Легко ли стать классиком

Многим кажется, что великие писатели, поэты и драматурги всегда были великими, что их репутация, однажды установившись в глазах современников, с тех пор никогда не менялась. Но, как правило, это не так, особенно если речь идет об авторах, признанных мировыми классиками, — таких, как Шекспир. В июне в Москву приезжал директор Шекспировского института при Бирмингемском университете Майкл Добсон (Michael Dobson), автор целого ряда работ, посвященных вопросу становления репутации Шекспира как у себя на родине, так и в других странах. По просьбе N + 1 Владимир Макаров, доцент Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, где состоялось выступление Добсона перед слушателями, задал гостю несколько вопросов.

N + 1 Почему из множества ярких авторов, сочинявших пьесы для английского театра конца XVI — начала XVII веков, именно Шекспиру досталось такое внимание в современной культуре?

Майкл Добсон: К середине XVIII века репутация Шекспира была уже настолько высока, что любые новые идеи или явления в англоязычной культуре неизбежно возводились к нему или хотя бы проверялись на нем и его произведениях. В то же самое время, его современники — Марло, Мидлтон или Джонсон — считались сильно устаревшими.

Романтики увидели в Шекспире вдохновляющий пример бунтаря, нарушителя формул и границ в творчестве, для викторианцев он стоял на прочной исторической и моральной основе, а модернистам продуктивными показались шекспировские ирония и сложность. Даже в сравнении со своими современниками Шекспир настолько изобилен и эклектичен, что каждой литературной эпохе — включая нашу — он может предложить что-то особенное.

А что больше способствовало укреплению репутации Шекспира — театральный успех его пьес, популярность у читателей, влияние академических ученых?

Вес каждой из этих составляющих со временем изменялся. Вдумаемся в парадокс: в конце XVII века некоторые пьесы Шекспира (к примеру, «Гамлет», первая часть «Генриха IV», «Виндзорские насмешницы» или «Отелло») были настолько популярны на сцене в оригинальном виде, что постановщики не пожалели труда на переделку других его пьес, уже не соответствовавших изменившимся вкусам, например «Бури», «Короля Лира» или «Макбета». Но затем этот разнородный шекспировский канон, куда вошли как оригинальные, так и адаптированные версии его пьес, столь прочно утвердился в театре (и попутно создал целую индустрию переизданий и редакторских версий исходного шекспировского текста), что в итоге адаптации полностью сошли со сцены.

Литературная репутация Шекспира выросла настолько, что нельзя уже было и помыслить, например, об изменении концовки «Короля Лира». Еще в 1660-е и 1670-е годы Фрэнсис Бомонт, Джон Флетчер, Бен Джонсон и другие ренессансные драматурги, у которых также выходили собрания сочинений, могли стоять выше Шекспира как авторы. Но по мере того, как влияние классицизма в Англии сходило на нет, а идея «природного» английского гения набирала силу, Шекспир вырвался вперед и значительно обогнал своих современников.

В вашей книге «Становление национального поэта» (The Making of the National Poet) говорится, что наше сегодняшнее восприятие Шекспира во многом продиктовано оценками и установками эпохи Просвещения, а не Возрождения. Почему так получилось?

Именно в эпоху Просвещения возникли и были возведены в норму те подходы к Шекспиру, которые остаются стандартными и сегодня. Что имеется в виду? Например, сверхвнимательная редакторская работа с тем, что еще недавно считалось просто записью театральных ролей. Именно в XVIII веке к шекспировскому тексту стали относиться так же, как к трудам античных классиков или Священному писанию.

А еще стали выходить словари шекспировских цитат, в университетах о Шекспире начали читать лекции, ряд актеров прославились исполнением шекспировских ролей, Стратфорд оказался центром торговли связанными с Шекспиром сувенирами.

Многое в этом духе как нельзя кстати соединилось в 1769 году, когда первый импресарио и актер, назвавший самого себя «шекспирианцем», — Дэвид Гаррик — организовал первый в мире праздник для шекспировских «фанатов» в Стратфорде-на-Эйвоне. Но Гаррик был глубоко не прав, рекламируя Шекспира как сына провинциальной Англии, как национального поэта в романтическом понимании слова, каким впоследствии для нас стал, например, Роберт Бернс.

Должен сказать, что, на мой взгляд, националистическое понимание Шекспира крайне ошибочно — да, Шекспир писал об английской истории, но его питал общеевпропейский гуманизм эпохи Возрождения. В культурном смысле Шекспир был абсолютно космополитичен, он охотно делал героями своих трагедий язычников или мавров. В его пьесах нет однозначных развязок, они слишком полифоничны, их не превратишь в удобное орудие пропаганды.

Тем не менее, акцентирование национальных черт в творчестве Шекспира помогло становлению его репутации на родине. Впоследствии культурная модель, отождествляющая художника с его страной, распространилась повсеместно.

Почему Шекспир не просто стал британским классиком, но и занял выдающееся место в культурном наследии других стран мира? Когда, по вашему мнению, это произошло и с чем было связано?

Уже в начале XVII века бродячие труппы играли некоторые пьесы Шекспира в странах Северной Европы. Постепенно появлялись немецкие переделки этих пьес.

Поездки Гаррика во Францию и слухи о «шекспировском юбилее» 1769 года убедили руководство театра Комеди Франсез поставить в том же году «Гамлета» — но это был не перевод шекспировской трагедии. Жан-Франсуа Дюси написал трагедию в духе классицизма, которая лишь напоминала ее предшественницу.

Но поворотный момент наступил, когда за дело взялся Гёте. Уже в 1771 году он, также прослышав о «юбилее», организованном Гарриком, выступил с речью «Ко дню Шекспира». Гёте и его друзья, хотя они отнюдь не сразу перевели и поняли всего Шекспира, провозгласили английского драматурга образцом для «северной» школы драматического и поэтического искусства — более свободной и более укорененной в национальной традиции, чем французский классицизм.

Как только Шекспир был признан образцом для будущей национальной литературы будущей объединенной Германии, пути назад больше не было. Шекспир стал классиком европейской, а затем и всемирной литературы. Для большей части мира теперь уже совершенно не имеет значения, что когда-то Шекспир был англичанином.

Как, в частности, в Великобритании относятся к тому, что иностранцы читают и играют Шекспира в современных переводах, тогда как сегодняшним британцам приходится иметь дело с языком 400-летней давности?

Многие британские режиссеры не скрывают зависти к иностранным постановщикам, которые могут заказать новый перевод Шекспира или изменить тональность уже имеющегося. Но и сами они так же ставят Ибсена, Стриндберга или, скажем, Чехова — свою версию текста «по мотивам...» для них создает какой-нибудь современный драматург, например Патрик Марбер.

Конечно, нам жаль тех, кто не владеет английским, ведь им недоступны некоторые тонкие поэтические места у Шекспира. Но часто именно перевод сохраняет жизнь и непредсказуемость шекспировскому тексту, не дает ему превратиться в безжизненный памятник, который нуждается лишь в охране.

На моих глазах произошла замечательная перемена — все чаще в Великобританию со своими шекспировскими постановками приезжают иностранные театры.

Не можем не спросить: как бы вы описали место антистратфордианства в истории формирования репутации Шекспира?

Антистратфордианство — досадная помеха на пути исследования творчества Шекспира, не имеющая к нему никакого отношения. Приманка для ленивых журналистов. Сильно ли повлияли на репутацию NASA те, кто утверждает, будто высадку американцев на Луну снимали в телевизионной студии? Или, может быть, Общество плоской земли изменило наши взгляды на Галилея?

Но от мысли о том, что мы живем в мире, где бездоказательной конспирологии в СМИ уделяется все больше места, становится тревожно.

Зачем, на ваш взгляд, сегодня следует изучать творческое наследие Шекспира?

Затем, что оно раскрывает и демонстрирует практически все способы человеческого взаимодействия посредством языка; затем, что чтение Шекспира доставляет читателю массу удовольствия; затем, что его пьесы открывают доступ к общеевропейскому культурному наследию. Наконец, без Шекспира трудно понять литературу и театр последующих эпох, настолько они опираются на богатства его драмы и поэзии.

Но более всего для меня важно, чтобы с пьесами Шекспира продолжали экспериментировать на сцене. Надо, чтобы за них брались новые труппы, чтобы их ставили в новой культурной среде, в новой обстановке. Нельзя превращать их в экзамен на послушание для школьников.

Вообще, в преподавании Шекспира есть две опасные крайности. Первая — изъять его из программы и лишить учащихся знакомства с творчеством замечательного драматурга. Вторая — насытить им программу до такой степени, пока школьникам и студентам не начнет казаться, будто весь шекспировский канон был написан ради экзаменационных вопросов.

Не хочу умалять трагедии Шекспира, но мне нередко кажется, что учителя и преподаватели, особенно за пределами Великобритании, подчас недооценивают, насколько смешными могут быть пьесы Шекспира и насколько серьезно он относился к комедии как жанру. В конце концов, комедий он написал больше, чем трагедий.

Беседовал Владимир Макаров