Коррупцию в странах постсоветского пространства связали с лишним весом министров
Французский исследователь обнаружил корреляцию между средним индексом массы тела министров 15 постсоветских государств и уровнем их коррупции: в странах с самыми крупными министрами уровень коррупции (по крайней мере за 2017 год) был выше. Для этого ученый оценил комплекцию министров с помощью анализа их фотографий нейросетью, а затем сравнил с различными оценками уровня коррупции в каждой из стран. Интересно, что индекс массы тела министров также слабо отрицательно коррелировал со средним индексом массы тела жителей страны: другими словами, в странах с самыми крупными министрами (и, исходя из расчетов, с самым высоким уровнем коррупции), граждане были худее. Статья опубликована в журнале Economics of Transition and Institutional Change.
Уровень коррупции в отдельно взятой стране измерить довольно сложно — не только из-за того, что его нужно оценить как в управляющей государственной системе, так и, например, в крупных банках и компаниях (то есть собрать и проанализировать довольно много информации), но и из-за того, что показатель этот — в целом довольно субъективный. Например, Индекс восприятия коррупции во всех странах ежегодно публикует организация Transparency International, которая проводит независимые опросы среди экспертов в области финансов и правозащиты: этот показатель, разумеется, можно назвать объективным (все же речь идет об определенной экспертизе).
Проблема в том, что любая оценка сторонними наблюдателями (даже если они эксперты) может быть подвержена когнитивным искажениям: например, на оценку может влиять иллюзорная корреляция — стремление связывать два события, основываясь на собственных суждениях, а не объективности. Проще говоря, мнение как экспертов, так и простых людей относительно коррумпированности отдельных людей может быть подвержено стереотипам.
Разумеется, нельзя отрицать, что иногда подобное стереотипное мышление оказывается верным, но ситуация может быть и обратной. В качестве примера можно привести исследование, проведенное два года назад китайскими учеными: тогда они изучали, как с коррумпированностью политиков на высоких должностях связан импорт в страну дорогих швейцарских часов. Связь между коррупцией и дорогими аксессуарами в действительности была, но только в материковом Китае с 1993 до 2012–2013 года: после этого (ученые связывают это с развитием интернета) связь пропала. Тем временем в Гонконге, Сингапуре и США подобной связи не удалось обнаружить вообще.
Можно предположить, что из подобных стереотипов все же можно извлечь какие-то объективные показатели — но для этого связь между стереотипом и зависимой переменной все же нужно проверить. Павло Блаватский (Pavlo Blavatskyy) из Школы бизнеса в Монпелье решил оценить, как с коррумпированностью связан индекс массы тела политика. Исследователь сосредоточился на 299 министрах 2017 года в 15 странах постсоветского пространства: Армении, Азербайджана, Белоруссии, Грузии, Казахстана, Киргизии, Латвии, Литвы, Молдовы, России, Таджикистана, Туркменистана, Украины, Узбекистана и Эстонии.
Индекс массы тела министров Блаватский оценил с помощью алгоритма компьютерного зрения, представленного в 2017 году: он основан на работе сверточных нейросетей. Из 299 министров у 96 алгоритм обнаружил высокую степень ожирения (индекс массы тела от 35 до 40). В качестве показателя коррупции Блаватский использовал пять разных индексов: от Transparency International, Индекс контроля коррупции Всемирного банка, коррупционный индекс Европейского центра борьбы с коррупцией и государственного строительства, Индекс отсутствия коррупции Международного института демократии и содействия выборам, а также индекс Базельского института.
Для всех индексов корреляция между ними и индексом массы тела политиков в отдельном государстве была высокой: например, корреляция между индексом Transparency International и индексом массы тела составил –0,92 (корреляция отрицательная, так как высокие показатели этого индекса указывают на низкий уровень коррупции). Другими словами, чем выше средний индекс массы тела у министров в стране, тем выше в ней уровень коррупции. Интересно, что индекс массы тела министров отрицательно, но слабо коррелировал (коэффициент –0,51) со средним индексом массы тела по стране: другими словами, чем крупнее министры в стране, тем худее ее жители.
Разумеется, несмотря на обнаруженную корреляцию, комплекцию политиков в стране нельзя считать объективным и точным показателем того, что страна коррумпирована. Тем не менее, автор работы все равно настаивает на том, что на эти показатели необходимо обратить внимание — в том числе и в динамике. В качестве примера последнего Блаватский приводит Бархатную революцию в Армении в 2018 году, в результате которой правительство во главе с Сержем Саргсяном ушло в отставку, уступив оппозиционному лидеру Николу Пашиняну, с приходом которого уровень коррупции в стране (по некоторым показателям) заметно снизился (за 2019 год Армения в рейтинге Transparency International поднялась со 105 позиции на 77). Средний индекс массы тела министров из правительства Пашиняна тогда, по расчетам исследователя, составлял 31,2, а министров Саргсяна — 32,1.
Разумеется, это не первый раз, когда ученые пытаются определить объективные показатели, которые могут с высокой точностью указать на коррупционера. Например, в 2018 году ученые проанализировали политические скандалы в Бразилии и выяснили, в частности, что коррупционеры предпочитают объединяться в маленькие группы.
Елизавета Ивтушок
И не повысили чувство безопасности
Патрулирование опасных районов в городе Кали (Колумбия) военной полицией не только не снизило уровень преступности в них, но и не повысило чувство безопасности у местных жителей. Кроме того, как сообщается в статье журнала Nature Human Behaviour, после ухода военных уровень преступности даже увеличился. Правительства стран с низким и средним уровнем дохода часто полагаются на вооруженные силы для усиления защитной функции полиции. Такой подход «железного кулака» особенно распространен в Латинской Америке — регионе с самыми высокими показателями государственного насилия. Существующая концепция того, что патрулирование полицией должно отпугивать преступников, в латиноамериканских странах часто не работает из-за того, что полиция плохо обучена и оснащена, коррумпирована и сама может быть причастна к организованной преступности. В связи с этим лучше обученная армия с большей подотчетностью выглядит как рабочий способ снизить преступность, к тому же военные пользуются большим уважением у населения, нежели полиция. Однако существует мнение, что присутствие военных в опасных районах может, наоборот, повышать преступность, поскольку организованные преступные группы могут жестко реагировать на них. Кроме того, противники «железного кулака» сетуют на то, что военные не обучены методам работы с мирным населением, из-за чего велик риск нарушения прав человека. Роберт Блэр (Robert Blair) из Брауновского университета и Майкл Вайнтрауб (Michael Weintraub) из Андского университета исследовали, как изменился уровень убийств в Кали — третьем по величине городе Колумбии. В 2018 году (за год до начала исследования) показатель убийств составлял 46,7 на 100 тысяч жителей. Это вдвое выше, чем в Медельине — втором городе государства, — и втрое больше, чем в столице Боготе. В ответ на это правительство страны организовало ночное военное патрулирование (Plan Fortaleza) в двух коммунах с самыми высокими показателями убийств в городе. Ученые оценивали динамику изменения уровня убийств в разных районах города после этого решения и сравнивали эффективность военного патрулирования с обычным полицейским патрулированием. Для этого они запрашивали данные у мэрии города, военного начальства и общественных организаций. Всего в выборку попало 1255 кварталов, из которых 214 патрулировала военная полиция, 765 располагались рядом с ними, а 275 патрулировала обычная полиция. Анализ не показал достоверных доказательств того, что план Форталеза снизил распространенность убийств (р = 0,934). Также ученые не нашли свидетельств того, что военные патрули снизили преступность в смежных кварталах (р = 0,212). После ухода военных преступность только увеличилась (р = 0,029). В среднем увеличение составило 69 процентов по сравнению с контрольными кварталами, то есть в кварталах военного патруля стало на 24 преступления больше. Согласно плану Форталеза все патрулирования проводились по вечерам и ночью в будние дни. Нет достоверных свидетельств снижения преступности в исследуемых и смежных с ними кварталах в эти часы и дни. Ученые дополнительно опросили 10000 человек — жителей исследуемых кварталов — о том, становились ли они или члены их семьи жертвами любого из десяти преступлений: вандализма, вооруженного ограбления, кражи со взломом, угона автомобиля, убийства, покушения на убийство, деятельности банд, домашнего насилия или вымогательства. Ученые не обнаружили доказательств того, что военные патрули снизили уровень этих преступлений ни вовремя, ни после своей работы. Кроме того, людей спрашивали о том, чувствуют ли они себя в безопасности, разговаривая по смартфону или прогуливаясь по кварталам днем и ночью, и насколько они обеспокоены тем, что могут стать жертвами насильственных или ненасильственных преступлений в ближайшие две недели. Респондентов также спросили о мерах предосторожности, которые они принимали из-за страха перед преступлениями в предыдущем месяце, включая отказ от общественного транспорта, пребывание дома по ночам, смену школы или работы, а также запрет детям играть на улицах или посещать школу. Владельцев бизнеса также спросили, закрывали ли они свои предприятия, меняли ли график работы или нанимали частных охранников из-за страха перед преступлением. Ученые не нашли доказательств того, что военное патрулирование повышало чувство безопасности у населения, хотя владельцы бизнеса чувствовали себя немного безопаснее. Однако исследователи зафиксировали снижение числа свидетельских сообщений о насилии со стороны представителей власти: практически не наблюдалось случаев нарушения прав человека со стороны военных. В то же время в контрольных кварталах люди сообщали о большем числе злоупотребления полномочиями и оскорблений со стороны полиции. Ученые приходят к выводу, что военная полиция в Кали была в лучшем случае неэффективной, а в худшем — контрпродуктивной. Они не находят доказательств того, что план Форталеза снизил преступность как по административным данным, так и по данным опроса, а даже, наоборот, повысил ее после своего окончания. Кроме того, военная полиция не улучшила восприятие безопасности, за исключением, возможно, владельцев бизнеса. В связи с этими выводами авторы призывают признать концепцию «железного кулака» неэффективной и не заслуживающей затрачиваемых на нее ресурсов. Исследователи считают, что необходимо разработать иные тактики и стратегии работы в городах и районах с высоким уровнем преступности. О том, как статистические модели помогают полицейским предсказывать преступления, можно прочитать в нашем материале «Она предсказала убийство».