«Навеселе»

Мы пьем, чтобы стать остроумнее, забыть о проблемах и как следует отдохнуть. Однако за опьянение приходится расплачиваться потерей контроля над собой и неприятными последствиями для организма. Почему тогда в ходе эволюции мы так и не справились с тягой к алкоголю? В книге «Навеселе: Как люди хотели устроить пьянку, но построили цивилизацию» (издательство «Альпина нон-фикшн»), переведенной на русский язык Натальей Колпаковой, психолог-когнитивист Эдвард Слингерленд рассказывает, почему алкоголь и связанные с ним удовольствия следует рассматривать с точки зрения эволюционной необходимости. Предлагаем вам ознакомиться с фрагментом, посвященным тому, как во все времена совместное употребление спиртных напитков помогало установлению доверительных отношений.

Социальные узы и рвота

Социализация опирается на доверие. Поэтому неудивительно, что жидкие сыворотки правды всегда служили ярким символом социального сотрудничества и гармонии. В Древней Месопотамии пивной чан характерной формы олицетворял социальные взаимодействия в целом. Ритуальные собрания в Древнем Китае, независимо от своего назначения — обретение гармонии между людьми или между живыми и их предками, — вращались вокруг спиртного, а главными ритуальными атрибутами служили бронзовые сосуды для питья, имевшие причудливую форму. Радостное восклицание «Духи пьяны!» в древней оде означает благосклонность предков и установление гармонии между живыми и мертвыми. Во всем мире на протяжении всей истории пиры и попойки сводили незнакомцев, объединяли феодальные кланы, улаживали разногласия и способствовали созданию новых социальных уз. Например, слово bridal — «свадебный» — в современном английском языке происходит от староанглийского bryd ealu — «свадебный эль», которым обменивались жених и невеста, скрепляя свой союз, а главное, возникшую связь между их семьями.  

Антрополог Дуайт Хит, один из первых исследователей социальной функции алкоголя, отмечает, что спиртное всегда играло жизненно важную связующую роль в ситуациях, в которых индивиды иначе оставались бы изолированными и вынужденно пребывали бы в одиночестве: моряки в порту, лесорубы, только что вышедшие из леса, ковбои, собравшиеся в салуне. Международная рабочая организация начала XX в. «Индустриальные рабочие мира» (Industrial Workers of the World, IWW) должна была решить серьезную проблему общественного значения: помочь этнически неоднородным, испытывающим взаимные подозрения рабочим из разных отраслей и с разным жизненным опытом преодолеть узкие эгоистические интересы и предстать единым фронтом в коллективной борьбе с владельцами капитала, отстаивая лучшие условия труда. Огромную роль в решении этой задачи играли обильные возлияния в сочетании с музыкой и пением, что отражено в прозвище, под которым члены организации наиболее известны сегодня, — Wobblies, «шатающиеся». Скорее всего, оно отражало их привычку, спотыкаясь, бродить из салуна в салун. Пьяные, горланящие песни «шатающиеся» с их девизом «Если травмирован один, значит, травмированы все» сумели объединить до 150 000 рабочих из самых разных отраслей и добиться важных уступок от работодателей.  

Во многих культурах грандиозные попойки также служат задачам войны. В средневековых кельтских, англосаксонских и германских племенах принято было периодически напиваться до рвоты — это помогало привязать воинов к господину и друг к другу, обмен спиртным являлся выразительным символом верности и преданности. Как мы отмечали, Джордж Вашингтон, хотя и разгромил гессенскую армию, воспользовавшись опьянением ее солдат, считал спиртное настолько важным компонентом военного боевого братства, что призвал Конгресс создать государственные винокуренные заводы, чтобы Армия США никогда не знала недостатка в пойле. Король Пруссии Фридрих Великий в 1777 г. выступил с обличительной речью против новой и, на его взгляд, опасной привычки пить кофе вместо пива: 

Другие химические одурманивающие средства также использовались для создания особенно крепких социальных уз, необходимых для воинов. Один из первых испанских миссионеров в Новом Свете заметил, что некоторые туземные племена употребляют пейот, прежде чем выступить на войну. «Он побуждает их сражаться, не думая о страхе, жажде или голоде, — сообщал он. — Они говорят, что он защищает от всех опасностей». Боевая ярость легендарных берсерков из скандинавских саг, скорее всего, обеспечивалась психоделиками, а наводящие ужас убийцы-ассасины Древней Персии обязаны своим названием (перс. hashashiyan, араб. hashīshiyyīn) психотропному веществу, из которого они черпали боевой дух, — гашишу.  

Согласно всеобщему представлению, употребление спиртного больше связано с мужчинами, чем с женщинами. В культурах, где пьют оба пола, мужчины обычно это делают гораздо активнее. Почти наверняка в этом играют определенную роль физиологические факторы. Мужчины в среднем имеют более крупное тело, следовательно, им нужно больше алкоголя, чем женщинам, чтобы получить тот же психологический эффект. Еще важнее, однако, что в традиционных патриархальных обществах именно мужчины являлись главными фигурами публичной и политической жизни, им главным образом и приходилось решать дилеммы кооперации с потенциально враждебными . Вот что пишет антрополог Джастин Дженнингс о современных аборигенных племенах, живущих в Андах: «Мужчины в большей степени связаны здесь с употреблением алкоголя, чем женщины… Хотя пьют оба пола, отношения мужчины с другими мужчинами упрочиваются процессом пития. Умение пить свидетельствует о человеке как мужчине, и посредством алкоголя “скрепляются дружба и согласие, признается родство”». В классическом антропологическом труде Дуайта Хита о племени камба, изолированно живущем в боливийской Амазонии, описывается, что мужчины камба используют запои, часто напиваясь до бессознательного состояния, для укрепления своего социального единства и преодоления межличностных конфликтов. Блюющие вместе — навеки вместе.

Поэтому чужаков обычно встречают огромным количеством выпивки. Выдержать целую ночь обильных возлияний — пожалуй, самый быстрый способ влиться в новую социальную среду. Антрополог Уильям Мэдсен, занимаясь исследованиями в сельской Мексике, фотографировал местную религиозную церемонию, и, когда это заметили, вокруг него собралась разъяренная толпа. Его приперли к стенке остриями своих мачете мужчины, упившиеся пульке, традиционного пива из сока агавы, и отпустили только тогда, когда старейшина соседней деревни, где он остановился, заявил: «Освободите нашего друга. Он не чужак. Он пил наше пульке». Мачете тут же исчезли, и все уселись вместе пить пульке. Совместная выпивка расширяет круг сопричастности и доверия. Примечательно, что, пожалуй, древнейший известный нам юридический документ, свод законов Хаммурапи, обязует владельцев таверн под страхом смерти доносить о заговорах, вынашиваемых за несколькими кружками пива. Способность алкоголя создавать глубокие узы — именно то, что нужно для укрепления духа бунтовщиков или революционеров. 

Следовательно, отказ вместе выпить или принять предложенную чашу — серьезное проявление неприятия и враждебности. Он даже может повлечь за собой божественную кару. Дженнингс приводит миф начала XVII в. о перуанском божестве, решившем испытать прочность общества людей, появившись на одном из их пиров в образе нищего голодного странника. Лишь один человек заметил его и приветствовал, предложив ему спиртное. Когда бог, наконец, явил себя и выместил свой гнев на эгоистичных пирующих, то пощадил лишь этого человека. Также отказ принять предлагаемое питье часто рассматривается как смертельное оскорбление. Например, в Германии в начале современной эпохи . Столь же ужасные последствия мог повлечь за собой отказ выпить стакан, предложенный в салуне на американском фронтире. 

С алкоголем ассоциировались доверие и узы такой прочности и искренности, что нарушение клятвы, скрепленной вином или пивом, расценивалось как необычайно серьезное преступление. Археолог Петр Михаловски приводит чрезвычайно неприятный пример из Древнего Шумера, описанный в письме, автор которого жалуется на царя, продолжающего поддерживать отношения с человеком по имени Акин-Амар: 

Безусловно, есть лишь один способ обратить вспять тост. Акин-Амар мог бы испачкать свой причудливый головной убор, чтобы передать аналогичное послание, но в полной мере доводит его до адресата удар по узам, созданным совместным питием. 

Во многих обществах, если не в большинстве, алкогольное опьянение не только создает узы между потенциально враждебными людьми, но и рассматривается как коллективный обряд посвящения, проверка характера индивида. Умение пить — признак того, что на человека в целом можно положиться, или даже его добродетельности. Одно из моих любимых высказываний о Конфуции, которое следует после длинного описания его разборчивости в еде и питье, — . Тот факт, что Конфуций мог пить сколько душа пожелает, но никогда не становился буйным, свидетельствует о его святости. Сократа также восхваляли за способность владеть собой, участвуя, как следовало каждому порядочному афинянину, в бесконечно долгих пирушках. «Он выпивал любое количество, которое ему предлагали, — писал Платон, — и все равно никогда не становился пьяным». Для греков симпосий, вечер возлияний под руководством симпосиарха , задававшего темп винопития, являлся способом «испытать людей — пробирным камнем для души, недорогим и безопасным в сравнении с проверкой людей в ситуациях, где нравственное фиаско могло бы повлечь за собой серьезный ущерб». 

Китаистка Сара Мэттис отмечает, что и в Древнем Китае, и в Древней Греции требование к взрослым (по крайней мере, взрослым мужчинам) вместе выпивать сочеталось с убеждением, что это позволит им продемонстрировать самообладание и достоинство в сложных условиях. В Древнем Китае, «если человек не напивался, это часто рассматривалось как оскорбление, но в то же время человеку не следовало распоясываться, поскольку это помешало бы сохранять почтительность в отношениях». Что касается греческого симпосия: 

Если участие в общественных пьянках подрывает способность лгать, усиливает ощущение единения с другими и служит испытанием истинного характера человека, то понятно, почему на тех, кто не пьет, смотрят с подозрением. «Водопийца» служило в Древней Греции оскорблением. С давних пор отказ участвовать в ритуальных тостах, проходивших красной нитью через традиционный китайский пир, являлся проявлением почти немыслимой грубости, в результате чего вас немедленно бы изгнали из цивилизованного общества. Эта связь между выпивкой и товариществом остается мощной и сегодня в культурах всего мира. Антрополог Джеральд Марс в своем исследовании социальной динамики в группе портовых грузчиков Ньюфаундленда пишет: «В начале изучения я спросил группу грузчиков, почему один из них, женатый молодой человек, сильный и трудолюбивый, а они ценят все эти качества в товарищах по работе, тем не менее не был для них своим, и мне ответили: все дело в том, что он “одиночка”. Я стал допытываться, в чем это проявляется, и мне сказали: “Он не пьет — вот что значит одиночка”». 

Мы видим аналогичную схему в культурах, в которых в роли алкоголя выступает другое психотропное вещество. На островах Фиджи Джон Ш ейвер и Ричард Сосис заметили, что мужчины, которые пьют больше всего кавы, имеют больший престиж в обществе, а любители часто выпить лучше взаимодействуют с остальными во время коллективных садоводческих работ. Мужчины, имеющие каникани, неприятную болезнь кожи вследствие злоупотребления кавой, пользуются уважением и считаются настоящими «людьми своей деревни»: им доверяют оберегать деревенские ценности и они полностью соответствуют ожиданиям общества. Антропологи предполагают, что социальные и репродуктивные преимущества этих мужчин, полученные благодаря основанному на каве престижу, перевешивают более очевидные физиологические издержки, хотя и значительные. Напротив, мужчины, которые ограничивают себя в питье или вообще не посещают церемонии питья кавы, вызывают подозрения и не допускаются к участию во многих общественных мероприятиях. 

Социальные функции опьянения хорошо описаны в рассуждениях классициста Робина Осборна о древнегреческом симпосии: 

В этом контексте следует понимать и замечание Ральфа Уолдо Эмерсона о роли непритязательного яблока в раннеамериканском обществе: «Человек был бы более одиноким, имел бы меньше друзей и меньше поддержки, если бы земля давала только полезные маис и картофель [и] отказывала в этом декоративном и социальном [note=2749|фрукте]». Цветение яблонь дарило красоту, а также фруктовый сидр и яблочную водку эпплджек. Таким образом, кроме очевидной полезности благопристойных маиса и картофеля, Эмерсон различает менее заметную функцию красоты и опьянения, такую же важную для социальных обезьян, как хлеб и картофель.

Подробнее читайте:
Слингерленд Э. Навеселе : Как люди хотели устроить пьянку, а построили цивилизацию / Эдвард Слингерленд ; Пер. с англ. [Натальи Колпаковой] — М. : Альпина нон-фикшн, 2023. — 396 с.