«Карты смысла. Архитектура верования»

Мнение редакции может не совпадать с мнением автора

Книга клинического психолога и профессора психологии Университета Торонто Джордана Питерсона «Карты смысла. Архитектура верования» (издательство «Питер»), переведенная на русский язык Анастасией Сучковой, посвящена тому, каким образом мифологические представления о мироздании связаны с человеческим мозгом. Питерсон исследует структуру верований и мифов, пытаясь разобраться в том, как люди создают смыслы и что толкает их на совершение массовых актов насилия. N + 1 предлагает своим читателям ознакомиться с отрывком, посвященным тому, как изучение функций мозга может помочь разобраться в теориях познания.

Исследование: феноменология и нейропсихология

Незнакомое и знакомое является неизменной составляющей опыта. Мы остаемся невежественными и действуем в условиях неопределенности. При этом люди всегда что-то знают, независимо от того, кто они и в какое время живут. Мы склонны рассматривать окружение как нечто объективное, хотя одна из его основных черт — привычность или ее отсутствие — фактически определяется чем-то субъективным. Эта субъективность также непроста. Нетрудно сказать, здоровы мы или болеем, живем или умираем, то есть дать простое истолкование ситуации. Действительно, определение окружающей среды как неизвестной/известной (природа/культура, чужая/знакомая) может считаться более фундаментальным, чем любая объективная характеристика, если предположить, что то, к чему мы приспособились, является безусловной реальностью. Дело в том, что человеческий мозг и высшие нервные системы в целом научились работать и в области порядка, и в области хаоса. Но этот факт невозможно осмыслить, если считать такие области лишь метафорой.

Обычно мы обращаемся к представлениям о процессах познания, чтобы понять работу мозга (зачастую мы используем собственные модели мышления, если хотим определить с физиологической точки зрения, как должны обстоять дела). Тем не менее нейропсихологические исследования уже доказали, что обратная процедура столь же полезна. То, что известно о функциях мозга, может пролить свет на наши теории познания (и даже понимание самой реальности) и наделить их подходящими «объективными ограничениями». Философия Просвещения стремилась отделить разум от эмоций, что дало мощный толчок к проведению опытных исследований структуры и функций мозга. Но оказалось, что эти два явления взаимозависимы и по сути являются единым целым. В нашей Вселенной постоянно взаимодействуют Ян и Инь, хаос и порядок. Эмоция дает первоначальный ориентир, когда мы не знаем, что делать, когда одного разума недостаточно. Познание, напротив, позволяет нам создавать и поддерживать привычные условия существования, обуздывать хаос — и контролировать выплески эмоций.

Мозг можно обоснованно считать субстанцией, состоящей из трех первичных областей — двигательной, чувственной и эмоциональной, — или составной парой правого и левого полушарий. Каждое из этих определений имеет свои теоретические преимущества. Более того, они не исключают друг друга. Сначала рассмотрим описание единиц, схематически изображенных на рисунке 8.

Большинство неокортикальных (и многих подкорковых) структур достигли самого значительного и сложного уровня развития у homo sapiens. Это относится, в частности, к двигательной области, которая занимает переднюю часть сравнительно позже развившегося неокортекса (состоящего из двигательной, премоторной и префронтальной долей). Его сложная структура частично объясняет развитие человеческого интеллекта, универсальность поведения и широту опыта, как фактического, так и потенциального, и лежит в основе нашей способности строить планы, составлять соответствующие программы действий и контролировать их выполнение.

Чувственная область, занимающая заднюю половину неокортекса (состоящего из теменной, затылочной и височной долей), отвечает за построение отдельных «миров» органов чувств (прежде всего зрения, слуха и осязания) и за их слияние в единое поле восприятия, благодаря которому мы получаем сознательный опыт. Чувственная область обрабатывает информацию, поступающую в ходе выполнения действий, которые запланированы двигательной областью, и создает из этой информации узнаваемую и знакомую картину мира.

Наконец, «лимбическая область» — филогенетически древняя часть мозга, спрятанная под складками неокортекса, — сопоставляет текущие последствия поведения с существующей в воображении динамической моделью того, что должно было произойти, — с желанным результатом. Таким образом, главными задачами лимбической системы являются установление побудительного значения, или эмоциональной значимости, и неразрывно связанные с этим формирование и обновление памяти. Ведь в памяти «хранятся» важные события, которые преобразуют знание (точнее, изменяют его). Процесс сопоставления обязательно включает в себя сравнение нежелательного настоящего с идеальным будущим (как они понимаются здесь и сейчас). Способность создавать такой контраст, по-видимому, зависит от работы, происходящей глубоко внутри сравнительно древней центральной части мозга, особенно от операций, которые производятся в тесно связанных областях, известных как гиппокамп и миндалевидное тело. Чтобы в общих чертах понять природу такого сравнения, нужно изучить феномен, известный как связанный с событиями потенциал коры.

Когда мозг работает, он постоянно выдает изменяющийся рисунок электрической активности. Приблизительная картина этого рисунка видна на электроэнцефалограмме. Во время ЭЭГ-исследования на кожу головы прикрепляют электроды. Они позволяют выявлять, контролировать и в определенной степени очерчивать очаги электрической активности, возникающие в процессе нейрологической деятельности. (Электрическую активность мозга вполне возможно отследить через череп и окружающие его ткани, хотя производимые ими помехи затрудняют расшифровку электроэнцефалограммы). Довольно ограниченные возможности технологии ЭЭГ были значительно расширены благодаря изобретению компьютера. Он определяет связанный с событиями потенциал коры с помощью данных измерений мозговой активности, показанных на ЭЭГ, усредненных с учетом некоторых задержек при воздействии на пациента определенного стимула. Этот стимул может быть различного характера. В самых простых случаях это что-то, воспринимаемое органами чувств, например сигнал, многократно передаваемый через стереонаушники. В более сложных ситуациях потенциал, связанный с событиями, изучается после воздействия стимула, имеющего эмоциональную значимость, — того, что должно быть «выделено, узнано или иным образом оценено». Возможно, самый простой способ вызвать реакцию такого рода — это произвольно и редко вставлять отличающуюся по частоте интонацию в повторяющуюся последовательность знакомых звуков (хотя стимул может быть и зрительным, и тактильным). Такие странные происшествия характеризуются относительной новизной (новизна всегда относительна) и вызывают особые очаги электрической активности коры. Они не совпадают с теми участками, которые активизировались при восприятии привычных звуков. Любое событие, из-за которого определенным или привычным образом меняется обычное поведение, также создает потенциал, подобный странным происшествиям.

Усредненный связанный с событиями потенциал коры, создаваемый редкими или иным образом значимыми событиями, представляет собой волнообразный сигнал, форма колебания которого зависит от времени. Наибольшее внимание уделяется частям волны, возникающим в течение первой половины секунды (500 мс) после появления стимула. Затем полярность волны сигнала меняется. Пики и спады происходят в разные, но более или менее ровные промежутки времени (и зачастую в предсказуемых местах), поэтому они были идентифицированы и получили свое название. Связанные с событиями потенциалы (ССП) могут быть отрицательными (N) или положительными (P) в зависимости от полярности и нумеруются в соответствии со временем возникновения. Самые ранние аспекты ССП (<200 мс) меняются с изменением исключительно чувственных характеристик события. Волнообразные колебания N200 (отрицательные при 200 мс) и P300 (положительные при 300 мс), напротив, меняются в зависимости от эмоциональной значимости и величины стимула и даже могут быть вызваны отсутствием события, которое ожидалось, но не произошло. Психофизиолог Эрик Халгрен утверждает:

Можно в общих чертах определить обстоятельства познавания, вызывающие N2/P3 как представление новых стимулов, которые служат сигналами для выполнения поведенческих задач. Следовательно, нужно обратить на них внимание и обработать.
Такие процессы сходны с побудительными условиями и функциональными последствиями, которые были выявлены для ориентировочного рефлекса.

Халгрен рассматривает N2/P3 и вегетативный ориентировочный рефлекс как «различные части общего комплекса реакций организма, вызываемых стимулами, заслуживающими дальнейшей оценки», и именует этот общий алгоритм реакции ориентировочным комплексом. Значительный объем данных свидетельствует о том, что системы гиппокампа и миндалевидного тела играют ключевую роль в производстве сигналов N2/P3, хотя в этом также участвуют и другие системы мозга. (Любопытно отметить, что дополнительная форма волны N4 возникает, когда испытуемые подвергаются воздействию абстрактных многозначных возбудителей (произнесенные или написанные слова, человеческие лица, имеющие определенную значимость). В этом случае N4 возникает после N2, но перед P3 и возрастает в зависимости от сложности сопоставления слова с контекстом, в котором оно появляется. Миндалевидное тело и гиппокамп также непосредственно отвечают за выработку волнообразных колебаний и следовательно, за контекстуальное обобщение. Этот еще один исключительно важный аспект выявления смысла также влияет на поведение человека, который стремится достичь определенной цели.

Процессы, которые в ориентировочном комплексе проявляются в особенностях поведения, а электрофизиологически — в волнообразных колебаниях N2/N4/P3, по-видимому, очень помогают нашему сознанию переживать разнообразные ситуации. Другой психофизиолог, Арне Оман, утверждал, что ориентирование запускает «управляемую обработку». Этот непростой и небыстрый процесс сопровождается последовательным осознанием и осмыслением (мы его называем исследовательским поведением). Он отличается от привычной, бессознательной, непосредственной «автоматической обработки» (которая происходит на исследуемой территории). Ориентировочный комплекс, по-видимому, проявляется, только когда испытуемый осознает некоторую связь между информацией, поступающей от органов чувств, и двигательным действием. Аналогично, волнообразное колебание N2/P3 появляется только тогда, когда используемый экспериментальный стимул «захватил внимание пациента и был осмыслен». Таким образом, сознание предстает как явление, неразрывно связанное с новизной и жизненно важное для ее оценки. Лишь с его помощью непредсказуемое можно поместить в определенный и определимый контекст, связав его с изменением поведения на территории неизвестного. Это означает, что сознание играет ключевую роль в формировании предсказуемого и постигаемого мира из области неожиданного. Эти процессы всегда связаны между собой и сопровождаются противоречивыми чувствами надежды/любопытства и тревоги — силами, неслучайно произведенными теми же структурами, которые управляют рефлекторной ориентацией и исследовательской двигательной реакцией.

Постоянное присутствие непостижимого в окружающем мире научило нас приспосабливаться к новым обстоятельствам. Такая реакция характерна для всех подобных нам существ с высокоразвитой нервной системой. Мы эволюционировали, чтобы выжить на территории, состоящей из предсказуемого в вечном парадоксальном сопоставлении с непредсказуемым. Сочетание того, что мы исследовали, и того, что нам еще предстоит оценить, фактически составляет окружающую нас среду, поскольку ее природа может определяться очень широко. И именно с этой средой стала соотноситься физиология человека. Один набор систем, составляющих мозг и разум, управляет деятельностью, когда мы руководствуемся планами — когда мы находимся в области известного. Нечто другое, по-видимому, вступает в игру, когда мы сталкиваемся с чем-то неожиданным — когда мы вступаем в область неизвестного.

Лимбическая область, помимо прочих своих функций, отвечает за выработку ориентировочного рефлекса, который проявляется в эмоциях, мыслях и поведении. Именно он лежит в основе нашей реакции на новое или неизвестное. Этот инстинкт первобытен, как голод или жажда, и изначален, как сексуальное желание. Он имеет древний по своей природе, биологически обоснованный характер и сохранился даже у животных, стоящих у основания пирамиды эволюции. Ориентировочный рефлекс — это бессознательный отклик на странную категорию всех событий, которые еще не были классифицированы. Это реакция на неожиданное, новое или неизвестное само по себе, а не на какое-то особенное происшествие. Ориентировочный рефлекс лежит в основе процесса, который порождает (условное) понимание чувственных явлений и побудительной важности или значимости. Это первичное знание подсказывает, как себя вести в каждой отдельно взятой ситуации, определяемой как внешними обстоятельствами изменчивой окружающей среды и культуры, так и разнообразными внутренними побуждениями, и чего ожидать впоследствии. Это также информация о том, что есть, с объективной точки зрения — запись чувственного опыта, получаемого в результате того или иного поведения.

Ориентировочный рефлекс заменяет привычные усвоенные реакции, когда внезапно появляется нечто непостижимое. Возникновение непредсказуемого, неизвестного, источника страха и надежды, подчиняет себе поведение, направленное на достижение конкретной цели. Это свидетельство неполноценности истории, в настоящее время направляющей поведение. Оно содержит доказательства ошибки в описании текущего состояния, представлении желанного будущего или выборе средств преобразования первого во второе. Неизвестное вызывает любопытство и стимулирует обнадеживающее исследовательское поведение, контролируемое страхом, как средство обновления рабочей модели реальности, обусловленной памятью (обновления известной, то есть определенной, знакомой территории). Одновременное возникновение двух противоположных эмоциональных состояний — надежды и страха — провоцирует конфликт, а неожиданное как ничто другое порождает внутреннее замешательство. Масштабы и потенциальную силу такого конфликта невозможно оценить при нормальных обстоятельствах, потому что на определенной территории все всегда идет по плану. Только когда уничтожаются наши цели, раскрывается истинная значимость объекта вне контекста или опыта. Такое откровение изначально дает о себе знать приступом страха. Мы защищены от подчинения инстинктивному ужасу совокупностью исторических примеров адаптации, полученных в ходе предыдущих исследований новизны. От непредсказуемости нас спасают культурно обусловленные убеждения, предания, которыми мы делимся с такими, как мы. Эти истории подсказывают, как размышлять и как действовать, чтобы поддерживать определенные, общие и частные ценности, которые составляют знакомые нам миры.

Ориентировочный рефлекс — непроизвольное притяжение внимания к новизне — закладывает основу для возникновения (добровольно-контролируемого) исследовательского поведения. Оно позволяет соотнести общие и заведомо значимые неожиданности с побуждениями, уместными в конкретной области. Если в результате исследования обнаруживается фактическое значение чего-либо, уместность определяет обусловленное контекстом наказание или удовлетворение либо их предполагаемые эквиваленты второго порядка: угрозу или обещание (поскольку нечто угрожающее подразумевает наказание, а нечто обещающее сулит удовлетворение). Следует отметить, что данная категоризация сделана в отношении двигательной реакции, или поведения, и не применяется к чувственным (то есть более объективным) характеристикам. Мы в целом исходили из того, что целью разведки является выявление объективных качеств исследуемой территории. Это очевидно, но лишь отчасти верно. Причины, по которым мы создаем такие картины (стремимся их создавать), обычно не рассматриваются достаточно подробно. Каждая исследуемая подтерритория имеет свою чувственную характеристику, но по-настоящему важна эмоциональная или побудительная важность новой области. Нам достаточно знать, что некий твердый предмет светится красным, чтобы сделать вывод о том, что он горячий и поэтому опасный, что, если до него дотронуться, наказание неизбежно. Нам нужно знать, как выглядят объекты и каковы они на ощупь, чтобы отслеживать, можно ли их есть и могут ли они съесть нас.

Подробнее читайте:
Питерсон Дж.. Карты смысла. Архитектура верования. / Джордан Питерсон; Пер. с англ. Анастасии Сучковой — СПб.: Питер, 2020. — 768 с.: ил.

Нашли опечатку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter.