Выберите, каким именно способом и узнайте, когда и зачем
Представьте себе — вас принесли в жертву. Зачем? Это зависит от того, как именно выглядело это жертвоприношение: подобные ритуалы практиковали самые разные народы и с самыми разными целями. Выберите одну из смертей, а мы расскажем, какой в ней был смысл.
Согласно поверьям астеков (да, правильно «астеки», а не «ацтеки»!), майя и других народов Мезоамерики, вся вселенная пронизана жизненной силой, которая в человеческом теле сосредоточена в сердце и в крови. Эта сила оживляла не только людей, но и богов. И богов надо было этой силой подкармливать. Для этого жрецы или магические специалисты с соблюдением особого ритуала вырезали у жертв сердца каменным ножом одним из трех способов.
В момент начала ритуала жертва, естественно, должна была быть жива.
Сердце и кровь жертвы предназначались в пищу богам. У головы была особая ритуальная функция: отрубленные головы жертв (обычно пленников из покоренного народа) нанизывали на жерди и составляли из них особые стены — своего рода памятники в честь военных побед (примерно как гора черепов на картине Василия Верещагина «Апофеоз войны»).
Остальные части тел жертв часто съедали, причем доставалось только элите — тем же жрецам, правителям, военачальникам и знатным воинам.
А вот на праздник весны тлакашипеуалистли астеки приносили в жертву особых пленников в честь бога Шипе-Тотека, с которых живьем сдирали кожу и делали из нее накидки, которые жрецы носили во время церемоний в честь урожая и дождей. А в поедании тела имперсонатора бога участвовала вся многотысячная толпа.
Это были ритуалы государственного культа. Но у астеков и майя были также индивидуальные ритуалы принесения в жертву собственной крови в честь предков и божеств. Женщины, чтобы добиться милости богов лично для себя, протыкали себе мочки ушей или языки. Мужчины же пускали себе кровь, надрезая крайнюю плоть — или даже прокалывали пенис насквозь. Этот ритуал испанские священники и историки ошибочно приняли за ритуал обрезания.
В 1930-е годы двое британцев — чиновник Рой Абрахам и военный Руперт Даунс, — работая в Нигерии, составили первые подробные описания народа тив, живущего в восточной части страны. Затем, в 1950-е – 1960-е годы, супруги Рол и Лора Боханнан, американские антропологи, подробно изучили верования и экономику тив. Наибольший интерес у всех исследователей вызвал феномен «долга плоти», к которому уже в самое недавнее время вновь обратился американский антрополог Дэвид Грэбер в своей нашумевшей книге «Долг: первые 5000 лет истории».
Согласно традиционным анимистским представлениям тив, в сердце человека концентрируется особая субстанция — цав. У кого ее много, тот обладает «сильным сердцем»: харизмой такой силы, что способен подчинять других своей воле. Тив рассказывали, что существует тайное сообщество колдунов-людоедов — мбацав, которые искусственно повышают свой цав, поглощая его у других людей, и приобретают сверхспособности: неуязвимы к оружию, умеют летать и так далее.
«Долг плоти» возникает следующим образом. Колдун тайком подкладывает кому-то в еду человечину. Если этот кто-то ее съедает, наступает второй этап. Если у объекта недостаточно «сильное сердце», ему станет дурно. Если же не стало — ночью колдун со своими сообщниками приходит к нему домой и заявляет: «Мне пришлось убить брата, чтобы накормить тебя, ты теперь передо мною в долгу». И чтобы отдать долг, объект должен принести в жертву либо самого себя, либо кого-то другого — например, своего родственника. Но долг этот именно что неоплатный: после одной жертвы потребуется другая, потом третья и так далее. И всех, само собой, зажарят и съедят.
Этих мбацав, кажется, никто никогда не видел. И «долг плоти», судя по всему, существует только в легендах.
Есть множество историй о людоедстве центральноафриканского диктатора Жана Беделя Бокассы (правил с 1966 по 1979 год), но большинство из них исходят из крайне сомнительных источников. Знаменитый врач Евгений Чазов, лечивший при «застое» советскую элиту, передавал рассказ некоего безымянного советского повара, который работал у Бокассы и однажды обнаружил в холодильнике человечину. О консервах из человечины рассказывает некий владелец сети закусочных в Париже, называющий себя отвергнутым сыном диктатора. Когда Бокассу свергли и отдали под суд, бывший начальник его охраны давал показания, что время от времени к столу диктатора подавали человечину. Но даже суд, организованный его злейшими политическими врагами, по этому пункту его оправдал.
Обряд молх или молк (сожжение детей) у древнего населения Финикии, Палестины и Карфагена описывали многие античные авторы. Упоминается он и в Библии, в том числе в Моисеевом Пятикнижии, как порочная и запретная практика.
Прибегали к молху в исключительных случаях: во время безнадежной войны или морового поветрия. Чтобы выпросить у богов чудо, правители или знатные люди должны были принести в жертву собственных детей, причем младенцев. Их одевали в царские одежды и сжигали заживо на особом жертвеннике в виде каменной стелы, часто испещренных особыми надписями. Прах хоронили рядом. Капище с жертвенником и кладбищем называлось «тофет» — места с таким названием известны и в Карфагене, и в Иерусалиме. В 1930-е годы немецкий историк религии Отто Айссфельт, изучив надписи на жертвенниках, доказал, что слово «молх», которое часто в них встречается, — это название обряда и именно в этом значении фигурирует в древнейших библейских текстах на иврите. В последние века до нашей эры, когда Библию переводили на греческий в Александрии Египетской, значение этого термина уже забылось, и переводчики приняли его за имя языческого божества — так появился Молох.
Долгое время ученые спорили о том, действительно ли молх подразумевал сожжение детей живьем: письменные источники о этом созданы врагами тех, кто этот обряд практиковал (прежде всего евреями, греками и римлянами), так что это вполне может быть кровавым наветом. С другой стороны, во многих финикийских поселениях по всему Средиземноморью археологи регулярно находят тофеты. В Карфагене, например, он был скрыт особым сводом, сооруженным уже в римскую эпоху: очевидно, римляне, захватившие город в 146 году до нашей эры, тем самым демонстративно дистанцировались от практики молха.
В 2010 году группа антропологов под руководством Джефри Шварца из Питсбургского университета опубликовала статью, в которой, по результатам изучения останков 540 детей, погребенных на карфагенском тофете с 400 до 200 года до нашей эры (а всего там похоронено около 20 тысяч детей), пришли к выводу, что большинство из них умерли своей смертью. Однако Джозефин Куинн из Оксфорда, крупнейший современный специалист по финикийцам, в статье 2014 года настаивает, что детские жертвоприношения — едва ли массовые — все же практиковались.
Начиная по меньшей мере с XVII века, в торфяных болотах в Швеции, Дании, северной Германии и Нидерландов то и дело находят тела людей, умерших 2000 – 2500 лет назад. Болота мумифицировали их, так что многие тела очень хорошо сохранились — вплоть до волос и одежды. Всего известно уже больше тысячи таких мумий. Их называют «болотными людьми». Наибольший вклад в популяризацию этой темы внес датский археолог Петер Глоб своей книгой 1965 года «Болотные люди».
Уже само их количество и относительно тесные хронологические рамки их смерти (доримский железный век) убеждают, что это не случайные утопленники. Римский историк I – II веков нашей эры Тацит, создавший первое сохранившееся этнографическое описание древних германцев, упоминал, что они практикуют утопление в болоте и как казнь за трусость на поле боя, и как жертвоприношение. Тот факт, что среди «болотных людей» довольно много женщин и нет явного перекоса в сторону молодых мужчин, позволяет отложить первую версию и сосредоточиться на второй.
В тех же торфяных болотах довольно часто находят бронзовые и даже золотые кольца, браслеты и ожерелья — явно подношения богам. Глоб полагал, что таковыми были и «болотные люди». В некоторых случаях сохранились рогатины, которые удерживали тела на дне болота. Как минимум у одной мумии сохранилась веревка вокруг шеи. У многих переломаны кости, но далеко не всегда очевидно, что это следы побоев: они могли сломаться и под тяжестью трясины. Как минимум у одного человека были симметричные надрезы на груди.
Одежды на мумиях мало. Чаще прочего имеются шапки, но попадаются и ремни, а иногда юбки или шарфы. Далеко не во всех случаях это можно объяснить тем, что какой-то предмет одежды был сделан из менее долговечного материала и потому разложился. На одной мумии, например, сохранились остатки льняного белья.
Сохранность тел во многих случаях позволяет выяснить даже последнюю трапезу жертвы — обычно это каши из смеси разных зерен. В некоторых случаях можно изучить следы различных минералов в волокнах одежды из растительных материалов, сравнить их с составом почв — и установить, были ли эти материалы выращены в той же местности, где нашли тело. Таким способом ученые выяснили, что многие люди приходили из дальних стран, чтобы оказаться в болоте. Хотя, возможно, они были местные, а одежда у них была импортная.
Судя по всему, жертвы, как правило, принадлежали к высшему обществу. У них были ухоженные волосы и ногти, на одежде часто обнаруживаются следы краски.
Мало кто из ученых сомневается, что «болотные люди» были именно жертвами богам. Но каким именно богам и зачем их приносили — понять сложно, потому что сведения о древнегерманской религии крайне скудны. Возможно, это были знатные пленники или заложники. В скандинавских сагах описаны случаи, когда конунгов или других знатных людей приносили в жертву во время голода: считалось, что они какими-то своими действиями могли навлечь гнев богов на подвластные земли и вызвать неурожай. Есть также версия, что германцы добывали торф для своего хозяйства, а драгоценности и людей погружали в болото в качестве компенсации духам.
Острова Полинезии, согласно мифам, выловил из океана демиург Мауи-Тысяча-Проделок при помощи чудесного рыболовного крюка, в качестве наживки используя свою собственную кровь.
Рыба для островитян — не только еда. Особое место в их культуре занимает рыба улуа, или желтоперый каранкс. Она ассоциируется с человеком. В некотором смысле, улуа и человек взаимозаменяемы.
Ритуальная ловля улуа была частью особого культа, сконцентрированного вокруг вождя (али’и). Рыбы символизировали врагов, а их ловля — отнятие у них островов в пользу али’и. Для этого использовался особый крюк — метафора того самого крюка Мауи. Пойманную улуа жрец (кауна) с особыми церемониями приносил в жертву богам вместе со свиньями, а также пленниками или телами врагов, притащенными с поля боя.
Если поймать улуа не удавалось, его заменял плененный или убитый враг, предпочтительно вождь. Крюк Мауи вонзали ему в нёбо, словно он рыба.
Тела людей, принесенных в жертву, оставались на алтарях до тех пор, пока не истлевали. После этого череп нанизали на шест и оставляли в храме. Другие кости могли достаться вождю и его окружению. Например, али’и нередко украшал свою набедренную повязку зубами врагов, принесенных в жертву. Вообще, человеческие жертвоприношения были прерогативой али’и и верховного кауны: первый признавался сверхчеловеком, второй — представителем божеств на земле, поэтому на них запрет человекоубийства не распространялся. Более того, отнимая у людей жизни, али’и подтверждал свой сверхчеловеческий статус.
Жертвой этой культуры стал в 1779 году капитан Джеймс Кук. Но на крюке его не подвешивали, и, вопреки известной песне Владимира Высоцкого, не съели (и, кстати, дело было не в Австралии, а на Гавайях). Его голову получила семья местного верховного жреца — то есть ее посвятили богам. Нижнюю челюсть отделили — она досталась али’и-нуи (верховному вождю) Калани’опу’у. Тело запекли, чтобы отделить плоть от костей. Вычищенные кости ног также получил али’и-нуи, волосы — его племянник Камехамеха, который потом стал первым царем, объединившим все острова Гавайского архипелага . Подобным образом полинезийцы обращались с телами своих правителей: тот, кто получал их частицу, вместе с нею получал частицу маны — силы покойного. Какую-то часть останков Кука вернули команде, и они были, по британскому морскому обычаю, погребены в море.
Опричнина Ивана Грозного — явление загадочное. Царь сначала отрекся от престола, потом народ целый месяц умолял его вернуться — и он в конце концов согласился, выговорив всеобщее согласие со своим правом «карать своих изменников». Это кажется странным: он ведь и без того обладал неограниченной властью. Грозный потребовал, чтобы ему не досаждали по «земским делам», то есть отказался от повседневного государственного управления, чтобы сосредоточиться на каких-то вещах, которых считал более важными. И для этих вещей собрал свое знаменитое опричное войско, организованное наподобие духовно-рыцарского ордена.
Зверства царя и его опричников давно вызывают недоумение историков. Зачем было разорять Новгород в 1570 году, словно это был неприятельский город? Если задача состояла в том, чтобы покончить с оппозицией бояр и удельных князей, зачем было устраивать массовые казни, да еще и такие демонстративные, изобретательные и страшные: бросание медведям, травля собаками, сжигание, обливание попеременно ледяной водой и кипятком (такая участь постигла, например, новгородца Федора Широкова)? Причем жертвами зачастую становились вовсе не бояре и не князья, а простые, как будто даже случайные люди. Зачем, наконец, было строить особый Опричный дворец в Москве, к тому же деревянный, да еще и очень странной архитектуры? Даже политический террор имеет свою рациональность и свою логику — опричнина же их как будто не имела.
Историк Андрей Юрганов предложил считать опричнину не только и даже не столько политическим, сколько религиозным актом. И многое встало на свои места. Все изощренные способы опричных казней Грозный не изобрел, а позаимствовал из описаний адских мук. Например, казнь Широкова — попеременное обливание горячей и холодной водой — это «парафраз» наказания грешников «огнем и мразом» на том свете, описанного во многих византийских и русских богословских текстах. Другой «парафраз», также примененный при погроме Новгорода: людей поджигали, а потом бросали с моста в реку.
Опричные казни были не просто уголовными наказаниями или актами государственного террора. Для Грозного, как и для большинства его подданных, Второе пришествие и Страшный суд были совсем не абстракциями, а ближайшей перспективой. Конца света ждали в «седьмом числе», и на этот счет существовала огромная богословская литература, с которой Грозный был очень хорошо знаком. Сначала он был «назначен» на 7000 год от сотворения мира (1492-й по нашему летоисчислению), потом — на 7077-й (1569-й), но были и другие версии. Согласно многим апокрифическим пророчествам, перед Вторым пришествием наступит царство антихриста, а сразиться с антихристом и победить его предназначено «последнему царю». Грозный — последний православный царь в мире (остальной православный мир покорен турками) — готовился к этой схватке. А после нее ему предстояло передать земную власть Богу, который вновь сойдет с небес.
Миссия православного царя состояла вовсе не в том, чтобы укрепить и расширить государство, сломить сопротивление феодалов централизации, наладить эффективную администрацию и обеспечить всеобщее благосостояние. Она была ни много ни мало в том, чтобы привести души подданных к спасению. Кто уже умер — те за свои грехи ответят в аду. А кто при жизни застанет Конец света — у того не будет времени искупить свои грехи до Божьего суда. Но на то и царь — помазанник Божий. Он может организовать ад прямо тут, на земле, и сделать так, чтобы его грешные подданные очистились от скверны и получили шанс на спасение души.
Все это, конечно, сильно отдает ересью и милленаристским сектантством. Но так, по крайней мере, понятно, что Грозный имел в виду своей опричниной.