Небесный архитектор

В 2018 году на русском языке вышла книга немецкого исследователя Филиппа Мойзера, посвященная творческой биографии и работам Галины Андреевны Балашовой, которая тридцать лет проработала в конструкторских бюро, разрабатывавших разные поколения советских космических аппаратов. Галина Балашова, единственная женщина-архитектор среди мужчин — инженеров и конструкторов, отвечала за «красоту» и удобство жилых отсеков орбитальных станций и космических кораблей.
Российским читателям книга была представлена 19 мая в музее «Гараж» в рамках книжной ярмарки Garage Art Book Fair. С любезного позволения издательства DOM Publishers (Берлин) представляем читателям фрагмент этой книги в русском переводе Антона Братишко и Ирины Бушуевой вместе с образцами работы героини книги.

В автобиографической главе «Моя жизнь под звездами» Галина Балашова рассказывает о том, как она, выпускница Московского архитектурного института, почти случайно попала в особое конструкторское бюро ОКБ-1, которым заведовал Сергей Королев. Галине, учившейся проектировать типовые здания и «озеленять» районы, пришлось осваивать совершенно новую специальность.

КБ С.П. Королёва, 1963 год

В 1963 году в КБ Королёва был спроектирован корабль «Союз», и в нём появился новый отсек — бытовой. В прежних кораблях — «Востоках» и «Восходах» — человек помещался в небольшом объёме (спускаемом аппарате), лежал в ложементе, так как при подъёме и спуске с орбиты это было необходимо из-за больших перегрузок. Долго в таких условиях летать было нельзя.

Поэтому для более длительных полётов потребовался ещё один отсек — жилой. Сначала он назывался бытовым, а потом стал называться орбитальным. И мне было суждено много лет заниматься проектированием этих отсеков. Первый бытовой отсек был спроектирован в виде сферы с цилиндрической вставкой посередине. В центре нижней полусферы был люк-лаз в спускаемый аппарат, в котором космонавты выводились на орбиту. Сбоку был входной люк. Аппаратуру и оборудование, которые нужны были в полёте, конструктора разместили в нижней полусфере бытового отсека в двух ящиках по обеим сторонам люка-лаза в спускаемом аппарате. На этих ящиках они разместили рукоятки управления и прочее. Всё это сделали на деревянном макете и показали Королёву. Сергей Павлович посмотрел макет, отругал проектантов и конструкторов как следует и приказал, чтобы за неделю был сделан отсек, пригодный для жилья космонавтов.

Константин Петрович Феоктистов, который руководил проектными работами, обратился к В. П. Дюмину, художнику, с просьбой помочь сделать бытовой отсек жилым, а тот посоветовал ему обратиться ко мне. Феоктистов вызвал меня по телефону в КБ. Встретились мы на лестнице (так как проектный отдел был особо секретным), и он рассказал мне, что нужно быстро спроектировать жилой бытовой отсек. Мне это показалось очень интересным, всё-таки настоящий космический корабль, и я довольно быстро, сейчас не помню, за ночь или за выходные, дома нарисовала проект интерьера. Один из ящиков, левый от входного люка, у меня превратился в сервант, то есть в шкаф с оборудованием, пультом и ящичками для бытовых вещей и книг. Рядом с сервантом размещалось АСУ — ассенизационно-санитарное устройство (или туалет) в виде небольшого кресла. Второй ящик, справа от входного люка, превратился в диван. Он, конечно, тоже был заполнен оборудованием.

Эскиз интерьера я отнесла Феоктистову. Потом он мне позвонил и сказал, что мой эскиз Королёву понравился, и что по нему будут делать макет. Меня тогда на неделю отправили в макетный цех, где мы с конструктором А. В. Афанасьевым и с рабочими делали этот макет. Феоктистов сказал, что Сергей Павлович просит нарисовать интерьер бытового отсека посовременней. Я тогда работала в другом отделе и, не помню, где именно — дома или на работе, — нарисовала два варианта. Они почти не отличались по компоновке, но отличались по цвету — один был с голубовато-желтоватой отделкой, другой, более строгий, серо-зелёный с коричневым. Я отдала эскизы Феоктистову, и он возил их С. П. Королёву в больницу, где он тогда лежал. Главный конструктор подписал второй эскиз, и он у меня сохранился до сих пор. Этот эскиз долгое время был у проектантов, у Феоктистова, с него делали рабочие чертежи. Но потом, когда чертежи отсека были сделаны, эскиз некуда было сдать в архив, так как архитектурной службы не было, как нет и до сих пор. И К. П. Феоктистов отдал эскиз мне, чему я была очень рада: ведь он был с подписями Королёва и Феоктистова.

Когда выпускались рабочие чертежи на бытовой отсек, я уже была знакома с конструкторами, выпускавшими эти чертежи: Анатолием Васильевичем Афанасьевым, Валей Аникеевым и другими. Я заходила к ним (они были не так секретны, как проектанты) и видела, что они делают детали интерьера не так, как я бы думала надо делать. Я стала предлагать свои решения вентиляционных решёток, пульта, рукояток, обрамления иллюминаторов, поручней и т. д. Они с удовольствием принимали мои эскизы и так и делали рабочие чертежи. Они ведь не знали работы архитектора и были этому только рады. Так и был сделан интерьер первого бытового отсека корабля «Союз».

В течение многих лет в космос слетали сорок один или сорок два корабля этой модификации. На эскизе интерьеров бытового отсека «Союза» между поручнями были нарисованы картинки с пейзажами. Когда в цехе делали эти отсеки, то звонили конструкторам — где взять картинки? Афанасьев звонил мне, я рисовала дома пейзажи и относила их в цех для очередного бытового отсека. Пейзажи я рисовала те, что у меня были дома. Зимние — сад в Лобне, где жили мои родители, вид из окна нашей квартиры в Подлипках, пейзажи в лесу и на реке Скалбе по Ярославской дороге. Летние — пейзажи с морем в Судаке, куда мы ездили в отпуск. Пейзажи эти сгорали вместе с бытовыми отсеками при спуске «Союзов» с орбиты, так как на Землю возвращался только спускаемый аппарат, всё остальное сгорало.

Конечно, мне было интересно и дальше проектировать интерьеры космических кораблей, но Феоктистов, с которым я об этом поговорила, не захотел меня взять. Я думаю, потому что сам он был незнаком с такой работой и не захотел с ней связываться, хотя потребность в этом была. Виктор Петрович Дюмин, зная о моём желании, поговорил с Иваном Савельевичем Прудниковым — начальником вновь созданного отдела для проектирования Лунного орбитального корабля (ЛОКа). Иван Савельевич согласился взять меня в свой отдел, и я оказалась в секторе Виктора Фёдоровича Садового, где в течение четырёх лет занималась очень интересной работой по проектированию бытового отсека Лунного орбитального корабля.

Архитектура на орбите: космические корабли и станции

Конечно, когда я переходила из отдела Главного архитектора в КБ, где проектировались первые корабли, я не представляла, что у людей техники, которые создают эти машины, совсем другое мышление, чем у архитекторов. Они думают в основном «от узла», т. е. не от общего к частному, а наоборот — от частного к общему. А значит, они думают, как сделать то или другое конкретное, техническое решение, потом — как его соединить с другим решением в той же системе, и только затем — как всё это собрать вместе и как разместить внутри машины. Внешние габариты отсеков при этом диктуются условиями вакуума в космосе (этим обусловлены сферические и цилиндрические формы) и местом в обтекателе ракеты-носителя, от которого зависят размеры корабля. Размещение же приборов десятков систем идёт от частного к общему. И когда я, придя в отдел, где проектировали ЛОК, начала рисовать орбитальный отсек не с конструктивных узлов, а с объёмов внутри отсека, в которых и предполагала разместить приборы и агрегаты систем, то, поняв, ЧТО я делаю, начальник группы, Олег Григорьевич Макаров сказал мне: «Скоро мы, Галина Андреевна, поставим вашу работу во главу угла». Но потом он стал космонавтом и из проектного отдела ушёл. И мне пришлось так двигаться дальше с другими начальниками, которые тоже постепенно понимали, что я делаю (или не понимали).

Два обстоятельства привели к тому, что в тех объёмах, которые я рисовала в отсеке, мне же пришлось размещать аппаратуру и приборы и определять форму габаритов этих приборов для смежников-разработчиков. Во-первых, в проектном секторе мало людей, и компоновкой бытового отсека я занималась одна, а во-вторых, не каждый инженер стал бы определять габариты приборов, которые нужны для размещения в моих объёмах. То, что я определяла объёмы в отсеках и я же в них размещала приборы — конечно, на проектном этапе, так как конструктора потом конкретно создавали крепёж приборов и воплощали всё это «в металле», — я считаю большим плюсом в моей работе.

Почему же мне пришлось работать по интерьерам кораблей в одиночестве (в смысле одной как архитектору)? Во-первых, никто из проектных начальников не хотел на себя брать незнакомую ему работу. А поскольку только однажды Королёв попросил сделать «по-человечески» жилой отсек, то Феоктистов лишь однажды это и сделал, попросив меня об этом и не думая о дальнейшем. Как потом оказалось, Феоктистов вообще считал, что интерьеры должен делать художник, а не архитектор. Спустя лет пятнадцать после того, как я стала работать в КБ, Феоктистов мне сказал: «Галина Андреевна, вы не обижайтесь, но я в Академии наук попросил, чтобы мне нашли хорошего художника для интерьеров кораблей». Спустя месяца два он сказал мне: «Вы знаете, а мне предложили архитектора, и я сказал, что архитектор у нас уже есть и архитектора уже не надо».

Вообще же люди техники представляли работу художника по интерьерам в основном так: главное — в какой цвет что покрасить. И всё. То, что это связано с организацией пространства, решением объёмов, масштабностью пространства и так далее, — это они с удивлением видели в моей работе. Конечно, в этой ситуации лет пять мне было одиноко, не с кем было посоветоваться, но работа сама по себе была очень интересной, и я постепенно втягивалась в технику, много узнавала. Люди были в большинстве очень хорошие и ко мне относились хорошо. Главное — не мешали мне проектировать интерьеры так, как я хочу и считаю нужным. Хотя по технике я делала всё, что должен делать инженер-проектант, — компоновала системы в своём отсеке со всеми техническими требованиями к ним. Я и числилась инженером, а не архитектором, так как должности архитектора в КБ не было (как нет и до сих пор).

Расскажу больше о работе над бытовым отсеком Лунного орбитального корабля. Начальник группы Аркадий Калашьян вместе со мной (или, скорее, я вместе с ним) проектировали корпус отсека. По аналогии с бытовым отсеком «Союза» сначала корпус бытового отсека ЛОКа состоял из сферы диаметром 2,2 метра, с цилиндрической вставкой высотой 0,4 метра. В бытовом отсеке «Союза» входной люк-лаз был 0,6 метра диаметром. При проектировании ЛОКа были разработаны новые скафандры, и для них нужен был люк 0,8 метра диаметром. Для этого пришлось сделать более сложную форму отсека — в виде яйца, так чтобы нижняя полусфера была большего диаметра. Из-за этого вставка стала трапециевидной формы. Такое решение формы корпуса пришло в голову Калашьяну и так и было выполнено потом. Внутри этого объёма яйцевидной формы мне хотелось сделать компоновку, отвечающую условиям невесомости. Это я и попыталась сделать в предварительном проекте, который сохранился у меня.

В невесомости ведь нет верха и низа, и объёмы с приборами и оборудованием вроде бы можно компоновать свободно, как хочется, только учитывая требования центровки и взаимосвязи систем. Но оказалось, что это так, да не совсем: время тренировок космонавтов на Земле во много раз больше, чем в полёте, то есть в невесомости. А тренироваться хотя бы без пола очень неудобно — стоять-то не на чем. Кроме того, по мере проектирования машины количество приборов постепенно увеличивается, и их приходится где-то размещать. И поэтому постепенно образуется и пол, и плоский потолок, и мои красивые, вписанные в сферы объёмы увеличиваются, меняется их форма, но общий принцип компоновки отсека я всё же старалась сохранить. Постепенно правый и левый борта становились разными, так как различные системы требовали то вентиляционных решёток, то рукояток управления, то других наружных элементов. И это было хорошо, было видно, что это настоящий рабочий отсек, а не только красивый проект.

Когда по различным системам и приборам приезжали смежники со всей страны, то мы с ними старались придать их приборам и агрегатам формы по месту их размещения в отсеке. И это получалось. Однажды смежники без всякого сомнения согласились придать своему прибору форму треугольника. Вообще со смежниками из разных городов были хорошие отношения, они старались сделать так, как мы их просили. Часто я общалась с ними самостоятельно, так как по компоновке бытового отсека я была в компоновочной группе одна.

Кроме компоновки отсека одним из основных моментов моей работы была так называемая декоративная отделка и связанная с ней фиксация в отсеке вещей и людей. Началось это на первых же «Союзах» и продолжилось на всех дальнейших машинах. Декоративная отделка должна была закрыть металл, из которого сделан отсек, чтобы человек, плавая в невесомости, ударившись о корпус, не ушибся. А её цвет должен обозначать верх и низ. Цвет должен быть светлым, так как в отсеках дефицит электричества и там не очень светло, он также должен создавать спокойную атмосферу. И всем этим требованиям отвечает капроновая ворсовая ткань, изготавливаемая в Киеве, — «П56П». Она мягкая, достаточно толстая, разных цветов. Цвета не грубые, подходящие для интерьеров отсеков. Светло-жёлтый (для условных потолка и стен), зелёный (для пола и дивана), голубой (для откидного столика в отсеке «Союза-19»).

Для фиксации же ворсовая ткань является ответной частью ворсовой молнии. Так что, поскольку вся декоративная отделка отсека была петельной частью молнии, оставалось наклеить почти на все вещи кусочки крючковой части молнии и крепить их в любом месте отсека. Кусочки крючковой молнии приклеивались к баночкам с пищей, к коробкам с фотоплёнками и ко многим вещам, которые надо было фиксировать, чтобы они не плавали по отсеку. А например, длинные кабели от телекамер (на «Союзе-19») при помощи молнии крепили к корпусу, чтобы не мешались. Чтобы космонавтам закрепляться на диване (на всех «Союзах» на левом борту был тот или иной сервант, на правом борту — диван), на первых кораблях этой серии декоративная отделка на диване была полосатая — на зелёные полоски нашивались полоски зелёной ворсовой молнии, а на брюки космонавтов пришивались (под углом в 90° к диванным полоскам) полоски ответной части молнии. Но после полётов оказалось, что такая фиксация слишком крепкая, а брюки у них в полёте были на резинках, и они, вставая, выплывали из брюк. И от такого крепления на диване отказались. На «Союзе-19» (программа «Союз» — «Аполлон») на диване были пришиты ремни из ворсовки, и космонавты крепились за пояс. Замечаний по такому крепежу не было.

Ещё одним декоративным материалом была искусственная кожа. На первых «Союзах» ею были оклеены передняя панель серванта, люк-лаз в спускаемый аппарат и другие детали интерьера. Искусственная кожа также пожаробезопасна, основой для неё служит арамидная ткань. Интерьеры станции «Мир» также были отделаны капроновой петельной тканью светло-жёлтого, голубого и зелёного цвета и искусственной кожей белого, светло-голубого, светло-жёлтого и светло-коричневого цвета. Использовались также специальные матовые эмали. К слову сказать, я всегда всё проверяла сама, даже сидела внутри модуля, совершала все действия, которые могли бы совершать космонавты в полёте. Это была самая приятная часть моей работы как архитектора — видеть, как твои проекты реализуются в жизни.

«Союз-М»

Когда в 1969 году был сделан Лунный орбитальный корабль, американцы запустили на Луну свой корабль. И наше правительство «выбросило» нашу машину. Я после ЛОКа вернулась в отдел Главного архитектора. Но через полтора года меня «переманил» обратно в КБ на работу по «Союзу-М» (позже «Союз-Т») С. В. Бесчастнов, с которым мы вместе работали по ЛОКу в одном секторе. Орбитальный отсек «Союза-М» был в большой степени уже скомпонован, и я подключилась примерно в середине работы. Рисовала и сервант — пыталась сделать его проще по форме и масштабнее по пропорциям, и диван — с учётом результатов полётов на «Союзе». Но инженеры, которые до меня компоновали сервант, не очень-то давали мне что-то менять. Так что целиком мне досталась декоративная отделка серванта, всего отсека и дивана. Всё же сухость пропорций инженерной компоновки, сделанной до меня, сохранилась в серванте. А декоративная отделка уже определилась ранее, на «Союзе» и ЛОКе — это капроновая ворсовая ткань, искусственная кожа и матовые эмали (матовые — чтобы не давали бликов).

В этом же отделе мне пришлось заниматься декоративной отделкой спускаемого аппарата (СА). В нём космонавты находятся, когда корабль выводится на орбиту и когда спускается с орбиты на Землю. Сидят они в ложементах, при подъёме и спуске испытывают большие перегрузки. Корпус спускаемого аппарата сплошь занят многочисленными приборами, аппаратурой управления кораблём, парашютами, кабелями и трубопроводами (примерно на толщину 20 сантиметров от корпуса СА). На всё это наклеивалась декоративная отделка из капрона «Богатырь». Минусы такой декоративной отделки были такие: вес клея для наклейки «Богатыря» был около 9 кг. Кроме того, если надо было добраться до какого-либо прибора или трубопровода, приходилось отдирать декоративную отделку, что очень и очень неудобно, особенно в полёте. Поскольку декоративные материалы из капрона — и петельная ткань «П56П» — достаточно жёсткие сами по себе, я разработала такую декоративную отделку из этих материалов (негорючих и нетоксичных), которая позволяла не приклеивать её к приборам и оборудованию, а привязывать негорючими тесёмками вверху и внизу так, чтобы было можно, если возникнет необходимость доступа к оборудованию спускаемого аппарата, развязать тесёмки, сделать нужную работу и завязать их снова.

С этой работой произошёл такой случай: в связи с дефицитом свободного веса на корабле был установлен такой порядок — за каждый килограмм «сэкономленного» веса автору идеи полагалось 50 рублей денег. Поскольку с отделкой мне удалось сэкономить 9 кг (вес клея), то я думала, что получу примерно 400 рублей (при моей зарплате в 180 рублей это было немало). Но когда я попыталась узнать, как можно оформить получение этих денег, оказалось, что их уже получили конструкторы, которые делали рабочие чертежи на эту работу, и быстро всё оформили на себя и уже получили деньги. Когда я им сказала, что это несправедливо, они мне выделили откуда-то из своих премий 24 рубля. А потом оказалось, что и мои начальники (во главе с В. Н. Бобковым) тоже писали заявку на эти деньги и меня там вписали десятым, последним человеком, а я этого даже и не знала. Но они тоже ничего не получили, так как конструкторы успели раньше.

«Союз-19» (программа «Союз» — «Аполлон»)

В январе 1973 года был образован отдел по новой международной программе «Союз» — «Аполлон», или ЭПАС (Экспериментальный полёт «Аполлон» — «Союз»). Начальником отдела стал Лев Иванович Дульнёв. Нас туда назначили из разных отделов, но все были хорошо знакомы по прежним работам.

Наш компоновочный сектор во главе с В. Н. Бобковым состоял из одной группы, начальником которой был О. К. Фёдоров, с которым мы раньше вместе работали по ЛОКу. Поскольку у нашей группы оказалось два начальника, то работал с нами Фёдоров, а Бобков быстро устроился ездить в Америку, в Хьюстон, и ездил туда много раз. А нам это очень мешало, так как мы должны были готовить ему материалы для разговоров с американцами и, кроме того, компоновать новую машину. Мне, как всегда, достался жилой орбитальный отсек. Интерьер отсека делала я, а компоновкой приборов в отсеке занимался ещё Лёша Петров, очень хороший человек и хороший инженер.

Состав аппаратуры и приборов был другой, нежели в прежних «Союзах». Было много фото- и киноаппаратуры, телекамеры. Да и отсек надо было сделать удобным для встречи с американскими астронавтами. Компоновка же была традиционной — по левому борту сервант, по правому — диван. Сервант по количеству приборов и оборудования получился гораздо больше, чем в прежних «Союзах», и мне хотелось найти для него гармоничную по пропорциям и удобную для работы форму. В конце концов это вроде бы получилось. Форму серванта в «Союзе-19» я считаю наиболее удачной в этой серии кораблей. Для встречи с американцами на серванте был сделан откидной столик, оклеенный голубой ворсовой тканью и снабжённый резинками для фиксации на нём разных вещей. Диван был почти таким же, как на предыдущих «Союзах», но бoльшим по размерам, так как в нём помещались скафандры и кинофотооборудование. На диване были места фиксации для двух человек, а другие два человека (при встрече с американцами) могли зафиксироваться по сторонам столика на откидных сиденьях, сделанных также из ворсовой ткани. В отсеке многое делалось для теле- и киносъёмок во время полёта: освещение было лучше, на поручнях размещались телекамеры, применялись матовые эмали. Цвета декоративной отделки проверялись, как они будут выглядеть при телесъёмках (красный цвет выглядел чёрным, а зелёный так и оставался зелёным, поэтому пол и диван были зелёными).

Для меня всегда было очень важно мнение самих космонавтов, и они, по возможности, после полёта делились мнением, оценками самого оснащения и его функциональности. Практический опыт космонавтов был для моей работы просто бесценен. Как иначе я могла бы оптимизировать свои проекты? Так, благодаря информации экипажа мы смогли улучшить многие детали. К примеру, космонавты сначала критиковали недостаточную фиксацию в санитарном блоке, из-за чего им было неудобно пользоваться. Мы не учли также, что бортовая документация для экипажа всё время должна быть закреплена в доступном месте, чтобы всегда быть под рукой. И спальные места, несмотря на все наши старания, были не совсем оптимальными: космонавты попросили предусмотреть сетки, чтобы защититься от свободно парящих вокруг мелких предметов. Я была очень благодарна за все их замечания. Но, конечно, больше всего меня обрадовал комментарий Алексея Леонова, нашего советского командира миссии «Союз» — «Аполлон». После полёта в 1975 году он поделился со мной: «"Аполлон" мне в общем и целом понравился, но он, конечно, не так хорошо продуман, как "Союз"».

В 1976 году, когда закончилась программа ЭПАС, нас перевели в отдел, который занимался орбитальными станциями. Начальником отдела был Л. А. Горшков, а наша группа перешла во главе с О. Фёдоровым. Некоторое время пришлось заниматься декоративной отделкой орбитальных станций «Салют». «Салюты» делались в Филях на заводе им. Хруничева. Их проектировали инженеры, а архитекторы и художники в этом участия не принимали. Когда нас подключили к «Салютам», они были уже скомпонованы и выполнены в металле. Мы, конечно, использовали опыт декоративной отделки и способов фиксации предметов, который у нас был на «Союзах». Главной же нашей работой в этом отделе стала новая орбитальная станция, которая долго называлась 17КС, а когда была сделана, получила название «Мир». Корпус был металлический, такой же, как для «Салютов» и «Алмаза». Он состоял из двух цилиндров, больший — 4,5 метра, меньший — 2,8 метра. Посреди большого диаметра был большой цилиндрический корпус для оптического прибора.

В компоновке «Салютов» был такой принцип, который потом пришлось использовать и нам. Там жилое пространство защищено от внешней космической радиации толстым слоем приборов и агрегатов многочисленных систем. Систем были десятки. Мне очень хотелось сделать общую компоновку станции удобной для людей, с доступом к иллюминаторам, с хорошими каютами, с удобными бытовыми помещениями. Это можно было сделать при «вертикальной» компоновке станции, и я долго рисовала варианты, они сохранились. Но два обстоятельства помешали сделать такую компоновку: необходимость защиты от радиации в длительных полётах станции и удобство монтажа на Земле приборов и агрегатов, когда станция «лежит на боку». Так что пришлось вернуться к общей компоновке, которая была на «Салютах». Но конкретно внутри жилого пространства был убран корпус телескопа, а свободный объём был разделён на зоны: рабочую и салон. Были сделаны две каюты для космонавтов, и станция стала удобной для работы и жилья, что и подтвердилось долгим её существованием на орбите. Схема компоновки станции «Мир» использовалась и при сооружении МКС.

Полностью читайте:
Мойзер, Филипп. Галина Балашова. Архитектор советской космической программы / Филипп Мойзер; пер. с нем. Антона Братишко и Ирины Бушуевой. — Берлин: DOM Publishers, 2018. — 192 с.; илл. (Сер. «Теория и история»)