После непродолжительной изоляции от сородичей изменилось и усилилось общение между самками мышей. Так, по сравнению с парами самок, в которых ни одна мышь не была изолирована, в парах, в которых одна из мышей в течение трех дней находилась в изоляции, животные производили в четыре раза больше вокализаций и больше времени проводили в социальных взаимодействиях, например, обнюхивали друг друга, преследовали и даже напрыгивали одна на другую. При этом краткосрочная изоляция существенно не изменила вокальное поведение мышей во время разнополых контактов и при взаимодействии двух самцов, говорится в статье, опубликованной в журнале PLoS One.
Хроническая социальная изоляция у крыс и мышей приводит к усилению антисоциального поведения, повышению тревоги и агрессии, а также грызуны, находившиеся в длительной изоляции, меньше мотивированы на поиск социальных контактов, формирование и поддержание социальных связей. Более того, хроническая социальная изоляция сказывается на производстве ультразвуковых вокализаций, которые многие грызуны издают во время однополых и разнополых социальных контактов (эти вокализации не являются ни речью, ни языком, но они похожи на человеческий смех, плач, вздохи и другие средства голосового отражения эмоций). При этом о том, как кратковременная социальная изоляция связана с поведением грызунов, известно меньше. Несколько исследований указывали, что она способствует последующему социальному взаимодействию у грызунов. И вовсе неизвестно, как кратковременная социальная изоляция влияет на производство ультразвуковых вокализаций у грызунов.
Синь Чжао (Xin Zhao) из Корнеллского университета и коллеги изучили влияние острой социальной изоляции на голосовое и неголосовое социальное поведение взрослых мышей B57BL / 6J во время последующих однополых и разнополых взаимодействий. Для этого ученые на три дня часть мышей поселили жить поодиночке, а остальных — оставили в вольерах с их сородичами того же пола. Затем каждую мышь из двух групп на 30 минут помещали в клетку вместе с другой незнакомой мышью либо того же пола, либо противоположного (незнакомая мышь до эксперимента жила в другой клетке с сородичами). И поведение мышей в получившихся парах записывали на видео и аудио.
Оказалось, что краткосрочная изоляция существенно не изменила вокальное поведение мышей во время разнополых контактов (p = 0,44) и при взаимодействии двух самцов (p = 0,15). Однако ученые обнаружили отличия в вокальном поведении между двумя самками: ультразвуковых вокализаций было в четыре раза больше в тех парах самок, в которых одна мышь содержалась в изоляции в течение трех дней, чем в тех, где обе мыши жили с сородичами.
Кроме того, исследователи отметили, что и неголосовое поведение в парах самок отличалось: те пары, в которых одна мышь содержалась в изоляции, значительно больше времени проводили в социальном взаимодействии (например, обнюхивание, преследование, погоня, напрыгивание и борьба), чем те, где обе мыши жили с сородичами (p <0,001). Среди самцов и в разнополых контактах тоже больше времени во взаимодействии проводили те пары, в которых одна мышь содержалась в изоляции, чем те, где оба животных жили с сородичами, однако эти различия не несли статистической значимости (p = 0,08). А вот инициировали социальные взаимодействия в однополых парах, независимо от половой принадлежности, чаще те особи, которые содержались в изоляции (p < 0,001).
Также интересно, что по сравнению с хронической острая социальная изоляция существенно не повлияла на уровень агрессии у самцов и самок мышей B57BL / 6J. Зато, как среди разнополых пар (p = 0,005), так и среди пар самок (p <0,0001) увеличилось количество напрыгиваний в тех парах, в которых одна мышь была в изоляции, по сравнению с парами, где обе мыши были с сородичами. Это было неожиданным результатом, ведь чаще всего этот тип поведения связан только с сексуальной мотивацией, другими словами, происходит между разнополыми особями. Авторы предположили, что, возможно, самки таким образом закрепляли свои позиции в социальной иерархии после изоляции.
Как упоминалось выше, в отличие от хронической социальной изоляции непродолжительная не отражается на агрессивном и сексуальном поведении мышей, но наиболее сильно сказывается на потребности в общении, усиливая ее. А так как в диких условиях самки нередко гнездятся и кормятся вместе, то, видимо, они более мотивированы на взаимодействие друг с другом, и, согласно предположению авторов, по этой причине именно самки острее реагируют на непродолжительную социальную изоляцию.
В следующих работах авторы собираются выяснить, какие нейронные механизмы лежат за обнаруженной в данном исследовании взаимосвязью между краткосрочной социальной изоляцией и изменениями в поведении самок мышей. А вот, функциональные и анатомические изменения в мозге, связанные с опытом долгосрочной социальной изоляции давно стали предметом научных исследований, более того, некоторые авторы смогли с помощью искусственной стимуляции мозга преодолеть трудности в поведении мышей, переживших социальную изоляцию.
Екатерина Рощина
Они нам кажутся почти в два раза легче своего реально веса
Исследователи из Великобритании предложили людям сравнить вес их собственных ладоней и грузов, подвешенных к рукам, чтобы выяснить, насколько верно люди оценивают массу своего тела и его частей. Проведенные эксперименты показали, что испытуемые сильно занижают вес собственных кистей — в одном из экспериментов он оказался на 49,4 процента ниже, чем реальный. Результаты опубликованы в Current Biology. Когда мы берем какой-то предмет, его ощущаемый вес связан с чувством усилия — величиной двигательных команд, которые направляются мышцам. За восприятие веса самого нашего тела и его частей тоже отвечает центральная нервная система, но нет конкретных сенсорных рецепторов, которые были бы в этом задействованы. Воспринимаемый вес тела может меняться из-за усталости, анестезии и других факторов. Пациенты, перенесшие инсульт с параличом конечности, часто жалуются на то, что конечность стала тяжелее. Протезы тоже кажутся людям более тяжелыми, хотя часто весят меньше реальной руки или ноги. Элиза Ферре (Elisa R. Ferrè) из Лондонского университета и ее коллеги решили выяснить, как люди воспринимают вес собственной кисти. В трех экспериментах участвовали 60 человек. До начала испытаний каждый участник опускал кисть левой руки, опирающейся на предплечье, на 30 секунд, чтобы оценить ее вес. Затем к уже лежащей на подушке руке крепили браслет, на который подвешивали грузы разной массы. Участники должны были сказать, что ощущалось тяжелее — кисть или груз. Грузом выступали пакетики с рисом, всего их было 16 штук, а их масса составляла от 100 до 600 грамм. В экспериментах ученые использовали психофизическую лестницу. Среднюю массу кисти, согласно ранее проведенным исследованиям, ученые взяли за 400 грамм. Первый подвешенный груз отличался на 200 грамм, то есть его масса составляла 200 либо 600 грамм — в зависимости от того, была лестница нисходящей или восходящей. Массу следующего груза выбирал алгоритм: если участник считал, что груз тяжелее ладони, следующий подвешенный груз был легче, и наоборот. Так спустя какое-то количество испытаний масса грузов начинала колебаться вокруг некоторой цифры — предполагаемой (участником) массы кисти. В первом эксперименте 20 участников просто сравнивали вес кисти и вес груза. Всего с ними провели три блока по 20 испытаний. В конце эксперимента ученые измерили реальную массу кистей участников, посчитав объем вытесненной рукой воды. Средняя масса кисти составила 327,9 грамм. Участникам, однако, казалось, что их кисть весит гораздо меньше: средний ощущаемый вес кисти оказался в среднем на 49,4 процента ниже, чем реальный, — то есть кисть, по мнению испытуемых, весила менее 200 грамм (p < 0,0001). Во втором эксперименте участвовало еще 20 человек. Теперь после серии испытаний ученые попросили людей в течение десяти минут делать упражнения с ручным тренажером, чтобы их кисть устала. Усталость люди оценивали по стобалльной шкале; до начала испытаний она составляла в среднем 10 баллов, а после упражнений — 70. И до, и после упражнений участники воспринимали свои ладони более легкими, чем есть на самом деле. Однако уставшая рука казалась им немного тяжелее, и ощущаемый вес был уже на 28,8 процента ниже реального (p < 0,01), по сравнению с 43,9 процента до упражнений (p < 0,0001). В третьем эксперименте другие 20 участников пытались взвесить свою руку и мешочки с рисом, однако теперь в каждом испытании они чувствовали поочередно и вес кисти, и вес груза. Независимо от того, что они взвешивали первым, рука все равно казалось им легче, чем она есть на самом деле — в среднем на 33,4 процента (p < 0,001) Исследователи предположили, что такое искажение восприятия, возможно, помогает нам сравнивать массы двух предметов, которые мы берем в обе руки. Если один предмет весит 400 грамм, а другой 500, и к ним добавляется еще и масса самих рук (около 3 килограмм), то распознать, что тяжелее, а что легче, будет сложно. Таким образом, перцептивное «вычитание» веса собственных конечностей может улучшить восприятие веса самих предметов. Также авторы считают, что занижение ощущаемого веса тела — механизм, который помогает нервной системе модулировать активность, или, наоборот, отдых. А воспринимаемый вес предметов можно изменить в виртуальной реальности. Например, если предмет движется медленнее, чем рука, он будет казаться немного тяжелее. А еще более тяжелыми виртуальные объекты станут, если надеть на запястья вибрирующие ремешки.