исполнявший в этот день обязанности министра-председателя. Правительственный кризис вступил в новую фазу. <...>
Возникли слухи, что новым военным министром станет именно Керенский, — журналисты, аккредитованные в Министерстве юстиции, фиксировали их уже днем 30 апреля. Возможно, подобные вести намеренно распространяли сотрудники министра. <...> Напряженные переговоры о создании коалиционного правительства еще продолжались, а газеты уже писали о назначении Керенского как о деле вполне решенном, которое, «как ожидают, в значительной степени укрепит дисциплину в войсках и будет способствовать ослаблению дезорганизации наших вооруженных сил...». <...> Уже 2 мая газеты сообщали, что штаб верховного главнокомандующего признал кандидатуру Керенского на пост военного и морского министра «для настоящего момента весьма своевременной».
3 мая Керенский приступил к исполнению новых обязанностей, хотя формально еще возглавлял Министерство юстиции. В этот день он встречал прибывших для совещания с министрами военачальников — в столицу приехали генерал Алексеев, главнокомандующие фронтами: Юго-Западным — генерал А. А. Брусилов, Северным — генерал А. М. Драгомиров, Западным — генерал В. И. Ромейко-Гурко и начальник штаба Румынского фронта генерал Д. Г. Щербачев (главнокомандующим фронта считался румынский король). Полководцы не скрывали от политиков тревожного положения в действующей армии, которое проявлялось в массовом братании солдат с противником и дезертирстве. Публично поддержав кандидатуру столь популярного лидера, как Керенский, генералы исходили из своих интересов: лишь влиятельный министр мог осуществить нужные преобразования в вооруженных силах. <...>
Первые же действия нового министра давали представление о его планах реорганизации вооруженных сил. Текст его приказа от 5 мая гласил:
Взяв на себя военную власть государства, объявляю:
1. Отечество в опасности, и каждый должен отвратить ее по крайнему разумению и силе, невзирая на все тяготы. Никаких просьб об отставке лиц высшего командного состава, возбуждаемых из желания уклониться от ответственности в эти минуты, я поэтому не допущу.
2. Самовольно покинувшие ряды армии и флотских команд должны вернуться в установленный срок (15-го мая).
3. Нарушившие этот приказ будут подвергнуты наказаниям по всей строгости закона.
Таким образом, первым объектом революционного дисциплинирования новый министр назвал генералитет. Тем самым он заручался поддержкой социалистов, членов войсковых комитетов, которые подозрительно относились к командному составу. Газеты умеренных социалистов выражали надежду, что новый министр очистит командный состав от «недостойных элементов». Но этим пунктом, предупреждавшим нелояльных или безответственных начальствующих лиц, предварялся фрагмент приказа, который требовал борьбы с дезертирством, а именно этого ждали от министра военачальники. Современники отмечали не только содержание приказа, но и новый для данного политика «державный» стиль документа: в качестве главы военного ведомства Керенский корректировал свою репрезентацию «сильного политика» и менял риторику.
Приказ был встречен с энтузиазмом многими: такие оценки можно встретить и в пропагандистских изданиях, и в резолюциях, и в документах личного происхождения. Современники, которых нельзя было заподозрить в восторженном отношении к революции, в своих дневниковых записях положительно оценили приказ: «Приказ министра Керенского. <...> Давно пора!» (Ф. Я. Ростковский); «Керенский начал молодцом. Вот его первый приказ...» (Н. П. Окунев). Впрочем, некоторые считали, что министр недостаточно жестко формулирует свои задачи. Корпусной военный врач отмечал в дневнике: «Керенский на крестьянском съезде обещал насадить в армии железную дисциплину. Пошли ему, Господи! Но первый его приказ по армии и флоту звучит пока довольно решительно и строго в отношении высшего командного состава, в отношении же серой массы — всех этих "летчиков", дезертиров — сравнительно мягко и сентиментально. А назрела острая необходимость в противоядных средствах против отравляющей народный и армейский организм анархии».
Некоторые армейские организации рапортовали о готовности установить новую дисциплину. Комитет 2-й армии, обращаясь к Керенскому, сообщал, что, «с восторгом выслушав первый приказ первого революционного военного министра в России, горячо приветствует твердую волю и властный призыв своего вождя к спасению родины и торжеству революции. Совет уверен, что армия приложит все силы и не дрогнет в тяжелой борьбе во главе с народным героем». Это приветствие содержит несколько важных характеристик. Керенский именуется не «первым военным министром-социалистом» (как именовали его в других обращениях), но «первым революционным военным министром», т. е. предполагается, что его предшественник, Гучков, таковым не был. Приказ демонстрирует «твердую волю» министра. Наконец, Керенский именуется «народным героем». Очевидно, такую характеристику сделала возможной уже сложившаяся революционная репутация политика, ибо в качестве военного министра он проявить героизм и твердость воли еще не мог. <...>
Итак, первые речи и приказы Керенского содержали требование «железной дисциплины», дисциплины нового типа, при этом он обращался к авторитету революционной традиции. Первоочередными задачами министр считал борьбу с дезертирством и создание условий для продвижения храбрых и инициативных военнослужащих. В некоторых текстах Керенского упоминалось и о возможности наступления российской армии (о том же говорилось и в декларации коалиционного правительства). Генералы и «комитетчики» поддержали данный курс своим авторитетом (мнение генералов было важно для офицеров, а поддержка со стороны членов комитетов имела огромное значение для воздействия на солдат). Сложно замерить степень этой поддержки, однако в то время никто публично не подвергал сомнению сообщения о проявлениях энтузиазма: по мнению представителей той разнородной коалиции, которая приветствовала идею установления «железной дисциплины» и подготовку наступления, подобный эмоциональный фон был необходим. Участники этой коалиции различались по своим взглядам, но одинаково стремились, поддерживая авторитет Керенского, укрепить свой собственный авторитет. Они преследовали разные цели, по-разному расставляли политические приоритеты, интерпретируя выступления министра выгодным для себя образом. Одни пытались подготовить условия для наступления, другие — укрепить авторитет комитетов, а энергичных карьеристов, желавших воспользоваться назначением Керенского в своих интересах, можно было найти во всех лагерях. <...>
Военный министр тем самым приобретал уникальный статус спасителя страны, возрождающего армию. Такая оценка сначала проявлялась в частных разговорах, а через некоторое время стала проговариваться и публично. Одни с нетерпением ждали от Керенского восстановления дореволюционной военной дисциплины. Представители гарнизона Очаковской крепости, например, отправили в мае телеграмму на имя князя Г. Е. Львова и Керенского: «...для спасения гибнущей родины необходимо незамедлительно восстановление железной дисциплины в войсках на новых началах и немедленный переход от гибельного бездействия на фронте к активной поддержке союзников...». В этом тексте мы встречаем и тему «гибели», и требование «железной дисциплины», и идею поддержки наступления. У других, в частности у радикально настроенных активистов, обращения такого рода усиливали подозрение, что военный министр действительно стремится восстановить именно дореволюционную дисциплину (в этом его вскоре и стали обвинять большевики, иные левые социалисты и анархисты).
Но Керенский не обещал воссоздать старую дисциплину. Он декларировал создание совершенно новой, революционной «железной дисциплины», «дисциплины долга», основанной на сознательном и ответственном поведении «солдата-гражданина». Практически это означало не ликвидацию двоевластия в вооруженных силах (в чем его подозревали левые социалисты), а некую отладку, рационализацию той системы, которая сложилась после свержения монархии. На I съезде Советов рабочих и солдатских депутатов в июне Керенский вновь заявил: «Моя задача — создать истинно-революционную армию и железную дисциплину, дисциплину долга...» Политик ратовал за «дисциплину разума и совести».
Задним числом проект создания боеспособной революционной армии на таких принципах выглядит совершенно утопическим — именно так его аттестовали впоследствии и некоторые мемуаристы, и многие историки. Однако в специфических условиях весны 1917 года этот план мог восприниматься иначе. Идея революционного воспитания «солдата-гражданина» имела тогда немало сторонников. Не менее трех газет, появившихся в 1917 году, носили название «Солдат-гражданин»; наиболее известной из них была газета Московского совета солдатских депутатов. Первоначально и профессиональные военные не подвергали проект создания «железной дисциплины долга» публичной критике — это поставило бы их в опасное положение, да и особого выбора у них не было. Как раз план восстановления дисциплины дореволюционной выглядел в тех условиях совершенно нереалистичным: вряд ли можно было ожидать, что молодые и энергичные офицеры, вольноопределяющиеся, унтер-офицеры и рядовые солдаты, ставшие членами всевозможных войсковых комитетов, расстанутся с обретенной в ходе революции властью.
К тому же все воюющие страны — участники мировой войны столкнулись через некоторое время с необходимостью проведения «ремобилизации»: патриотическая мобилизация образца 1914 года выработала свой ресурс. Современные исследователи полагают, что именно во время Первой мировой войны сформировался характер человека нового времени, «солдата-гражданина» как «результат обретения военного опыта». Простое возвращение к дореволюционным практикам дисциплинирования в тех конкретных условиях было просто невозможным.
Подробнее  см.:

Колоницкий, Б.И. «Товарищ Керенский»: антимонархическая революция и формирование культа «вождя народа» (март — июнь 1917 года). — М.: Новое литературное обозрение, 2017. — 520 с., илл. (Серия: HISTORIA ROSSICA).