«Почему жирафы не стали людьми и другие вопросы эволюции»

Жирафы, несмотря на свою непохожесть на людей, имеют с нами общее прошлое. Наши виды произошли от одного предка и долгое время развивались в схожих условиях, однако в конце концов пошли разными эволюционными путями. В книге «Почему жирафы не стали людьми и другие вопросы эволюции» (издательство «Бомбора») палеоантрополог Станислав Дробышевский рассказывает, почему так произошло и насколько мы на самом деле отличаемся друг от друга. Предлагаем вам ознакомиться с фрагментом о том, как во второй половине миоцена жирафы и приматы начали увеличиваться в размерах.

Жирафы обретают короны

Жирафы и до того были самыми большими парнокопытными, а во второй половине миоцена прямо-таки рванули в размерах, но некоторые не ввысь, а вширь. Особо удались в этом смысле сиватериевые Sivatheriinae. Ростом они были такими же, как палеотрагусы и самотерии, — около 2 метров в холке, их шея и ноги оставались сравнительно короткими, но стали крайне массивными. Отличный пример — испанская Birgerbohlinia schaubi, ноги которой были на треть короче, чем у жирафа, но на треть толще. Подобно шаньситериям, биргерболинии были четырехрогими, только передняя и задняя пары рогов были самостоятельны и далеко разнесены.

Такого же двухметрового роста, как биргерболинии, но гораздо более легкого сложения были европейские деценнатерии — Decennatherium pachecoi и D. rex; иранский D. crusafonti и пакистанский D. asiaticum были заметно выше. Морда деценнатериев чрезвычайно вытянулась, а глаза сместились довольно далеко назад. Возможно, такая форма помогала лучше щипать высокую траву, одновременно поглядывая за хищниками. В пользу усиленной травоядности говорят и места крепления жевательных мышц, в частности — увеличенная ямка для жевательной мышцы на нижней челюсти; расширенность морды была промежуточной между тонкой палеотрагусовой и широкой самотериевой. Задние рога деценнатериев поддались общей тенденции к удлинению (передние рожки были совсем крошечными); у самок они были тонкими и гладкими, а у самцов — толстыми, рифлеными и с пупырышками в несколько рядов, особенно у старых особей.

Прямо противоположный комплекс реализовался у браматериев: их морды были резко укорочены, а головы в целом были очень короткими, крайне широкими и чрезвычайно высокими. На макушке красовались две пары огромных рогов. У йеменско-пакистанских Bramatherium perimense они были короткими, но очень толстыми, с закругленными верхушками, больше похожими на бугры. Апогея же украшение достигло у пакистанских B. megacephalum (он же Hydaspitherium megacephalum): высоченная корона с двумя длинными рогами у основания и ещё двумя расходящимися на верхушке. Любопытно, что самый красивый венценосец был и самым маленьким из всех браматериев; видимо, половой отбор компенсировал рост роскошной тиарой. Судя по строению челюстей и средневысоких зубов, этот вид был травоядным. Коротконогие рогатые гипермассивные травоядные — это почти бизоны миоценовых лесостепей.

Видимо, существовали и другие виды, например B. grande (он же Helladotherium grande и Hydaspitherium grande) и B. birmanicum (он же Hydaspitherium birmanicum), но они известны только по зубам. От молдавского Bramatherium suchovi сохранился целый череп, но есть мнение, что он принадлежал к другому роду.

Самыми маленькими сиватериевыми были пакистанские Vishnutherium iravaticum, а самыми большими — Helladotherium duvernoyi, обитавшие от Европы через Турцию до Ирана. В отличие от их родственников, все известные черепа элладотериев безрогие — и самок, и самцов, хотя два пола хорошо отличались размерами. Впрочем, на некоторых черепах элладотериев имеются утолщения кости — непарное в центре лба и парное за глазами, так что, вероятно, самцы все же имели рога. Из всех сиватериевых элладотерии максимально похожи на более продвинутых болиний и, вероятно, были их ближайшими родственниками.

Между прочим, характерная голова «дракона» на древнегреческой вазе, расписанной в 560–540 годах до нашей эры, на удивление похожа на череп самки самотерия, элладотерия или какого-то близкого жирафа. Поскольку на ископаемых черепах передняя часть верхней челюсти обычно отломана, у чудовища верхняя челюсть короче нижней; затылок характерно заострен, нижняя челюсть вполне узнаваемой формы с высокой восходящей ветвью. Правда, поскольку подразумевалось морское чудище, готовое сожрать Гесиону, зубы нарисованы длинными и острыми, наклоненными вперед, но даже тут жирафья природа могла сыграть роль, так как вытянутые нижние резцы жирафов направлены строго вперёд, а обломанные гребни на премолярах и молярах могли представиться древним грекам острыми клыками. Единственная нежирафья черта — склеротикальное кольцо в глазнице, типичное для рептилий и птиц; видимо, тут художник вдохновился какой-то другой находкой. Череп на вазе изображен торчащим из скалы, что лишний раз показывает, что за образец была взята окаменелость, вросшая в брекчию, какими столь богаты греческие миоценовые отложения. Немножко странно, что Геракл стреляет в фоссилизованный череп из лука, портит ценный образец. Но сына Зевса можно понять и простить — он герой, а не палеонтолог, учился не на биофаке, а вообще у кентавра. Главное, чтобы сейчас люди, нашедшие подобные черепа, несли их в музей, а не портили во славу мифологии.

Элладотерии придерживались традиционной листвяной диеты. Пропорции их черепов и ног были самыми умеренными: не столь вытянутыми, как у деценнатериев, но и не такими укороченными, как у сиватериев и браматериев.

Показательно, что в Северной Америке строго параллельно в аналогичных условиях эволюционировали верблюды. На кого ни взгляни — миоценовых Oxydactylus longipes и Aepycamelus elrodi, плио-плейстоценового Camelops hesternus или их многочисленных родственников — у всех них пропорции абсолютно такие же, как у элладотериев, а порой и более вытянутые. Неспроста первый из видов эпикамелусов назван Ae. giraffinus.

Конвергенция касалась не только ног и шеи, она была и физиологической. Верблюды знамениты своей способностью долго не пить. А изучение соотношения разных изотопов кислорода показывает, что палеотрагусы и биргерболинии большую часть воды получали из древесных листьев, как и современные жирафы. Более того, супервытянутая шея современных жирафов, поддерживаемая в вертикальном положении мощнейшей связкой, идущей от затылка до хвоста, не дает им наклоняться. Если кто не видел пьющего жирафа — полюбуйтесь. Раскорячиваться для того, чтобы попить, жирафам не хочется, отчего они приобрели запредельную засухоустойчивость: они могут не прикасаться к воде несколько недель, а необходимую влагу получают из листьев. Когда же совсем припекает, за раз выпивают 40 литров.

Верблюдообразность жирафов и жирафообразность верблюдов еще аукнулась в будущем.

*

Увеличение роста было модно не только среди жирафов. В том же самом Сивалике, где жили особо тяжеловесные браматерии, совершенно аналогичные процессы происходили, например, со свиньями. Крайне показательно увеличение зубов от мелкого Conohyus chingiensis до гигантского Tetraconodon magnus. При этом размеры зубов могли обгонять рост остального тела, такое явление называется мегадонтией.

Не обошла мегадонтия и приматов. В позднемиоценовых слоях Сивалика с древностью 9–11,6 миллионов лет назад пара зубов, в целом похожих на сивапитековые, описана как Chinjipithecus atavus. С этой обезьяны началась эпичная история гигантопитеков — рекордсменов в мире приматов. С 9 до 5 миллионов лет назад на основе сивапитековых появились настоящие чудища — Gigantopithecus giganteus (он же Gigantopithecus bilaspurensis и Indopithecus giganteus). К сожалению, до сих пор они известны только по зубам и одной нижней челюсти. Но зубы индийского гигантопитека были как у большой гориллы, так что масса тела должна была достигать не меньше 150 килограмм, а скорее всего — сильно больше! В более поздние плейстоценовые времена — от 1,96 миллионов лет назад до 300 тысяч лет назад — у Gigantopithecus blacki размеры еще выросли — в полтора раза больше гориллы, так что средняя масса тела должна была быть около 270 килограмм, а по оптимистичным оценкам — до 600 килограмм, рост же мог быть до 3 метров! Для сравнения, самый тяжелый самец гориллы в природе весил 225 килограмм, а самый рослый был 194 сантиметра высотой, самки же обычно имеют вес 70–114 килограмм и рост 140–150 сантриметров.

Причины увеличения размеров у приматов были ровно те же, что и у копытных: достаточное количество еды и избегание пресса хищников. Нарушение этого баланса неизбежно приводило к вымиранию. Когда в середине плейстоцена саваннизация докатилась до Юго-Восточной Азии и высушила леса, огромным специализированным приматам уже не хватало места и пищи. Выжили только мелкие сверхподвижные гиббоны и не самые крупные орангутаны. Одновременно в Азии в полную силу развернулись люди, которые вполне могли охотиться если и не на взрослых гигантопитеков, то точно на детенышей. Для приматов с доведенной до идеала K-стратегией размножения — очень редкое рождение очень малого числа детенышей с усиленной заботой о них и повышенным выживанием потомства — это была катастрофа. Если чадо рождается, скажем, раз в пять лет, да потом еще лет десять-пятнадцать растет, а питекантропы хотят есть каждый день и, в отличие от кошек и гиен, со своими мозгами и копьями способны уязвить и малыша, и даже трехметрового монстра, то у обезьян не остается ни малейших шансов.

Подробнее читайте:
Дробышевский, С. Почему жирафы не стали людьми и другие вопросы эволюции / Станислав Дробышевский. — Москва: Бомбора, 2024. — 192 с.