Доисторические феминитивы

Пожалуй, самый популярный сейчас вопрос про русский язык — нужны ли нам новые феминитивы (то есть слова типа авторка, блогерка) и если да, то какие: например, поэтка или все-таки поэтесса? Окончательный ответ дать невозможно: дело здесь в индивидуальных предпочтениях и в идеологии, но хочется разобраться в том, что же происходит с феминитивами с точки зрения структуры языка и его истории. Поэтому редакция N + 1 обратилась за разъяснениями к лингвисту и автору книги «Конструирование языков» Александру Пиперски. Публикуем первую часть его подробного ответа.

Он или она?

Мы настолько привыкли к тому, что в знакомых нам языках есть грамматический род, что совершенно не замечаем этого.

Грамматика русского языка требует от нас знать пол людей, о которых мы говорим, — по крайней мере для того, чтобы называть их местоимениями он и она. Так же устроены и многие другие языки:

• английский язык: he и she;
• немецкий язык: er и sie;
• французский: il и elle;
• исландский: hann и hún

Но, как ни удивительно, таких языков, которые различают род в местоимениях, всего 32 процента от общего количества; на карте из Всемирного атласа языковых структур они обозначены синими кружочками в противоположность белым (в выборку попал примерно каждый двадцатый язык из тех, что сейчас распространены на Земле).

Даже в Европе есть языки, где этого различия нет: например, по-турецки любой человек в 3-м лице (то есть не говорящий и не слушающий) называется o; по-фински — hän.

В языке рапануи (остров Пасхи) есть слово ia с тем же значением; в малагасийском языке (Мадагаскар) — izy (читается «ижь»).

Ряд этих примеров можно было бы продолжать долго: на карте насчитывается 257 белых кружочков. Это наводит на мысли в духе гипотезы лингвистической относительности: в какой степени тот факт, что в нашем языке различается род, влияет на наше восприятие мира?

Подумайте про какого-нибудь человека, которого вы недавно мельком видели на улице, — скорее всего, вы помните, какого этот человек пола, но вполне могли забыть цвет его волос или глаз. А запоминали ли бы мы информацию о поле так же хорошо, если бы в нашем языке не различался род?

А что, если бы в нашем языке рода не было, но зато людей с голубыми глазами надо было бы называть местоимением дум, людей с серыми глазами — местоимением кан, а людей с карими глазами — местоимением тол? Такие языки, правда, науке неизвестны, но как мысленный эксперимент сойдет.

Слово первого рода

Если грамматический род в языке все же есть, он обычно относится не только к местоимениям, но и к существительным, и проявляется в первую очередь в том, как с существительными согласуются другие слова.

Именно поэтому лингвисты обычно выделяют роды в языке, опираясь даже не на местоимения, а на наличие в языке так называемых согласовательных классов: множеств существительных, которые по-разному влияют на связанные с ними слова.

Возьмем, например, три немецких слова: Siegel ‘печать’, Kugel ‘шар’ и Zweifel ‘сомнение’ (читаются «зигель», «кугель» и «цвайфель» соответственно). Выглядят они довольно похоже — все три заканчиваются на -el, — но если мы захотим прибавить к ним указательное местоимение ‘этот’, то окажется, что оно выглядит неодинаково:

В тот же класс, что Siegel, входят и другие немецкие слова: Essen ‘еда’, Tier ‘животное’, Mädchen ‘девочка’ и так далее; так же, как Kugel, ведут себя слова Stirn ‘лоб’, Milch ‘молоко’, Maus ‘мышь’ и другие; как Zweifel — например, Stern ‘звезда’, Dachs ‘барсук’, Mann ‘мужчина’:

При замене этих слов на местоимения различие тоже видно: Siegel заменяется на es, Kugel — на sie, Zweifel — на er.

Обратим внимание, что Kugel заменяется на местоимение, которое обозначает женщину, Zweifel — на местоимение, которое обозначает мужчину, а Siegel — на какое-то третье слово. Именно поэтому эти три согласовательных класса называются женским, мужским и средним родом.

Такая терминология возникла еще до нашей эры у древнегреческих грамматистов, хотя вполне можно было бы назвать согласовательные классы по-другому: например, по номерам — первый, второй и третий, буквами — альфа, бета и гамма или как угодно еще.

Может быть, беспокойство, которое окружает феминитивы, отчасти обусловлено этими названиями: когда мы говорим, что автор — слово мужского рода, а применяем его к женщине, это может вызвать протест; если бы мы говорили, что автор — слово второго согласовательного класса, протест наверняка был бы слабее.

Девочка среднего рода

Еще одно явление, которое может, но не обязано быть связано с родом, — это

внешний вид

слов и их

склонение

. Мы знаем, что по-русски слова женского рода обычно заканчиваются на

(

,

), слова мужского рода — на твердый согласный (

,

), а слова среднего рода — на

(

).

Но это не строго соответствует роду как согласовательному классу: например, слова кость и гость заканчиваются одинаково, а род у них при этом разный; слово мужчина заканчивается на -а, но относится к мужскому роду.

По-немецки связь еще более слабая: три примера, с которых мы начали, заканчивались на -el, но различны по роду. Правда, от рода все-таки зависит окончание родительного падежа, а еще с ним связан выбор формы множественного числа, так что какая-то связь между родом и склонением и в немецком языке есть.

В языках типа русского и немецкого грамматический род оказывается слабее всего связан со значением. Даже для названий людей четких правил нет: слово ребенок по-русски мужского рода, а слово деточка — женского, хотя и то и другое может обозначать и девочек, и мальчиков; Mädchen по-немецки среднего рода.

А что общего можно найти в таких значениях:

• печать, еда, животное, девочка (по-немецки — все среднего рода);
• шар, лоб, молоко, мышь (по-немецки — все женского рода);
• сомнение, звезда, барсук, мужчина (по-немецки — все мужского рода)?

Да ничего, не говоря уже о том, что в другом языке группы могут быть совсем другие; по-русски, например, они таковы — но осмысленности не прибавляется:

• животное, молоко, сомнение;
• печать, еда, девочка, мышь, звезда;
• шар, лоб, барсук, мужчина.

Такие слабые связи между родом и значением особенно характерны для Европы и Африки. В Азии, а особенно в Австралии и в Америке, связи обычно сильнее:

Итак, в некотором количестве языков мира (причем их даже меньше половины) все существительные делятся на классы, различия между которыми проявляются на согласующихся с ними словах — эти-то классы мы и называем родами.

В европейских языках согласовательные классы четко связаны с местоимениями, менее четко — с внешним видом слова и его склонением, и совсем слабо — со значением. Можно изобразить это примерно так:

От происхождения к профессии

Почему же мы все-таки обсуждаем феминитивы? Можно сказать, что их сторонники стремятся изменить соединительные линии на нашей схеме, сделав их более прочными — чтобы местоимения, согласовательные классы, внешний вид и склонение соответствовали друг другу.

К примеру, когда мы говорим про женщину Она хороший архитектор или Она ответственный автор, оказывается, что местоимения и значение здесь расходятся с внешним видом слов архитектор и автор и с их согласовательным классом.

Феминистическая реформа, которая стала активно внедряться в русский язык в 2010-е годы, заключается в том, чтобы называть мужчин словами мужского рода, а женщин — словами женского рода.

Примерно так в русском языке уже давно были устроены, например, названия народов и жителей стран и городов: про женщину невозможно сказать Она норвежец или Она берлинец, только Она норвежка или Она берлинка.

Однако в названиях профессий часто наблюдается несоответствие грамматического рода и значения: например, словами мужского рода режиссер или поэт называют как мужчину, так и женщину.

Почему же с этим надо бороться, вводя в обиход новые феминитивы? Основной аргумент сторонников реформы связан с уже упомянутой гипотезой лингвистической относительности: язык определяет то, как мы видим мир. Проверьте себя, решив такую задачу:

Мистер Смит едет в машине вместе со своим сыном Артуром. Их машина попадает в аварию, отец погибает на месте, а сына в тяжелом состоянии доставляют в ближайшую больницу. Взглянув на пострадавшего, дежурный хирург бледнеет и говорит: «Я не могу оперировать его. Ведь это же мой сын Артур!» Как вы это объясните?
Взято из русского перевода книги Р. Смаллиана «Как же называется эта книга?» (1981) с некоторыми изменениями.

Весьма вероятно, что вам не сразу пришло в голову объяснение, самое естественное в современном мире: хирург — мать Артура. Не может ли это быть связано с тем, что хирург — слово мужского рода, и не стоит ли на это повлиять?

Ответ на этот вопрос не так уж очевиден: в 2014 году было опубликовано исследование, которое показало, что ту же самую загадку по-английски успешно решают только 14 процентов опрошенных — и это при том, что английское слово surgeon с точки зрения грамматики может в равной мере заменяться на местоимение he и на местоимение she.

Вполне возможно, что здесь не язык влияет на восприятие мира, а просто работают наши стереотипы и представления о типичных мужских и женских профессиях: ведь большинство хирургов действительно мужчины.

Но, как бы то ни было, влияние языка на мышление в некоторых сферах все же проявляется (восприятие цветов, ориентация в пространстве и т. п.), так что и здесь полностью исключать ее нельзя.

Возможно, с целью достижения гендерного равноправия действительно стоит подвергнуть язык правке? И если да, то как именно надо это делать?

Феминитивы первой волны

Мы считаем гендерное равноправие достижением самого недавнего времени — и тем неожиданнее понимать, что самое радикальное и долгоиграющее вторжение феминитивов в язык произошло примерно 8000 лет назад.

Дело в том, что русский и другие привычные нам языки с тремя родами не всегда были такими, как сейчас. Да и вообще: 8000 лет назад еще не было русского, английского, немецкого, латыни, санскрита и греческого, а был их общий язык-предок, который называется праиндоевропейским языком.

И в этом языке родов было не три, а два; такое состояние сохранил хеттский язык, представитель вымершей языковой ветви, которая отделилась от индоевропейского первой. Эти два рода можно назвать общим и средним, или активным и инактивным классом.

К активному классу относились слова, обозначающие живых существ, активные части человеческого тела: рука, нога, зуб, — а также все, что мыслится как живое: ветер, гроза, судьба и так далее. Все остальные существительные — инактивные: одежда, ярмо, слово и так далее.

Однако затем начинает распространяться суффикс, который имеет значение ‘женщина’ и звучит как -eh₂- или -h₂- (запись h₂ обозначает один из трех особых h-образных согласных, которые были в праиндоевропейском языке).

Это было слишком давно, так что мы не можем проследить все детали этого процесса, и ученые до сих пор спорят, откуда этот суффикс возник, но можно с уверенностью сказать, что когда слов с таким суффиксом стало много, он перенесся и на прилагательные, стоящие рядом с этими словами.

Именно так в праиндоевропейском языке и появился новый согласовательный класс: из общего рода выделился женский (вполне естественно, что часть общего рода, которая осталась после этого события, мы называем мужским родом).

Из этого -eh₂-, собственно говоря, и произошло наше окончание -а в словах типа жена, сестра, трава и в прилагательных типа жива, молода. Все это не что иное как очень старые феминитивы.

Александр Пиперски
(Исследование выполнено при поддержке Российского научного фонда; автор сердечно благодарит Антона Кухто за замечания и правки)

Окончание