Ученые в очередной раз попытались опровергнуть подлинность Туринской плащаницы
Американский судебно-медицинский журнал Journal of Forensic Sciences опубликовал в июльском номере за 2018 год исследование пятен крови на Туринской плащанице, погребальной пелене, в которую, по преданию, был обернут Христос после снятия с креста. По мнению авторов статьи, плащаница — не современница страстей Христовых, а средневековая подделка. Однако им уже указали на недостатки их метода. Споры о подлинности Туринской плащаницы — с привлечением самых передовых научных методов — длятся уже не первое десятилетие.
Статья в Journal of Forensic Sciences называется «A BPA Approach to the Shroud of Turin», то есть «Анализ брызг крови применительно к Туринской плащанице». BPA (Bloodstain Pattern Analysis), анализ брызг крови, — это современная криминалистическая дисциплина (краткое и доступное введение в нее изложено здесь), задача которой — помочь реконструировать происшествие или преступление, отвечая на такие вопросы, как «откуда текла кровь?», «каким орудием наносились ранения?», «каково было взаимное расположение тел преступника и жертвы?», и т.д.
Плащаница соткана из льняных нитей, ее размер составляет 4,4 на 1,1 метра. Считается, что тело было уложено на пелену и укрыто ее свободным краем, поэтому на ткани остались отпечатки с двух сторон. На плащанице можно рассмотреть отпечаток лица и тела, а также увидеть пятна крови в тех местах, куда Христу были нанесены раны: на лбу от тернового венца, на спине от бичеваний, на руках и ногах от гвоздей и на боку от удара копьем.
Статья вышла за подписью двух итальянских авторов — судебного антрополога из ливерпульского университета имени Джона Мурса Маттео Боррини и химика Луиджи Гарласкелли, участника проекта CICAP (Comitato Italiano per il Controllo delle Affermazioni sulle Pseudoscienze, Итальянского комитета по контролю за псевдонаучными высказываниями). CICAP известен своими скептическими расследованиями паранормальных явлений и религиозных феноменов.
Считается, что после снятия с креста на теле Христа было пять ран: две на ладонях или на запястьях, две на стопах, и последняя на боку («один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода», Ин. 19:34). Боррини и Гарласкелли ограничились ранами рук и бока. Для последнего использовали манекен. Занимаясь распределением крови, капавшей с ладони и запястий, они задействовали добровольца, которому прикрепляли трубочки с кровью, человеческой и искусственной. Выяснилось, что добиться двух коротких потеков крови, остающихся от раны на тыльной стороне ладони, можно, поставив человека и подняв ему руки под углом 45 градусов. В то же время раны на предплечьях получались, только если доброволец стоял, вытянув руки почти вертикально над головой. Отметины от раны в боку выглядели во время эксперимента вполне реалистично, но пятно от стекшей из этой раны крови оказалось не в том месте, что на плащанице. Авторы исследования считают, что эти экспериментально полученные противоречивые свидетельства указывают на то, что Туринская плащаница — не материальное свидетельство казни Христа, а выдающаяся средневековая подделка. Ниже можно посмотреть увлекательное видео о том, как Боррини и Гарласкелли проводили свои опыты.
Ватикан не признает Туринскую плащаницу подлинной реликвией страстей Христовых, но не считает поклонение плащанице предосудительным. Так, в 2015 году папа Римский Франциск приезжал в Турин, чтобы помолиться перед плащаницей. Обращаясь к верующим, глава Римско-католической церкви назвал пелену ярким напоминанием о страстях Христовых и одновременно символом человеческого страдания и несправедливых гонений. В то же время действующий архиепископ Турина является также официальным папским хранителем плащаницы. Существует целая организация — Centro internazionale di Sindonologia, Международный центр синдонологии (изучения плащаницы), занимающаяся консервацией и исследованием реликвии и консультирующая папского хранителя. Центр укомплектован физиками, химиками и другими специалистами, которые, разумеется, с большим интересом следят за конкурирующими исследователями.
Слово «плащаница», «синдон» (σινδών) по-гречески, встречается в Евангелии от Марка (15:46): «καὶ ἀγοράσας σινδόνα καὶ καθελὼν αὐτὸν ἐνείλησε τῇ σινδόνι καὶ κατέθηκεν αὐτὸν ἐν μνημείῳ ὃ ἦν λελατομημένον ἐκ πέτρας, καὶ προσεκύλισε λίθον ἐπὶ τὴν θύραν τοῦ μνημείου» («Он [Иосиф Аримафейский], купив плащаницу и сняв Его, обвил плащаницею, и положил Его во гробе, который был высечен в скале, и привалил камень к двери гроба»).
Издание Vatican Insider (ежедневное приложение к туринской газете La Stampa) после сообщения о работе Боррини и Гарласкелли проинтервьюировало физика Паоло ди Лаццаро из Centro internazionale di Sindonologia. Ди Лаццаро объяснил, что Боррини и Гарласкелли еще в 2014 году представляли свои результаты на судебно-медицинском конгрессе в США, но тогда до публикации дело не дошло. В статье в Journal of Forensic Sciences описан еще один дополнительный эксперимент (какой именно, ди Лаццаро не уточняет). Участники конгресса четырехлетней давности указывали авторам исследования, что те не учли множества факторов, пытаясь воспроизвести обстоятельства страстей. Например, кровь, использованная при опыте с добровольцем, содержала антикоагулянт и, следовательно, свободно текла. Однако «человек плащаницы» был голоден, обезвожен и сильно измучен физически, то есть его кровь должна была быть более густой. Это обстоятельство в эксперименте Боррини и Гарласкелли оставлено без внимания. Ди Лаццаро полагает, что напрасно: потеки густой крови, возможно, оставили бы совсем иные следы. Еще одно возражение: исследователи пренебрегли состоянием кожи «человека плащаницы» и добровольца (из интервью выясняется, что добровольцем был сам Луиджи Гарласкелли). Кожа нашего современника была чистой и гладкой, кожа же претерпевшего страсти была потной, грязной от падений, с ранами и гематомами от бичевания, и т.д. Такие неровности тоже могли влиять, по словам ди Лаццаро, на направление струек крови.
Интересно, что синдонологи не осуждают попытки установить возраст и подлинность плащаницы, они только требуют полной открытости публикаций. Не далее как в мае этого года Centro internazionale di Sindonologia созвал конференцию, на которой обсуждалась методологическая слабость знаменитого исследования фрагментов плащаницы 30-летней давности: в 1988 году три лаборатории (в Тусоне, штат Аризона, Оксфорде и Цюрихе) независимо друг от друга датировали радиоуглеродным методом небольшие куски ткани, отрезанные от края пелены. Разброс полученных дат оказался совсем небольшим: между 1260 и 1390 годами. Однако сравнительно недавно выяснилось, что каждая лаборатория получила по три фрагмента (один от плащаницы и два контрольных, не похожих на пелену) и должна была проверить все три, задокументировав. Но оказалось, что тусонские специалисты использовали только один кусок ткани — подлинный, но не проверили контрольные, тем самым нарушив условия протокола исследования. С точки зрения синдологов, факт сознательного нарушения протокола подрывает доверие к эксперименту.
Надо сказать, что мало какая реликвия исследовалась так же часто и интенсивно, как Туринская плащаница. С самого ее появления на публике, а это произошло в 1354 году, когда она попала в руки французского военачальника и поэта Жоффруа де Шарни, ее подлинность подвергалась сомнению, тем более что обстоятельства обретения плащаницы остались не выяснены. После кончины де Шарни (он погиб 1356 году в битве при Пуатье, важном сражении Столетней войны) пелена хранилась в его родном городе Лире (современный департамент Об). Оттуда ее перенесли в Бургундию, из Бургундии она попала в Шамбери (Савойя). С конца XV века плащаница окончательно стала собственностью дома герцогов Савойских, а с конца XVI века ее перенесли в Турин, где она остается и по сей день. Ее не очень часто показывают верующим, последний раз это случилось в 2015 году, когда на нее в Туринском соборе посмотрело больше двух миллионов человек.
Согласно преданию, плащаница сначала хранилась в Иерусалиме, затем попала в Эдессу (современный турецкий город Шанлыурфа), оттуда в 944 году — в Константинополь. После захвата крестоносцами Константинополя в 1204 году плащаница отправилась в Афины, где пробыла до 1225 года, после чего оказалась во Франции. Документальных подтверждений ни одному из этих утверждений нет.
Изучением Туринской плащаницы занимаются с начала XX века. Ее исследовали медики и патологоанатомы, оптики, химики, ботаники, специалисты по текстилю и т.д. Ее подвергали инфракрасной и рамановской спектроскопии, радиоуглеродному анализу, бессчетное количество раз фотографировали. Некоторым ученым удалось увидеть на пелене не только лик, но и уложенные на глаза монеты в две и одну лепту и даже датировать монеты 29-30 годами нашей эры. Еще одна группа исследователей прочитала на пелене что-то вроде свидетельства о смерти: буквы, составляющие слова «Назареянин», «Иисус», а также «пойдешь на смерть». Впоследствии обе эти работы были опровергнуты: никто больше не смог разглядеть ни монет, ни букв. Об итогах радиоуглеродного анализа уже говорилось выше: он недвусмысленно указал на позднее происхождение плащаницы.
В 2000 году недалеко от Иерусалима ученые нашли фрагменты погребального савана I века нашей эры. Он оказался соткан простым способом — двусторонним переплетением нитей, а Туринаская плащаница представляет собой образец диагонального саржевого плетения, которое появилось только в Средние века. Впрочем, есть эксперты, которые утверждают, что саржевое плетение могло быть известно в Сирии на рубеже нашей эры.
Несколько исследователей обнаружили на плащанице следы пыльцы растений, цветущих в Иерусалиме в марте-апреле, и эти работы оказались неубедительными или вовсе неверными.
В 2015 году итальянские генетики выделили ДНК растений и людей из частиц, собранных пылесосом с плащаницы. Среди растений оказались представители флоры не только Евразии, но и Африки и Америки. Почти так же разнообразны оказались гаплогруппы людей, чью ДНК удалось проанализировать: среди них были выходцы с Европейского континента и Аравийского полуострова, из Восточной Африки и Индии.
Многие исследователи пытались объяснить, как именно предполагаемые фальсификаторы нанесли на ткань пелены изображение человека, но и здесь нет единодушия. Например, уже знакомый нам Луиджи Гарласкелли воссоздал предполагаемую средневековую технологию создания отпечатка лица на ткани. Скептики, впрочем, указали, что получилось недостаточно похоже.
Буквально в день публикации статьи Боррини и Гарласкелли открытый научный журнал PLoS One отозвал статью годичной давности об анализе нити плащаницы при помощи просвечивающей электронной микроскопии и широкоугольной сканирующей микроскопии. Авторы исследования утверждали, что ими получены достоверные свидетельства того, что пятна крови на плащанице свидетельствуют о сочетанной травме завернутого в пелену человека. Редакция PLoS One сочла, что доказательная база статьи слаба: обобщения на основе одного крошечного фрагмента материала, изъятого из плащаницы в 1978 году, неубедительны, не приняты во внимание потенциальные альтернативные объяснения (например, что на плащанице не человеческая кровь, а пигмент или кровь животного) и так далее.
Можно и дальше перечислять исследования, которым подвергалась Туринская плащаница, но едва ли в этом есть необходимость. Нет сомнений, что для изучения пелены будут задействованы еще более совершенные технологии ради единственной цели: доказать или опровергнуть ее подлинность. По-настоящему интересно было бы узнать, какое влияние оказывают на верующих католиков новые публикации об изучении плащаницы: отказывается ли кто-нибудь от веры, становится ли скептиком? Новый Завет верующим говорит иное: «Мы ходим верою, а не видением» (2 Кор. 5:7), «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр. 11:1). Попытки придать плащанице больше исторического веса в ущерб символическому напоминают телеграмму Степы Лиходеева из «Мастера и Маргариты», которая начинается со слов «Умоляю верить».
Советуем взять с полки N + 1 на Bookmate.ru
Олег Воскобойников.Тысячелетнее царство (300–1300). Очерк христианской культуры Запада. — М.: НЛО, 2015.
Карен Армстронг.Биография Бога. Все, что человечество успело узнать /Пер. Глеба Ястребова. — М.: Эксмо, 2012.
Как разорители древних городов стали археологами
Мнение редакции может не совпадать с мнением автора
Ни для кого давно уже не секрет, что археологические раскопки — это научное мероприятие, а не способ обогатить музеи. Но так было не всегда. Археологии-то всего лет 200 с небольшим. Какие изменения должны были произойти в отношении к материальному наследию человечества, чтобы охотники за сокровищами превратились в его хранителей? В честь Дня археологии продолжаем экскурс в историю этой науки. Юлли Улетова, автор телеграм-канала «Помпеи изнутри», рассказывает, как за сто лет раскопщики древнеримских городов перешли от хаотичного поиска древностей к вполне научным методам исследования. Когда никакой археологии не было и в помине, все случайно найденные античные артефакты оценивались исключительно с точки зрения красоты. Обычные бытовые предметы если и вызывали интерес, то несравненно меньший, чем уникальные вещи. Вот с таких находок и началась история раскопок засыпанных Везувием древнеримских городов. Из всех погибших в 79 году населенных пунктов вокруг вулкана известнее всего стали Помпеи. Но первым из них нашли Геркуланум. Его как и Помпеи, накрыло многометровым слоем вулканического мусора, и о нем так же все забыли. Землю на этой территории за несколько веков распределили под частные постройки или посадки. Шахты австрийского герцога На одном из таких частных участков в 1709 году неизвестный крестьянин копал колодец и наткнулся на мраморные обломки статуй. Крестьянин — человек темный, что это такое, ему было неведомо. Однако о находке узнал командир стоявшего неподалеку австрийского полка. Это был не простой военный, а французский аристократ, герцог д’Эльбёф — он сразу понял, что за куски попались крестьянину, и выкупил землю вокруг колодца. У герцога рядом — в городке Портичи — была вилла, и д’Эльбёф понимал, что на выкупленной территории есть неплохой шанс найти целые статуи. Он нанял рабочих и начал раскопки. Чтобы добраться до уровня древнеримского города, рабочим пришлось пробивать шахты в очень твердом грунте. Работа велась крайне странным для нас, но вполне нормальным для XVIII века способом: шахту пробивали до тех пор, пока она не достигала чего-то интересного — древней стены или предмета. Если шахта без находок упиралась в античное мощение, то дальше ее пробивали в сторону — получались штольни. Поэтому движение раскопщиков под землей было хаотичным. Несколько месяцев трудились люди д’Эльбёфа. Первыми на поверхность вышли мраморные статуи женщин — Геркуланские девы. Статуи немаленькие — от 1,8 до 2 с лишним метров. Они, скорее всего, представляют знатных жительниц Геркуланума. В Древнем Риме была традиция ставить статуи известных горожан на главной площади или в общественных зданиях. Именно в древний театр рабочие герцога и прорыли шахты. За следующие пять лет д’Эльбёф сумел собрать небольшую коллекцию антиков из театра. Местоположение находок внутри здания никто не отмечал, и сейчас неизвестно, откуда они происходят. В 1716 году австрийский герцог отбыл на родину, а виллу и землю продал итальянскому герцогу Канналонге. И уже новый хозяин шарил по подземному Геркулануму в поисках ценных древних вещей, составляя коллекцию. Тоннели военных инженеров Через 20 лет Неаполь и вся территория вокруг Везувия перешли от Австрии к Испании, и испанский король Карлос стал правителем Неаполя, владельцем виллы и коллекции герцога Канналонги. Он принял соответствующее имя — Карл VII — и с удвоенной энергией принялся за собирание древностей. Вся начальная «археология» — это в большой степени влияние отдельных личностей. Поскольку правил не было, их приходилось придумывать на ходу. Следующие два года раскопки велись под руководством королевского военного инженера Алькубьерре. Методы остались прежними: рыли тоннели, пока не добирались до чего-то ценного. Находки аккуратно откапывали и выносили на поверхность, затем продолжали рыть дальше. Что это было — дом или улица, как лежали предметы и как они выглядели, никто не записывал. Никаких планов не составляли, дневников не вели, отвалы не вывозили, а просто перекидывали на уже очищенные места. Зато король был доволен пополнением коллекции. Высотой тоннели Алькубьерре были около двух метров, шириной — примерно метр. В них работали подневольные люди, часто заключенные. Чтобы они не сбежали, их приковывали внутри тоннелей. Воздух здесь был сырой, пыльный и иногда ядовитый. А когда у Везувия возрастала сейсмоактивность, случались обрушения. Можно представить, как относились эти первые археологи поневоле к своим обязанностям. Следующим за Алькубьерре руководителем поисков древностей для короля стал Пьер Барде де Вильнёв. Его подход оказался более научным. Во-первых, он решил, что рыть тоннели надо все же не хаотично, а системно — хотя бы вдоль улиц. Так будет проще найти вход в дом и проламывать стены не придется. За четыре года при Барде таким образом были раскопаны театр, базилика, коллегия августалов и другие здания. Во-вторых, Барде начал составлять планы зданий и улиц. Правда, без отметок, где и какие встречались находки. Но для второй половины XVIII века это был большой шаг вперед. Через четыре года, в 1745 году, Алькубьерре вернулся руководить раскопками Геркуланума, и методы Барде были забыты. Но Алькубьерре стал отмечать, где и какие предметы были найдены. Правда, не для будущих поколений, а для директора королевского музея — получалось подобие инвентарной описи, к которой не прилагалось ни общего плана раскопок, ни других документов. Шахты и тоннели Алькубьерре А в 1748-м начались раскопки и в Помпеях. Никто тогда еще не знал, что это за место. Алькубьерре выбрал несколько не связанных между собой мест для раскопок на значительном расстоянии друг от друга и велел прокопать шахты. Сейчас мы это, пожалуй, назвали бы разведочным шурфом, но он тоже требует соблюдения определенных правил, а в XVIII веке никаких правил не существовало. Рыли все тем же варварским методом — шахта вниз, от нее тоннели в разные стороны. Выкопанный грунт не вывозили, а перекидывали на тот, что уже проверили на ценные находки, и рыли дальше. Непримечательные предметы быта и сломанные вещи оставляли на месте и засыпали вместе с домом. Археологи позднего времени, работавшие уже по научной методике, часто встречались с последствиями этих работ. Техническая документация В это время у Алькубьерре перестало хватать времени на раскопки. Он надзирал и в Геркулануме, и в Помпеях, и в Стабиях, и вообще везде вокруг Неаполя, где найдется хоть что-то древнее. Он шел вверх и в карьере военного, и ему понадобился помощник по надзору за раскопками хотя бы для Геркуланума. Такой помощник там уже был — это тоже военный инженер, швейцарец Карл Вебер. Он работал в Геркулануме среди других обычных помощников Алькубьерре уже несколько лет, и в 1750 году ему поручили надзор за раскопками. Это назначение — большой скачок для археологии: инженер Вебер не мог работать без документации. Несмотря на ее огромное количество (люди, оборудование, раскопки, находки — все это нужно было ежедневно учитывать), он привел в относительный порядок данные о прошлых и текущих работах. Вебер делал это без указания сверху, дополнительной оплаты и уверенности в том, что это кому-то пригодится. Но его педантичность не осталась без награды — в этом же году под его руководством открыли огромную древнюю виллу. Комплекс ее построек занимает площадь в 2790 квадратных метров, и она до сих пор полностью не открыта. При Вебере ее раскапывали прежним методом тоннелей, но уже записывали и зарисовывали практически все: план тоннелей, шахт и помещений, детальный список находок на вилле, их описания, размеры и местоположение. Вебер даже сумел понять по напольным мозаикам, где должны быть дверные проемы — внутри тесного метрового тоннеля не всегда удается распознать, что перед тобой за помещение. Он отметил на плане, какие места нуждаются в дополнительном исследовании, и указал их предполагаемые функции. Карл Вебер применил свои нововведения и при раскопках Помпеи, при этом учтя ошибки в документах Геркуланума. Он внес предложение регулярно публиковать результаты раскопок, чтобы держать в курсе широкую публику. Однако король Карл VII отверг эту идею: ему нравилось коллекционировать древности и хвастаться ими в аристократических кругах Европы, но в научной работе он смысла не видел. Более того, на раскопки не было доступа ни у кого, кроме короля и тех, кому он хотел это позволить. Тем не менее, всю жизнь Карл Вебер следовал своему добровольному выбору — вести подробную документацию по раскопкам. К слову, ей пользуются даже сейчас, когда нужна информация об этих раскопках. Методами Вебера пользовался и помощник Алькубьерре по Помпеям — испанец, военный инженер и архитектор Франсиско (по-итальянски Франческо) Ла Вега. Первый план Помпей — вернее, всего того, что было раскопано, а потом засыпано за десяток лет, составил именно он. А с 1754 по 1757 годы они вместе руководили раскопками городской усадьбы к северу от Помпей. Дом засыпали сразу же, как только извлекли из него все красивое: фрески, скульптуры, статуэтки и мозаики. Но Вебер учел свои недочеты по Геркулануму и оставил будущим поколениям почти идеальный для того времени пакет документации по трехлетним раскопкам Владения Юлии Феликс. А Ла Вега пошел на повышение. Чертежи, планы и предложения В 1760-м Ла Вегу официально назначили управляющим раскопками в Помпеях. Власти у него стало больше — на новой должности он мог планировать работу в мертвом городе на какое-то время вперед, а не следовать за раскопщиками в надежде на новые находки. Через четыре года Вебер, руководитель работ в Геркулануме, ушел в отставку по состоянию здоровья и вскоре умер. Тогда и его обязанности перешли к Ла Веге. После этого он пригласил к себе работать брата Пьетро, тоже военного инженера и картографа. И продолжил сочетать поисковую работу с научной, собирая документацию по раскопкам. Раскопки за Геркуланскими воротами Помпей продолжались, и в 1770 году здесь нашли загородную виллу неизвестного помпейца. Это было большое поместье с садом, расположившимся на двух уровнях, с отделкой, достойной музея короля. Позднее по гробнице рядом ее назвали Виллой Марка Аррия Диомеда. Ла Вега ежедневно вел дневники раскопок виллы, записывал найденные помещения и работы в них. Все предметы описывал в деталях: дата и место находки, материал, размеры, состояние. В доме нашли много мелких вещей — посуду, монеты, предметы домашнего хозяйства. Сюжеты фресок и мозаик Ла Вега тоже описал, указал цвета и расположение элементов декора. А художник Джузеппе Кьянтарелли еще и зарисовал их. В 1780 году умер Алькубьерре, вся власть перешла в руки Франческо Ла Веги, и нововведения на раскопках пошли одно за другим. Раскопанные дома больше не засыпали, а извлеченный из них грунт — продукты извержения вулкана — вывозили за территорию раскопок. Все находки, которые не забирали в королевский музей, перестали считать ненужным хламом — их оставляли в Помпеях и показывали редким посетителям. Ла Вега хотел экспроприировать частную землю над Помпеями в пользу короля и мечтал о создании экскурсионных маршрутов — к к концу XVIII века он даже подготовил соответствующий проект. Но новому королю — Фердинанду IV — это было неинтересно, и идеи Ла Веги не получили поддержки. Зато удалось начать реставрацию (насколько это было возможно в то время) открытых ранее домов. Франческо Ла Вега управлял Помпеями до 1804 года, позже на его место заступил брат Пьетро. Следующие два года Пьетро Ла Вега не только следовал уже известным методам, но и придумал, как очертить территорию и наметить основные магистрали еще не раскопанного древнего города. Под его руководством провели раскопки вдоль городской стены — они позволили определить расположение ворот и подходящих к ним улиц. Вот в таких новых для Помпей и Европы хлопотах прошел XVIII век. Полевая археология, еще не имевшая названия, получила набор методов и правил, которые в будущем будут совершенствоваться и дополняться. Но еще сотню лет ей занимались в основном военные инженеры. Только в 1907 году управляющим раскопками Помпей (а также директором королевского музея) становится Микеле Ардити — юрист по образованию, антиквар и исследователь истории региона. Кроме собственно раскопок, ему поручается разработка комплексного плана археологической деятельности во всем Неаполитанском королевстве. Начинается новая эпоха — эпоха профессиональных полевых археологов.