«Кит. Культурная история»

В древности

Когда начали охотиться на китов?

Трудно сказать, когда именно европейцы начали охотиться на кита. Ряд весьма обрывочных и косвенных свидетельств некогда дал повод утверждать, будто охота на них практиковалась уже в доисторические времена. Сегодня мы знаем, что это не так, по крайней мере применительно к Европе. Сомнительно, что и в античную эпоху люди занимались китобойным промыслом, что, впрочем, не отменяет вероятность того, что они могли наблюдать за китами с берега и разделывать туши выбросившихся на берег. Аристотель, как мы уже подчеркивали, рассказывает об этом животном и приводит довольно подробное его описание; ему известно, что киты Галльского (Атлантического) и Индийского океанов крупнее, чем те, которые встречаются в Средиземном море. 

Что касается Средних веков, то, пожелай мы установить дату появления охоты на китов, нам придется договориться о смысле терминов. Следует ли считать охотой практику загонять китов в эстуарии или фьорды, где их заставляли выброситься на берег, а затем добивали и разделывали тушу? Если да, то такая практика засвидетельствована у народов норвежского побережья с очень давних времен (вероятно, с конца неолита), позднее ее следы обнаруживаются на исландском, ирландском, английском, фламандском, пикардском и норманнском побережьях в Средневековье, но она могла появиться и раньше — в Каролингскую эпоху, если верить некоторым агиографическим текстам (например, «Чудесам святого Ведаста», записанным около 875 года). Кроме того, достаточно рано появляются юридические и фискальные документы, которые свидетельствуют, что определение прав собственности на тушу выбросившегося кита, ее транспортировка и разделка были регламентированными и регулируемыми процессами. Но можно ли это называть охотой? Это слово начинают употреблять лишь в Новое время, а в Средневековье речь всегда идет о«рыбной ловле». Действительно, с точки зрения средневековой зоологии кит — очень большая рыба, а значит, он добыча рыболова, а не охотника. Кроме того, используемые моряками орудия, плавательные судна, применяемые техники, характерные жесты и возгласы — все это напоминает вовсе не охоту, а рыбацкое дело, особый вид рыбной ловли.

Долгое время ловля осуществлялась в прибрежной полосе— так было в Норвегии, Исландии, вдоль берегов Северного моря и в Бискайском заливе. Охотились преимущественно на животное, которое мы сегодня называем гладким китом, — оно достигает 15 метров в длину и весит от 50 до 100 тонн. Сегодня оно считается исчезающим видом, но в Средние века и в начале Нового времени очень часто встречалось в водах Северной Атлантики. Это довольно медлительное морское животное, которое подплывает к берегам в репродуктивный период, иногда получает в текстах название «баскский кит», поскольку баски первыми стали вести интенсивную охоту на него, вероятно уже в XII веке. К концу Средневековья китобойный промысел обрел почти индустриальный размах: этим делом жила часть населения Бискайи, что привело к тому, что многие города — например, Биарриц и Фуэнтеррабия — начали в более или менее реалистической манере изображать китовую охоту на больших печатях. Этот сюжет очень напоминает описания Фомы из Кантимпре или Альберта Великого, о которых мы уже говорили, а также сцену, которую их современник Винсент из Бове — доминиканец, входивший в ближний круг Людовика Святого, — очень ярко изобразил в Speculum naturale («Зерцало природы»): огромной сумме по естественной истории (32 книги, 3718 глав), последняя версия которой была закончена к 1257–1258 годам.

Если ограничиться уже упомянутым способом, которым на кита охотились баски, то охота происходила осенью или в начале зимы, и в ней было задействовано множество лодок, в каждой из которых от шести до десяти матросов. Сначала следовало обнаружить животное, указать на его местоположение другим, затем окружить, начать играть на тамбуринах, трубах или тарелках, поскольку кит чувствителен к шумам и музыке. Два или три самых храбрых моряка вставали в передней части лодки и, пользуясь тем, что кит был очарован звуками, всаживали в его спину огромные гарпуны с железными наконечниками. После этого нужно было немедленно уплывать, потому что монстр приходит в ярость и начинает биться во все стороны, тем самым углубляя рану. Моряки издалека наблюдали за тем, как кит в мучениях погружался в воду, а после снова всплывал на поверхность, нанося хвостом страшные удары по воде и расходуя силы в попытках избавиться от гарпунов и веревок. Наконец он сдавался и погибал. Моряки подплывали, окружали его, добивали пиками и копьями, а затем связывали тушу веревками и заворачивали ее в огромную сеть. После этого, радостные, они вытягивали ее на берег и полностью разделывали, извлекая множество полезных ингредиентов, ведь кит — это «дар Божий»: все в нем было ценно, все могло пойти в дело, все было пригодным. Сеньоры, аббатства и другие власти получали с этого долю — либо в денежной, либо в натуральной форме. Язык кита шел на приготовление вкуснейших блюд, которые попадали на столы сеньоров, епископов и аббатов.

Кроме мяса, которое иногда ели сырым, но чаще засушивали, засаливали (так называемое craspois

Но и это не все материалы и продукты, которые добывали из китов и кашалотов. Высушенные кишки и сухожилия кита использовались как веревки, крепостью превосходившие любые другие, а внутренности — и даже кровь — подчас шли на удобрения. Все части кита пускали в дело, ничего не оставляли на съедение паразитам. Даже серая амбра кашалота, которая иногда плавает на поверхности воды и представляет собой конкременты из его пищеварительного тракта, использовалась в медицине и парфюмерии. Она очень редкая и дорогая — иногда дороже золота — и тем более ценилась, что до XVIII века происхождение ее оставалось загадкой. На этот счет ходили разные легенды. Тот же кашалот служил источником белесого, кремового, полупрозрачного и очень ценного вещества, которое наделяли удивительными целебными свойствами и называли китовой белизной. Долгое время не знали, что это вещество вырабатывается в голове животного. Считалось, что это сперма, откуда и произошло название spermaceti («спермацет», то есть «сперма кита»), которое этому веществу дали в Новое время. Оно применялось не только в фармакологии и косметологии, но и при изготовлении свечей и дорогостоящего мыла.

К концу XV века киты стали реже появляться в Бискайском заливе. Чтобы вести на них охоту, баскам приходилось заплывать все дальше, пересаживаться на более крупные парусные суда, позднее — договариваться с бретонскими и норманнскими моряками, чтобы заходить в северные воды, охотиться вблизи Фарерских островов, побережья Исландии и даже доплывать до залива Святого Лаврентия. Они вступили в конкуренцию со скандинавскими моряками, в частности норвежцами, которым ради охоты на китов тоже приходилось все дальше уплывать от фьордов. Эти новые навигационные практики постепенно превратили рыбалку в настоящую охоту. По крайней мере, само это слово тогда вошло в употребление. Мореплаватели уходили в море на более длительное время, пересекали все более опасные моря, осваивали новые методы и оснащение. Но главное, многократно увеличились риски — не только физические и материальные, но и финансовые. Каждая экспедиция требовала привлечения внушительных средств, составления детальных и нотариально заверенных контрактов, договоров страхования, заключения всякого рода соглашений. Охота на кита стала делом больших денег. Баски больше не могли удержать инициативу, им пришлось уступить сначала англичанам, а затем голландцам — хозяевам северных морских путей Европы. Голландцы нанимали басков на свои корабли как мастеров гарпуна и свежевания, ведь знания предков по-прежнему были востребованы, несмотря на то что техники разделки и консервации усовершенствовались: отныне сало животного растапливали прямо на борту, а полученный жир затем сливали в огромные бочки.

Охота стала настолько масштабнее, что в 1596 году голландский первооткрыватель Виллем Баренц, искавший маршрут в Китай по северным морям, открыл архипелаг Шпицберген. Острова, расположенные далеко на севере от Норвегии, северо-восточнее Гренландии, были излюбленным местом китов, приплывавших туда в определенное время года. Очень скоро этот район превратился в настоящее охотничье угодье. Начиная с 1600–1610 годов на берегах Шпицбергена появляются фактории, которые позднее стали временными колониями, а затем и полноценными поселениями, где мореплаватели жили в сезон охоты: там располагались складские помещения и мастерские, плавильни китового сала, а также продовольственные магазины для снабжения местного населения, в летний период доходившего до десяти тысяч человек. Примером может послужить огромное поселение Смеренбург, название которого дословно переводится как «город китового жира».

Активная охота на кита и возникшая вокруг нее индустрия просуществовали недолго, примерно полвека. К 1660 году ресурс стал иссякать: дело не только в том, что охота велась слишком интенсивно и погубила много животных, но и в том, что выжившие киты стали мигрировать на запад, в море Лабрадор и воды северо-восточной Канады. Факториям Шпицбергена и прибыльному китобойному промыслу голландцев пришел конец.

Подробнее читайте:
Мишель Пастуро. Ворон. Культурная история /  М. Пастуро; пер. с французского Станислава Мухамеджанова под редакцией Михаила Майзульса; предисловие М.Р. Майзульса. — Москва : Издательство АСТ, 2025. — 176 с. : ил.