Россия закрепощенная

Экономика крепостного права глазами Тургенева

Мнение редакции может не совпадать с мнением автора

«Хорь и Калиныч» Ивана Тургенева можно назвать одним из первых произведений русской литературы, показывающим внутренний мир крестьянства. Рассказ мог бы послужить и яркой иллюстрацией экономической модели системы принуждения, на которой держалось крепостное право, считает научный сотрудник Университета Питсбурга и выпускник РЭШ Дмитрий Кофанов.

Это совместный блог N + 1 и Российской экономической школы. В предыдущих циклах мы писали о нобелевских лауреатах по экономике и разбирались в терминах институциональной теории. В новой мини-серии мы посмотрим на экономические теории в литературных произведениях — в предыдущих блогах мы писали о последствиях войн за ресурсы в романе «Дюна» и реальном мире, сходстве Хлестакова и банкиров США, а также о связи импульсивности и финансов у героев Стефана Цвейга.

Ограничение свободы, граничившее с рабством, жестокость и неэффективность крепостного права, которое веками сдерживало развитие России, не оставляют места для поиска положительных сторон этого института. Его целью было принудительное изъятие части продукта, произведенного крестьянами. К труду принуждали как помещики, так и государство, которое разыскивало и наказывало беглецов и бунтовщиков, коих было немало. Но мог ли этот институт держаться исключительно на грубой силе?

Модель Тургенева

В рассказе «Хорь и Калиныч» из тургеневских «Записок охотника» фигурирует скрытный и предприимчивый крепостной крестьянин Хорь. По-видимому, он накопил достаточно денег, чтобы купить себе и семье свободу, но не пользуется этой возможностью. Хорь понимает, что его нынешнее положение предсказуемо («<...> я своего барина знаю и оброк свой знаю... барин у нас хороший»), а вот воля чревата рисками. Сейчас он «торгует помаленьку маслишком да дегтишком» и делится с барином, но получится ли выдержать конкуренцию с богатыми купцами в статусе свободного крестьянина, когда нужно будет опираться только на собственные силы, и какому новому начальству придется подчиниться? Кто будет отстаивать его интересы перед лицом бюрократии или в суде? Крепостное состояние незавидно (и Тургенев был его яростным врагом), но даже для тех, кто имел возможность легально выйти из него, реальные альтернативы могли быть слишком неопределенными и, следовательно, непривлекательными.

Фотоиллюстрация к рассказу «Хорь и Калиныч»

Фотоиллюстрация к рассказу «Хорь и Калиныч» Михаил Боровитинов / Wikimedia Commons / CC0

Рассказ показывает, что крепостные, тем более сидевшие на оброке — то есть несшие денежную или натуральную, но не трудовую повинность, — пользовались гораздо большей свободой действий, чем принято думать. И порой пользовались весьма успешно. В книге историка Трейси Деннисон приводится множество примеров, как крепостные регулярно занимались торговлей и инвестировали в землю и постройки, приносившие им доход. Знаменитый Савва Морозов, основатель бизнес-династии, выкупился из крепостной зависимости, когда ему было за пятьдесят. К тому моменту он уже был успешным предпринимателем и заплатил за себя и сыновей колоссальную сумму — 17 тысяч рублей ассигнациями  

Хотя до 1848 года («Хорь и Калиныч» был опубликован годом ранее) крепостные официально не могли покупать землю на свое имя, такие сделки все же случались. Их заключали от имени помещика, который мог предоставлять письменные гарантии невмешательства в сделку и отказа от прав собственности. Это не обеспечивало крестьянам полной защиты от экспроприации их собственности — в конечном счете, они сами находились в юрисдикции помещика и не могли отстаивать свои права и интересы в независимом суде. Именно такое несчастье произошло с крепостным Акимом, владельцем постоялого двора в одноименной повести Тургенева: барыня продает двор, построенный Акимом на участке земли и некогда купленный им на ее имя, вероломному заезжему мещанину. Согласие крепостного не требуется, поскольку земля и все стоящее на ней принадлежат помещице, которая даже не видит нужды в том, чтобы лично объясниться с бывшим «собственником». И все же даже такие риски не могли совершенно подавить частную инициативу помещичьих крестьян.

Модели экономистов

Можно ли счесть поведение таких хорей рациональным? Что делало выгодным для элит сохранение институтов рабства и крепостного права, а для зависимых работников — приемлемым подчинение этим институтам? Модель, представленная в статье нобелиата Дарона Аджемоглу и Александра Волицки, позволяет лучше разобраться в экономических стимулах этой системы принуждения к труду. В основе модели лежит простая идея: принципал-хозяин выбирает уровень принуждения агента-работника, исходя из производительности последнего и издержек принуждения. Агент, принимая или отвергая «условия контракта», исходит не только из требуемых от него усилий и вознаграждения, но и наличия выгодных альтернатив (например, большего вознаграждения или меньшего объема работы). Чем выше степень принуждения — то есть чем жестче наказание за попытку покинуть хозяина, — тем ниже мотивация сделать это. И напротив, чем выше выгоды альтернативных вариантов, тем привлекательнее решение отказаться от прежнего «контракта». Например, выкупив себя, предприимчивый крепостной будет нести все издержки, связанные с неэффективной российской бюрократией, но может еще больше разбогатеть и не зависеть от переменчивой воли помещика и его наследников.

Таким образом, в модели Аджемоглу и Волицки есть два важных фактора, которые влияют на степень принуждения в противоположных направлениях и позволяют объяснить возникновение и исчезновение крепостного права и рабства. Первый фактор — спрос на труд: чем выше цена производимого товара, тем сильнее хозяева будут полагаться на принуждение, чтобы оставлять себе как можно большую часть прибыли. Это согласуется с популярным объяснением так называемого «второго издания крепостного права» в государствах Центральной и Восточной Европы — оно связывает новое закрепощение крестьян, начавшееся в XVI веке, с ростом зернового экспорта в страны Запада, которые переживали экономический подъем и развитие капитализма. Столкнувшись с растущим спросом на зерно, помещики предпочли усилить контроль за мобильностью и трудом крестьян, чтобы получить больший рыночный излишек.

Противоположное влияние оказывает второй фактор — наличие альтернативы для работника: чем она доступнее и привлекательнее, тем слабее принуждение, которое из-за роста издержек становится менее выгодным. Логика здесь не так очевидна: казалось бы, можно ожидать и обратного эффекта — хозяин постарается силой удержать работников, стремящихся к лучшей доле. Именно такой контраргумент, на первый взгляд, следует из знаменитой «гипотезы Домара» о том, что введение крепостного права в России в XVI–XVII веках было вызвано дефицитом труда относительно количества земли — ее было так много, что у крестьян всегда была возможность сбежать от притеснений помещиков на свободные территории или к другому помещику, так что власти стремились привязать работников к земле.

Феодал дает указания крестьянам, средневековая миниатюра

Феодал дает указания крестьянам, средневековая миниатюра Queen Mary Master / Public domain

Однако в действительности противоречия между двумя подходами может и не быть, а степень принуждения зависит от его «доходности» в конкретных обстоятельствах. В модели Аджемоглу и Волицки хозяева могут снижать для работников привлекательность альтернатив через жесткое принуждение. По этой логике большое количество земли в России лишь стимулировало элиты привязать крестьян к поместью, так как их предельная производительность повышалась: каждый крепостной мог обработать больше земли. 

Совмещение гипотезы Домара и модели Аджемоглу и Волицки помогает найти ответ на важнейший вопрос в истории крепостного права в Европе: расхождение между Западной и Восточной Европой после эпидемии чумы середины XIV века, которая наполовину уменьшила европейское население. На Западе за эпидемией последовала ликвидация остатков крепостничества, поскольку, как считается, рабочие руки сильно подорожали — это позволило крестьянам и сельскохозяйственным работникам требовать намного лучших условий найма. В Восточной Европе подобного не случилось, и к XVI веку началось повторное закрепощение. 

Вероятно, восточноевропейские помещики изначально в большей мере контролировали своих крестьян и были в состоянии объединиться, чтобы противодействовать миграции работников, а также могли оказывать давление на власти с целью усиления крепостного права (о чем говорится, например, в книге «Почему одни страны богатые, а другие бедные»). Это укладывается в логику модели Аджемоглу и Волицки, основанной на соотношении двух эффектов, из которых складывается «доходность» принуждения. Цены на сельскохозяйственные товары выросли везде, но в Западной Европе, прежде всего в силу развития городов с процветающими торговлей и ремеслом, у крестьян были гораздо более привлекательные альтернативы работе на помещика, и принуждение не помогло бы добиться желаемого.

С точки зрения наличия альтернатив, в Российской Империи в самом невыгодном положении оказались большинство дворовых людей, которые обслуживали помещиков и были больше всего привязаны к ним. Пахать землю они часто не умели — она им даже не полагалась в рамках реформы по отмене крепостного права. И если им не удавалось обзавестись каким-либо ремесленными навыками, то найти другое занятие было непросто. Неудивительно, что чеховский Фирс из «Вишневого сада», преданный слуга, оставшийся жить в поместье, называет выход крепостных на волю в 1861 года «несчастьем».

Мировой посредник зачитывает со ступеней господского дома княгини Трубецкой Положение о крестьянах, 1861 год

Мировой посредник зачитывает со ступеней господского дома княгини Трубецкой Положение о крестьянах, 1861 год Автор неизвестен / Wikimedia Common / Public domain

Согласно модели Аджемоглу и Волицки, принуждение в конечном итоге уменьшает благосостояние и работников, и общества в целом. Чем больше усилий прикладывает работник, тем выгоднее хозяину принудительный труд, — иначе пришлось бы больше платить. И это демотивирует работников повышать производительность. Работникам же выгоднее иметь дело с менее требовательными хозяевами — тогда они меньше подвергаются принуждению. Отставание Российской империи от передовых экономик того времени вполне укладывается в эту модель.

Хотя, согласно современным исследованиям, упразднение крепостного права в Российской Империи в целом повысило производительность в сельском хозяйстве и жизненный уровень крестьян, а также ускорило промышленный рост, едва ли все  крестьяне и помещики были удовлетворены результатами реформы. И снова следы этого мы находим в русской классике. В поэме Николая Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» странствующие крестьяне, выслушав жалобы помещика на упадок помещичьего и крестьянского хозяйства после отмены крепостного права, заключили:

«Порвалась цепь великая,
Порвалась — расскочилася
Одним концом по барину,
Другим по мужику!..»

Неудовлетворенность результатами реформы не покидала крестьянство. Конфликты, связанные с распределением земельных угодий (особенно между бывшими крепостными и помещиками), отправлением повинностей и уплатой налогов, с утроенной силой вспыхнули в 1905 году, а потом и в 1917-м. Как ни тяготились крестьяне крепостной зависимостью, избавление от нее и разрыв связей с помещиками оказались для них непростым делом, сопряженным со множеством проблем. В исходе трагических событий начала XX века проявилось тяжкое наследие крепостного права, которое Тургенев считал не только аморальным и несправедливым, но и препятствием на пути развития страны.

Нашли опечатку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter.