«И будет рыдать земля: Как у индейцев отняли Америку»

В середине XIX века в регионе, который позже станет западом США, обнаружили крупные залежи золота — и на земли апачей, шайеннов и других коренных американцев пришли белые, одержимые жаждой наживы. Это послужило началом Индейских войн — серии локальных конфликтов, в результате которых десятки тысяч человек погибли, а коренное население ассимилировалось или было перемещено в резервации. В книге «И будет рыдать земля: Как у индейцев отняли Америку» (издательство «Альпина нон-фикшн»), переведенной на русский Марией Десятовой, историк Питер Коззенс, опираясь на документы, свидетельства участников событий и работы других ученых, рассказывает историю Индейских войн на Великих равнинах и в Скалистых горах. Предлагаем вам ознакомиться с фрагментом, посвященным политике, которую США проводили в отношении побежденных индейцев.

Кровавая мирная политика

С учетом сомнительных триумфов Кастера и безоговорочных побед Карра на реке Репабликан задачи, которые ставил Шеридан в кампании 1868–1869 гг., были выполнены: запад Канзаса и юг Небраски были очищены от враждебных индейцев, дороги стали безопаснее, участники канзасских набегов 1868 г. понесли наказание (а с ними и ни в чем не повинная мирная часть общины Черного Котла). Племена южных равнин усвоили, что зима им теперь не союзница и солдаты с поддержкой пауни и оседж — это враг опасный, тем более что от былого индейского щита остались одни осколки. Арапахо разорвали союз с безнадежно раздробленными южными шайеннами, Воины-Псы были уничтожены, а кайова и команчи пошли своим путем, получая в резервациях провизию, поставляемую правительством, и параллельно грабя Техас.

***

По иронии судьбы, победы Шеридана пришлись на тот период, когда федеральное правительство плохо понимало, что делать с поверженными племенами. Ни завершающий свой президентский срок Эндрю Джонсон, ни Конгресс, занятые проблемами Реконструкции Юга, не сумели выработать последовательную политику в отношении индейцев, «бросив все на произвол судьбы и на волю случая», как выразился генерал Шерман.

В образовавшемся вакууме неуклюже топтались армия, вашингтонские чиновники и конгрессмены. Армейское командование хотело вернуть Бюро по делам индейцев в состав военного ведомства (куда Бюро входило до учреждения Министерства внутренних дел), чтобы исключить столкновения межведомственных интересов, чем индейцы, конечно, пользовались. Один проницательный полковник сравнил армию со «строгим отцом, который тем не менее во всем уступает жене», Индейское бюро — с «балующей детей матерью», а индейцев — с «отбившимися от рук сорванцами», которые пользуются разногласиями между родителями. За передачу Индейского бюро военному ведомству выступали общественное мнение на Западе, Конгресс и все участники миротворческой комиссии, кроме уполномоченного по делам индейцев Натаниэля Тейлора. В декабре 1868 г. соответствующий билль был проведен через палату представителей.

Бюро по делам индейцев выразило громкий протест. Участник миротворческой комиссии Тейлор приравнял это решение к «развязыванию вечной войны» и предупредил, что под надзором военного ведомства индейцам грозят «болезни и разложение». Между тем Тейлору следовало подумать дважды, прежде чем заявлять о моральном превосходстве над армией: в Индейском бюро пышным цветом цвела коррупция. Среди прочих примеров получила огласку история о вожде, который так охарактеризовал своего агента генералу Шерману: «Наш агент большая человек. Когда он приходит, он приносит все в маленьком мешке, а когда уходит, ему нужны два парохода, чтобы погрузить все свои вещи». Сговариваясь со снабженцами и торговцами, агенты обманом выманивали у индейцев полученные по аннуитету товары и перепродавали их, прикрывая свои аферы поддельными квитанциями. Так что желающих защищать Индейское бюро нашлось немного. Публика и пресса осуждали махинации мошенников-агентов, продажных политиков и нечистоплотных чиновников, именуя их «индейской шайкой».

Поисками правды в мутной воде индейских дел занимались и гуманисты из восточных штатов со своими возвышенными представлениями о политике примирения с индейцами. Они протестовали против нарушения правительством обязательств по мирным договорам и требовали, чтобы Конгресс назначил честных агентов, способных покончить с хищениями на фронтире. Не так грозно, но не менее настойчиво бомбардировало петициями Конгресс Религиозное общество друзей (квакеры).

Избрание президентом Улисса Гранта в ноябре 1868 г., казалось бы, играло на руку армии. На посту командующего генерала он поддерживал и защищал жесткий подход Шермана и Шеридана к индейской проблеме и негодовал на вмешательство гражданских. Но президент Грант уже не был генералом Грантом и неожиданно для армейской верхушки одобрил предложения реформаторов, в частности квакеров. Согласившись заменить жуликоватых агентов набожными, Грант поставил квакеров заведовать двумя самыми ответственными (и сложными) полевыми учреждениями Индейского бюро — Северным индейским суперинтендантством, в состав которого входили шесть агентств в Небраске, и Центральным суперинтендантством, охватывающим Канзас и «нецивилизованную» часть Индейской территории (т.е. агентства по делам южных шайеннов и южных арапахо, кайова и команчей). Передача этих суперинтендантств в руки Общества друзей известна как «квакерская политика Гранта». На должности управляющих остальными западными суперинтендантствами и агентствами Грант назначил честных и надежных армейских офицеров.

Кроме того, Грант, желая взять Индейское бюро под независимый надзор, убедил Конгресс учредить Совет уполномоченных по делам индейцев. Совету, состоявшему из богатых филантропов, были даны широкие полномочия, позволявшие держать под пристальным наблюдением деятельность Индейского бюро в Вашингтоне и на местах. Наконец, Грант совершил нечто еще более впечатляющее — назначил уполномоченным по индейским делам индейца.

Этим новым уполномоченным стал Илай Паркер, чистокровный сахем (вождь) ирокезов сенека из штата Нью-Йорк и инженер-строитель, во время Гражданской войны дослужившийся в штабе Гранта до бревета бригадного генерала. Паркер успел доказать свою порядочность. И хотя он, как и большинство, считал, что будущее индейцев состоит в их «окультуривании», можно было не сомневаться, что он постарается сделать этот процесс максимально безболезненным. В июне 1869 г. Паркер объяснил своим сотрудникам их обязанности при администрации Гранта: индейские агенты и стоящие над ними суперинтенданты должны собирать индейцев на подведомственных им территориях в постоянных резервациях, помогать им продвигаться к цивилизованной жизни и, самое главное, проявлять в обращении с ними терпение и мягкость. А теми индейцами, которые откажутся жить в резервациях, займутся военные и «в зависимости от обстоятельств решат, обращаться с ними как с друзьями или как с врагами».

Грант не видел гуманной альтернативы своей политике кнута и пряника, получившей в прессе название «мирной», и сопутствующей ей политике концентрации индейцев в резервациях подальше от белых, а также объединения мелких резерваций в крупные, на несколько племен, что означало грядущую потерю «собственных» угодий даже для тех племен, которым они были якобы гарантированы мирным договором.

Пусть мирная политика и не оправдала надежды генералов на решение проблемы исключительно военным путем, она все же отводила армии весомую и понятную роль в индейском вопросе. Шеридан, истолковав инструкции Паркера в свою пользу, проинтруктировал командиров считать враждебными всех индейцев, встреченных вне резерваций.

Начало мирной политики казалось многообещающим, по крайней мере с точки зрения правительства. Никого, в том числе Илая Паркера, не заботило, что думают сами западные племена о планах властей посадить их на цепь и разрушить их культуру. Индейские агенты и армейские офицеры действовали относительно слаженно. Даже если осенью 1869 г. и случались порой стычки с индейцами, ни одна из них не переросла в открытую войну. Казалось, что вот-вот наступит общий мир. Казалось ровно до тех пор, пока все выверенные расчеты правительства не пошли прахом из-за выходки одного напившегося майора в Монтане.

***

На севере монтанской глуши обитали пиеганы — небольшое племя из конфедерации черноногих^*. На их жизни мирная политика почти никак не отразилась. Все было размыто, смутно и зыбко. Ни четко очерченных границ резерваций, ни внятного разделения индейцев на дружественных и недружественных, почти никакого сотрудничества между армией и индейскими агентами. Не было согласия и между белыми. Переселенцы и старатели, наводнившие земли пиеганов, преувеличивали индейскую угрозу и хотели бы вообще избавиться от племени, а торговцы виски и оружием предпочли бы сохранить свою индейскую клиентуру. Сами пиеганы тоже не могли договориться между собой. Община вождя Тяжелого Бегуна выступала за мир, община Горного Вождя на словах готовилась к войне, а на деле ограничивалась конокрадством и местью за соплеменников, убитых белыми головорезами.

Армия не очень понимала, чем заниматься в такой ситуации. Командующий округом полковник Филипп Режи де Тробриан принадлежал к числу преувеличивающих индейскую угрозу и жаждал покарать Горного Вождя. Шерман и Шеридан на его предложения отвечали неопределенно: они опасались, что любой неверный шаг вызовет такую же бурю общественного негодования, как и Уошито. Шеридан приказал де Тробриану отказаться от упреждающих военных действий против Горного Вождя, если имеется хоть малейшая опасность потревожить при этом дружественных индейцев. А опасность была, и невыдуманная: общины Тяжелого Бегуна и Горного Вождя расположились бок о бок на реке Марайас, в полутора сотнях километров к юго-востоку от территории современного Национального парка Глейшер. Однако де Тробриан был уверен, что он со своими разведчиками сумеет вычислить и уничтожить лагерь Горного Вождя. Поверив ему на слово, Шеридан дал разрешение нанести удар и рекомендовал на роль командира, который возглавит атаку, майора Юджина Бейкера, отличившегося в Гражданскую войну и получившего бревет за «особое усердие в действиях против индейцев». Увы, с таким же усердием Бейкер прикладывался к бутылке.

19 января 1870 г. майор Бейкер, судя по всему, пьяный, выстуил в поход — с шестью кавалерийскими ротами и четким приказом не трогать общину Тяжелого Бегуна. Чтобы он не перепутал общины, его сопровождали два разведчика: Джо Кипп, близкий друг Тяжелого Бегуна, и Джо Кобелл, муж сестры Горного Вождя. Но Кобелл, как вскоре выяснилось, предпочел защитить своего шурина, а не выполнить возложенные на него обязанности.

На рассвете 23 января Бейкер отыскал стоянку пиеганов — 37 палаток, притаившихся в лесистой долине реки Марайас, — и приказал кавалеристам спешиться и занять позиции на утесах над лагерем. Стоял нестерпимый холод и мертвая тишина. В общине свирепствовала оспа, и сраженные болезнью обессиленные пиеганы не удосужились выставить часовых. Единственным, кто в этот час случайно бодрствовал, оказался семнадцатилетний воин по имени Медвежья Голова. Он поднялся ни свет ни заря, чтобы привести своего оставленного на обрыве коня. Карабкаясь наверх, он нос к носу столкнулся с солдатами — майор Бейкер схватил юного воина и приказал молчать. В этот момент к Бейкеру, увязая в снегу, подлетел Джо Кипп, крича, что это стоянка Тяжелого Бегуна, а не Горного Вождя. Разозлившись на Киппа, который мог поднять на ноги индейцев, Бейкер приказал его арестовать. Какая разница, чья это стоянка, сказал Бейкер Киппу, все они пиеганы, так что он намерен атаковать. Тяжелый Бегун, услышав крики Киппа, бросился к солдатам, размахивая охранной грамотой, полученной в Индейском бюро, но Джо Кобелл застрелил вождя, а Бейкер рявкнул: «Открыть огонь! Стреляйте, пока не прекратят сопротивляться!»

Никто из индейцев не оказывал сопротивления, но солдаты все равно стреляли, и Бейкер не пытался их остановить. Через полчаса этого безумия все женщины и дети были застрелены или сгорели заживо в палатках. По свидетельству Медвежьей Головы, Бейкер смеялся, прохаживаясь между догорающими останками лагеря и разглядывая обугленные трупы. На закате с утесов подул неистовый ветер и пошел гулять по долине, температура опустилась до минус 30 градусов. В лесу трещали костры, спустя какое-то время после наступления темноты промчался табун индейских лошадей. Нервы не выдерживали. Двое молодых пиеганов попытались бежать, но их схватили и доставили к обозленному Бейкеру — тот приказал убить беглецов. «Нет, не из ружей, — прорычал он, когда солдаты потянулись за карабинами. — Возьмите топоры и зарубите их по одному». Солдаты послушно оттащили пленных в сторону и зарубили.

Бейкер составил рапорт о 173 убитых пиеганах и 140 пленных и о том, что сам он потерял только одного человека. По утверждению Бейкера, почти все погибшие индейцы были воинами, но на самом деле он прикончил 90 женщин и 50 детей. Шеридан принял все за чистую монету и горячо расхвалил Бейкера за воздаяние «заслуженной кары». Однако Шерман скептически отнесся к этим подсчетам и велел Шеридану готовиться «к возмущенным воплям тех, кто считает индейцев паиньками».

Вопли, причем громкие, не заставили себя ждать. Уцелевшие пиеганы сообщили расследователю из Индейского бюро, что основную массу убитых, за исключением пятнадцати человек, составляли женщины, дети и старики. Осторожный агент подал эти сведения как индейскую версию событий, но секретарь Совета уполномоченных по делам индейцев Винсент Колиер обнародовал их как установленный факт. Армию подвергли словесному бичеванию в обеих палатах Конгресса, пресса восточных штатов требовала отдать под трибунал участников «ужасающей резни».

Критика вывела Шеридана из себя. Он разражался гневными тирадами о прежних зверствах индейцев, указывая на самые душераздирающие подробности: изнасилования, оскопления, размозженные черепа младенцев. То, что за пиеганами ничего подобного не числилось, Шеридана не смущало. Совершив странный логический кульбит, он заявил, что, раз Колиер защищал пиеганов, а пиеганы — индейцы, значит, Колиер хочет, чтобы преступления против переселенцев не прекратились никогда. Убийство женщин во время атаки Шеридан попытался оправдать тем, что индианки, скорее всего, сами лезли на рожон, ведь всем известно, что они дерутся порой неистовее воинов. На фронтире генерала за лишенные логики выпады и оправдание недостойных поступков превозносили, но к востоку от реки Миссури все это сильно подмочило его репутацию. Резня на реке Марайас — а это была именно резня, в ходе которой солдаты хладнокровно перестреляли больше мирных индейцев, чем на Сэнд-Крик, — загубила на корню надежды армии взять индейскую проблему под свой контроль. Закон 1870 г. об ассигнованиях на армию положил конец комплектации индейских агентств армейскими офицерами, поскольку лишал чина любого офицера, получающего гражданскую должность. Предлогом для принятия закона послужила Резня на реке Марайас, но главным образом за него голосовали конгрессмены, которых больше интересовали «кормушки», распределяемые среди членов победившей партии.

Однако здесь президент Грант их переиграл. «Господа, — сказал он сторонникам закона, — вы расстроили мои планы, касающиеся индейцев, но своей цели не добьетесь, поскольку должности я буду распределять между церквями, а с ними вы конкурировать не осмелитесь». Президент поставил Конгрессу шах и мат, и мирная политика, даром что запятнанная кровью, в целом осталась неизменной.

Между тем перемены все же назревали, и гораздо более глубокие. Незадолго до того, как общественное сознание потрясла Резня на реке Марайас, уполномоченный по делам индейцев Паркер нацелился на одну из самых пагубных, на его взгляд, сторон правительственной индейской политики — систему мирных договоров, на которых строились отношения между индейцами и правительством со времен возникновения Республики. Положив много сил на защиту прав сенеков, он знал, о чем говорит. Паркер рассуждал так: мирный договор предполагает соглашение между суверенными державами, у которых имеются властные полномочия добиться от противоположной стороны соблюдения договоренностей, но индейские племена — это не суверенные государства, их вожди подобной властью не обладают. Индейцы, с точки зрения Паркера, — это подопечные правительства, и земля, которую они считают своей, принадлежит им «лишь по праву владения». Мирный договор, доказывал он, дает племени ложное ощущение независимости. «Пора, — призывал Паркер, — внести ясность и прекратить издевательства правительства над его беспомощными и невежественными подопечными». Президент Грант и Совет уполномоченных по делам индейцев с ним согласились.

На практике упразднение системы мирных договоров повышало свободу властей в переговорах с индейцами. Соглашения, достигнутые с подопечными правительства, не требовали, в отличие от мирных договоров, ратификации Сенатом. Впредь участники миротворческих комиссий будут отвечать за свои действия только перед президентом и его кабинетом, а также перед общественностью.

Подробнее читайте:
Коззенс, П. И будет рыдать земля: Как у индейцев отняли Америку / Питер Коззенс ; Пер. с англ. [Марии Десятовой] — М.: Альпина нон-фикшн, 2022. — 695 с., ил.