«Человек против окружающей среды: Ландшафты Великой войны в Восточной Европе»

Первую мировую войну можно рассматривать не только с политической, экономической, социальной и культурной точки зрения, но и с точки зрения ее воздействия на экологию. В книге «Человек против окружающей среды: Ландшафты Великой войны в Восточной Европе» («Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге») коллектив авторов рассказывает, как военные действия привели к уничтожению природных ландшафтов, трансформации хозяйственных практик и изменению отношения к природе. Предлагаем вам ознакомиться с фрагментом о том, как русские и немецкие войска по-разному использовали древесину.

Лес как элемент военного планирования и деятельности

Еще до войны исследователи указывали на обилие лесов и болот в западных губерниях Российской империи и прилегающей к ним Галиции. Накануне войны русские военные, писавшие о возможном столкновении с Австро-Венгрией, упоминали о лесистости Галиции как ее характерной черте. Леса должны были принудить войска двигаться только по дорогам и чрезвычайно затруднить маневры при отклонении от них. Отмечалось, что леса, находившиеся под охраной государства или частных владельцев, «большею частью окружены канавами около двух аршин глубиной (чуть меньше 1,5 метра — авторы) с валом», а «лесные поляны также по большей части окружены такими же канавами», потому «оборону лесов возможно ожидать очень упорную, а для захвата лесов, если это потребуется, необходимо вести наступление с искусным применением к местности».

Карпаты показались многим солдатам и офицерам русской армии пустынным и диким краем, они увидели там «горы да лес и больше ничего». Действительно, участники боевых действий часто отмечали чрезвычайную лесистость местностей, где им довелось воевать. Так, в Беларуси военный врач Кравков писал, что на его пути только «дремучие леса — преимуществ[енно] дуб, граб, береза, попадается осина, верба», «местность болотистая». Отправленный в 1915 году в Волынскую губернию, под станцию Сарны, новобранец И. С. Рассыхаев, уроженец Вологодской губернии, отметил, что «местность позиции большей частию лесистая, лежат также болота», а «леса растут сосны, березы, дуб, граб, клен, ольхи и др.». То же самое наблюдали и чины русского лесного ведомства, обследовавшие Галицию и изучившие доступную документацию, отметив, что в горах росли «пихта и ель в смеси с дубом, буком, грабом и березой», а на «равнинных местах предгорий встречается также осина», которую считают сорной и пытаются истребить.

Леса в зоне боев активно застраивались военными объектами. Нередко на отдельных участках линии фронта, в том числе на Западном и Юго-Западном фронтах, возникали целые «городки» из землянок, блиндажей и вообще разного рода долговременных укрытий, в которых офицеры и солдаты старались максимально обустроить свой быт. Врач Т. Я. Ткачев наблюдал такую картину в июне 1915 года:

Рижский биолог Карл Райнхольд Купфер, настроенный прогермански и воевавший в составе балтийского ландесвера в 1919–1920 годах, пристрастно заметил, что германские подразделения показали себя в деле строительства и обустройства лесов гораздо более искусными мастерами, чем русские. Во время строительства укреплений, по его наблюдениям, «лес на немецкой стороне нигде не был расчищен больше, чем казалось необходимым, а оставшиеся стоять деревья остались неповрежденными там, где только что не попали пули», при этом «с русской стороны вырубка лесов происходила повсюду далеко за пределами необходимости». Кроме того, почти всем уцелевшим после вырубки деревьям был нанесен существенный ущерб лошадьми, обгрызавшими кору, когда их привязывали к стволам. Это обусловило гибель растений, а бывшие лесные массивы всего за несколько лет превратились в «заросшие сорняками степи» (Unkrautsteppen).

Австрийский военный врач Бернард Бардах также восхитился талантом строителей в австро-венгерской армии. В октября 1915 года на лесной прогулке в окрестностях Луцка он был впечатлен, как 68-й пехотный полк использовал свои строительные инструменты: «...землянки и бараки выглядели как виллы, а внутреннее устройство часто просто невероятно». Весной 1916 года он же наблюдал другой лагерь в лесу, который выглядел «как в сказке»: с устройствами для получения питьевой воды, банями и вошебойками, а «укрытия для солдат, частично подземные, великолепно построены — наличники, окна, двойные входы, электрическое освещение».

Способы использования полученной в лесу древесины были более-менее одинаковыми в противостоявших друг другу армиях («строительство бесчисленных землянок, срубов, окопов и мостов, ... дорог»), но, по наблюдению Купфера, практики обращения с материалом различались. Так, он отметил, что в окрестностях Риги при прокладывании мощеных путей на частично песчаной, частично болотистой почве «русские военные неизменно действовали несравненно более расточительно, чем немецкие, прокладывая дощатые дорожки на 1,5–2 раза шире старых и используя только доски толщиной в несколько дюймов и максимально широкие». Германские же подразделения дощатые настилы делали «из гораздо более тонких бревен, обтесанных с одной стороны и выровненных слоем песка, насыпанного сверху». Кроме того, немецким военным требовалось гораздо меньше дерева для строительства узкоколейных железных дорог, потому что они использовали железные шпалы.

Отапливание окопов и землянок и приготовление пищи, конечно, требовало дерева. Жалобы на его отсутствие нередки в письмах и дневниках комбатантов. В межвоенный период специалисты констатировали полное истощение лесных массивов в пределах фронтовой линии, особенно вдоль железнодорожных и водных сплавных путей, и настаивали на необходимости их рекультивации в качестве стратегического запаса на случай очередных боевых действий. Спешные поиски новых месторождений топлива привели к попыткам разработки торфяных болот прямо в районе боевых действий. Параллельно шли заготовки мха для нужд лазаретов, пытавшихся компенсировать нехватку перевязочного материала.

По докладам и отчетам военных инженеров видно, что лес и прочие объекты воспринимались как нечто, что можно и нужно было использовать для организации оборонительных позиций. Во время боев «лесистый характер местности ... стеснял до чрезвычайности обстрел, иногда сокращая его до 100–150 шагов». Расчистка часто затруднялась твердыми породами леса, потому давались указания «улучшить обстрел устройством косых к окопам просек, обстреливаемых из пулеметов». Так, военные инженеры в ноябре 1914 года докладывали о предмостных позициях близ Юзефова, Аннополя и Сандомира на Висле, что «в виду удаленности железно-дорожных линий и затруднительности подвозки материалов дано разрешение производителям работ рубить леса, как для очистки обстрела и устройства засек, так и для получения бревен, накатника, жердей и хвороста на блиндажи, одежду крутостей, мосты и проч.». Более того, «дано разрешение производителям работ приспособлять к обороне селения, дворы, усадьбы, кладбища и т. п., составляя вместе с представителем полиции и понятыми об этом соответствующие акты». Тем не менее генерал-майор П. И. Вербицкий, начальник инженерных снабжений армий ЮЗФ, приказал «прежде приступа к этим работам, производителям их взвесить крайнюю необходимость таких работ в данный момент, и, во всяком случае, жилых построек не трогать, садов не рубить и ограничиваться лишь существенно необходимым, помня, что до обороны этих позиций может и не дойти, а, при неосмотрительности, из местных жителей создались бы враги».

В период полноценной оккупации части Галиции, когда военные действия переместились в Карпаты и район Перемышля, сельскохозяйственные угодья и леса, принадлежавшие местному населению, начали систематически реквизироваться для постройки резервных укреплений. В отличие от временных окопов, наскоро выкопанных в ходе непосредственных боев, эти линии строились под руководством квалифицированных инженеров по специально разработанным проектам, особыми строительными частями действующей армии с привлечением местного населения по найму или трудовой мобилизации. Земли не только изымались из хозяйственного оборота, но и полностью меняли свой рельеф и экосистемный характер. К примеру, на возведение одного километра однополосных укреплений (число полос оплетенных кольев перед окопами могло доходить до пяти-шести) требовалось около двух тысяч кольев, которые впоследствии оплетались колючей проволокой. В среднем на постройку одной землянки в системе окопов уходило около 160 цельноствольных деревьев. Только одной инженерной дружиной, состоящей из военнопленных, с января по май 1917 года в Коломыйском уезде Восточной Галиции было вырублено более 100 000 деревьев разных пород: ель, дуб, граб, бук, пихта, сосна (в общей сумме в этом уезде менее чем за полгода было уничтожено 2,5 квадратных километров леса). Кроме того, большое внимание уделялось расчистке местности для лучшего обзора артиллерии и пехотных цепей, ее площадь должна была составлять не менее 500 шагов в направлении от устраиваемых укреплений. В упомянутом уезде в этих целях было уничтожено 71 квадратный километр зарослей кустарника. Похвалу начальства заслужил командир стоявшего в Восточной Галиции Гренадерского корпуса: «Здесь в лесистой местности... на расчистку обстрела не менее 500 шагов обращено самое тщательное внимание: леса вырублены большими площадями, лес свален в направлении выстрелов, хвоя обрублена и сожжена». Данные отчетов, в которых зафиксированы практики уничтожения леса в военных целях, совпадают с зарисовками путешественников, посещавших оккупированную Галицию. Так, А. Н. Толстой пишет: «Небольшой лесок оказался засекой, то есть он был порублен со всех сторон в глубину на несколько сажен и по сваленным деревьям отплетен проволокой».

В менее лесистых районах войска также активно вырубали деревья, не особо считаясь с нуждами местных жителей. Так, при сооружении предмостной позиции на левом берегу реки Вислы против м. Юзефов Люблинской губернии находились «леса, подлежащие рубке для расчистки обстрела, сосновые, посредственной густоты, высотою от 5 до 8 сажень, за исключением леска перед редутом № 9, имеющим в высоту менее 5 сажень». Вырубка этих лесов сильно ударила по крестьянским обществам, потому что, как отмечает отчет, «на долю каждого хозяина приходится такое малое количество леса, что обыкновенно для своих нужд они покупают леса в казенной даче у деревни Слущино, либо у частного лесовладельца Квятковского, близ деревни Поточек».

Лес оказывался, наравне с людьми в окопах, жертвой газовых атак с обеих сторон. Д. Г. и Е. Г. Гужва, анализируя отчеты о последствиях атаки под Сморгонью в июле 1916 года, отметили, что, «проходя по местности, отравляющие вещества поражали не только людей, но и окружающую природу. Листва и хвоя на деревьях и кустарниках побурела, деревья приняли осенний вид. Однако не все породы лиственных были поражены одинаково. Так, сильно пострадали тополь, береза, акация, липа и спирея, но росший рядом с ними ясень совершенно не пострадал. Трава также не несла на себе следов воздействия газа, в то время как действие на древесные породы наблюдалось на протяжении более 12 км». Участник войны, выдержавший две газовые атаки, писал, что «на растительный мир в обоих случаях газ действовал очень сильно», «весь лес (как хвойный, так и лиственный) через несколько дней становился совершенно желтым и осыпался». Губительное воздействие газов на растительность отметили также ученые-ботаники, указав на характерные поражения растений.

Польский инженер лесного хозяйства Ян Косина, подытожив свои наблюдения в Бескидах в 1916 году, назвал главные причины гибели лесов из-за деятельности военных:

1. сооружение рвов, траншей, окопов и укрытий;
2. вырубка деревьев, необходимых для сооружения этих рвов, для сооружения убежищ, часто тщательно продуманных и прочно построенных, для проволочных заграждений, для строительства и ремонта дорог и мостов, для демаскировки приближающегося противника и, наконец, для заготовки дров;
3. умышленный или случайный пожар, особенно в молодых рощах;
4. повреждения, часто полное уничтожение деревьев снарядами и, наконец
5. вытаптывание [травы и подлеска] и выпас [на полянах лошадей].

В карпатских лесах следы столкновений 1914–1918 годов были хорошо видны еще в конце 1930-х годов, когда один из энтузиастов польского туристического движения Владислав Круговский, вдыхая во время похода «запах гор и войны», наблюдал «залитые солнцем склоны холмов со стрелковыми траншеями», которые «наполовину заросли травой, наполовину были выровнены ветрами и человеческой рукой».

Подробнее читайте:
Человек против окружающей среды: Ландшафты Великой войны в Восточной Европе: коллективная монография / Я. А. Голубинов, Ю. А. Жердева, А. С. Лихачева, О. С. Нагорная (руководитель авт. коллектива). — СПб. : Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2024. — 396 с. : ил. — (Эпоха войн и революций; вып. 21).