«Тайны души»

В конце XIX века Зигмунд Фрейд выдвинул теорию, утверждавшую, что причины психических расстройств следует искать в глубинах психики, — и предложил метод их лечения. Со временем фрейдизм утратил свою значимость, а теория была переосмыслена. В книге «Тайны души: Социальная и культурная история психоанализа» (издательство «НЛО»), переведенной на русский язык Андреем Захаровым, специалист по культурной истории XX века Эли Зарецки восстанавливает траекторию развития психоанализа и показывает, какое влияние эта теория оказала на культуру и общество.. Предлагаем вам ознакомиться с фрагментом, посвященным его роли в признании и лечении неврозов, распространенных среди участников Первой мировой войны.

***

Великая война стала первым раскрытием катастрофического потенциала, присущего современности. Желание совладать с ним потребовало глубокой работы по его осмыслению, производимой психологией, искусством, политической мыслью и гражданским обществом. Важность места, занимаемого во всей этой деятельности психоанализом, становилась все очевиднее по мере того, как на сцену выходили «военные неврозы», свидетельствовавшие об упадке прежней воинской этики, разворачивалась революция сексуальных и гендерных ролей, обозначилось массовое тяготение к психологизации мышления.

«Снарядный шок» (Granatschock) — опыт людей, потрясенных войной до той степени, при которой нормальное функционирование становится невозможным, — широкое общественное внимание в 1915 году. Всего за несколько месяцев сражений обе стороны понесли огромные потери. Как видно из самого термина, первоначально «снарядный шок» объяснялся нарушением работы нервной системы из-за близких разрывов снарядов, но по мере того, как случаи нового синдрома множились, эта гипотеза . На медицинском конгрессе, состоявшемся в Гамбурге в 1915 году, симптомы «снарядного шока» успешно снимались с помощью гипноза. К концу того же года 40 процентов британцев, которые пострадали в зоне боевых действий, получили психологические диагнозы. Но, даже несмотря на это, многие армейские психиатры отвергали необходимость обращения к психологии. Рассматривая «снарядный шок» под тем же углом зрения, под которым их предшественники воспринимали истерию, они видели в нем расслабленность воли и характеризовали его нарочито дискредитирующими терминами типа «невроз жадности» или «невроз борьбы за пенсию». По , лечения электричеством или наготой было вполне достаточно для того, чтобы «восстановить активность индивида до нормального уровня».

«Снарядный шок» сигнализировал о психологической опустошенности, причиняемой войной. Для традиционной психиатрии эта проблема оказалась непосильной. В одном из солдатских писем говорилось: «Человек, просидевший в траншеях столько же, сколько мы <...> по крайней мере, должен утратить чувствительность к целому ряду вещей. Слишком много ужасающего и непостижимого сваливалось на наши головы. Наши бедные маленькие мозги попросту не выдерживали». Эрнст Зиммель, молодой немец и ученик Фрейда, уточнял: «Разрушения причиняет не только кровавая война, сама человеческая личность тоже переживает острейший конфликт. <...> Все те элементы личного опыта, которые слишком ужасны для того, чтобы их проработало рациональное мышление, вытесняются вниз, на бессознательные уровни психики. Они лежат там, подобно минам замедленного действия, в любой момент готовым взорваться». Андре Бретон, французский студент-медик, служивший на линии Мажино, осмыслил эту тему еще глубже. Работая с повредившимся умом солдатом, убежденным в том, что война есть спектакль, где ненастоящих раненых специально размалевали косметикой, а трупы одолжили в медицинском училище, он начал формулировать систему взглядов, которую назвал сюрреализмом.

Для психоанализа ситуация была провоцирующей. Полностью интегрировав психологическое измерение, он мог представлять себя в качестве гуманной и лишенной принуждения альтернативы старой психиатрии. Все ближайшие сподвижники Фрейда работали с жертвами «снарядного шока». Абрахам возглавлял психиатрическую комиссию, освобождавшую от службы на Восточном фронте. Ференци организовал психиатрическое отделение при военном госпитале в Будапеште. Эрнст Зиммель руководил полевым психиатрическим госпиталем в Позене. Виктор Тауск служил экспертом-психиатром в военном суде Люблина и выступал адвокатом солдат, обвиненных военными властями в . Абрахам свой тогдашний подход следующим образом: «Я отказываюсь от любой насильственной терапии, а также от гипноза — ради упрощенной разновидности психоанализа». Зиммель между тем сетовал на то, что психиатры, не имеющие отношения к психоанализу, «превращают лечение в пытку». «Судьба предоставляет нам беспрецедентную возможность протестировать теорию бессознательного, которую выдвинул Фрейд», — суммировал британский доктор Уильям Риверс.

Психоанализ приветствовали не только из-за его психологических теорий; не менее важное значение имел его уникальный подход к гендеру. К 1916 году психиатры в основном объясняли проявлявшийся у солдат «снарядный шок» навязываемой им извне «пассивностью». Согласно Риверсу, за этим синдромом стоял тот факт, что «мужчины в окопах на протяжении длительного времени остаются пассивными и беспомощными». С точки зрения Уильяма Максвелла, «мужчины, которые вынуждены пребывать в полнейшей пассивности под обстрелом, переживают высочайшее нервное напряжение. <...> Для тех из них, кто сохраняет нормальное ощущение опасности, это вскоре превращается в привычку ловить вой приближающегося снаряда, гадая, насколько близко он взорвется. В подобном режиме можно выдержать максимум час или два». В британском Министерстве обороны также делали вывод о том, что базовой причиной «снарядного шока» выступает «длящаяся угроза, переживаемая в статичном положении». Подобные трактовки получили определенное подтверждение, когда после немецкого наступления 1918 года, приведшего фронт в движение, количество таких неврозов начало снижаться.

«Пассивность», разумеется, была кодовым словом, обозначавшим фемининность. Военные психиатры того времени видели в «снарядном шоке» сбой маскулинности; подобным же образом, уместно напомнить, психиатрия более ранней поры считала истерию сбоем фемининности. Гарфилд Пауэлл, британский военнослужащий, раздраженный антивоенными речами, которые в ходе наступления на Сомме звучали все чаще, писал: «„Снарядный шок!“ Да знают ли они, что это значит? Мужчины делаются слабыми, подобно детям, они плачут, размахивают руками, как безумные, хватаются за стоящих рядом и умоляют не оставлять их одних». Один из персонажей романа «Конец парада» Форда Мэдокса Форда восклицает: «С какой стати только чертовы девчонки должны обладать привилегией визжать и хныкать?» Даже несмотря на то что Фрейд уже отказался воспринимать маскулинность в виде независимого психологического фактора, ту же тональность можно было обнаружить и среди психоаналитиков. На Будапештском психоаналитическом конгрессе 1918 года Абрахам говорил, что солдаты на фронте вынуждены преодолевать длящийся ужас, оставаясь «в состоянии полнейшей пассивности». Как итог, они «без остатка отдаются своему страданию, обнаруживая тем самым черты, отличающие женскую пассивность. Так, для них становятся симптоматичными попытки снова и снова переживать ситуации, породившие их невроз, и стараться вызвать сочувствие у других».

Война была бы невозможной, если бы к 1914 году уже не осталось старой, аристократической воинской этики, превозносящей мужскую храбрость, самопожертвование и физическую силу. Но когда она превратилась в массовое и бессмысленное насилие, не предполагающее индивидуального героизма, прежний этический кодекс начал разрушаться. «Снарядный шок» стал этого ветшания. Вопреки риторике Абрахама, психоаналитики шли в первых рядах ниспровергателей традиционной этики, прославлявшей самоконтроль и жесткое разграничение полов. Масштабы происходивших тогда перемен прекрасно отразила писательница Пэт Баркер, попытавшаяся в своем романе «Регенерация» реконструировать ход мыслей Уильяма Риверса после его обращения к аналитическому методу: «Убеждая своих пациентов в том, что в нервном срыве нет ничего постыдного, что испытываемые ими ужас и страх являются неизбежными реакциями на травматический военный опыт, что их лучше признавать, а не подавлять, что сочувствие и симпатия к другим мужчинам вполне естественны и правильны, что слезы представляют собой приемлемую и полезную часть скорби, Риверс выступал против всего того, что когда-то внушалось им воспитателями. Ведь в них формировали убеждение в том, что подавление эмоций составляет саму суть мужественности, а мужчины, которые срываются, плачут, боятся, — это просто бабы. Рекомендуя своим молодым пациентам оставить попытки подавления подобных чувств и позволить себе прочувствовать сострадание и ужас, неизбежно вызванные их военным опытом, он фактически выбивал почву у себя из-под ног».

Подробнее читайте:
Зарецки, Э. Тайны души: Cоциальная и культурная история психоанализа / Эли Зарецки; пер. с англ. Андрея Захарова. — М.: Новое литературное обозрение, 2023. — 624 с. (Серия «Интеллектуальная история»)