«Критическая теория интернета»

Человечество оказалось в плену социального нетворкинга и не может освободиться. Никто не скрывает, что соцсети специально устроены так, чтобы вызывать зависимость. Голландский теоретик медиа Герт Ловинк в сборнике «Критическая теория интернета», переведенном на русский язык Дмитрием Лебедевым и Петром Торкановским в рамках совместной издательской программы Ad Marginem и Музея современного искусства «Гараж», проблематизирует как обыденные культурные практики эпохи социальных сетей, так и состояние демократии и современных прогрессивных движений. N + 1 предлагает своим читателям ознакомиться с отрывком статьи «Отвлечение и его разочарования», где Ловинк рассказывает, почему в среде критики интернет-платформ царит уныние и как социальные медиа трансформируют внутренний мир и привычки человека.

Отвлечение и его разочарования (2017)

Добро пожаловать в Новую Норму. Социальные медиа переформатируют наш внутренний мир. По мере того как становится невозможным разделять индивида и платформу, социальный нетворкинг сливается с «социальным» как таковым. Мы болтаем о том, какие ростки информации нам дозволено щипать в эти голодные дни, и больше не интересуемся, что же нам принесет «следующий веб». Пошатнулась былая вера в сезонность хайпа, который то приходит, то уходит. Вместо этого наступил новый реализм, о котором Евгений Морозов так написал в Twitter: «Техно-утопизм 1990-х утверждал, что сети ослабят или заменят иерархии. В реальности сети усиливают иерархии и делают их менее заметными».

Говоря об интенсивном использовании социальных медиа, сегодня было бы аморально заменять серьезные рассуждения копанием в малосодержательном времяпрепровождении заблудших, как и мы, душ. Как нам разработать феноменологию асинхронных связей и их культурных эффектов? Как сформулировать беспощадную критику всего того, что встроено в социальное тело сети, не заглядывая при этом внутрь? Давайте-ка отправимся в плавание в это третье пространство под именем техно-социальное.

Сети — это не то чтобы курорт. Растет недовольство вокруг самой формы и ее последствий: от предполагаемого вмешательства России в президентские выборы в США в 2016 до признаний президента Facebook Шона Паркера, что сайт намеренно устраивает пользователям короткое замыкание, которое называется «запрограммированной аддикцией». Как говорит сам Паркер, «это механизм обратной связи для социальной валидации. Это именно то, что и пришло бы в голову хакерам вроде меня, потому что в таком случае ты пользуешься уязвимостями человеческой психологии». Добавьте сюда же Джастина Розенштейна, который придумал отметку «Нравится» в Facebook и сравнил Snapchat с героином. Или Лею Перлман из той же команды, признавшуюся, что ей разонравилась кнопка «Нравится» и другие аналогичные аддиктивные механизмы фидбэка. Или Чамата Палихапитию, другого бывшего руководителя Facebook, который заявляет, что социальные медиа разрывают общество на части, и рекомендует всем «сделать солидный перерыв».

Кто после таких историй не почувствует, что его предали?

Как только мы осознаем, что с нами вытворяют разные фокусы, в дело вступает циничный разум. Экраны — не то, чем кажутся. Как только становится известно о поведенческом таргетинге, наши опасения подтверждаются, и эффект от манипуляций снижается, так что отделы маркетинга начинают разрабатывать новые формы менеджмента восприятия. Когда наконец социальные медиа полностью выйдут на сцену мировой истории? Или это все никогда не закончится? Возникает резонный вопрос: что значит, что нам стало известно о таком «организованном отвлечении»? Мы в курсе, что нас во что-то втягивают, но продолжаем поддаваться этому вмешательству. Это отвлечение 2.0.

Похожее разочарование чувствуется и в моем личном пузыре фильтров интернет-критики. Что делать, когда осознаешь, что со всех сторон зажат в угол и должен мириться с этой ментальной покорностью? Какую роль в этой отчаянной повсеместности играет критика и альтернативы? Возьмем в пример критиков криптовалют, которые должны были почувствовать, как потерпели неудачу в связи с истерией вокруг биткойна, застряв с кучей мерзковатых френдов в Facebook. Депрессия стала всеобщим состоянием, и неважно, осознаем мы это или нет. Хэй, интернет, неужели это все? Разочарование в культурной матрице XXI века неизбежно переходит от проблемы «технологий» к политической экономии общества в целом. Можно взглянуть на нашу невозможность изменить архитектуру интернета в свете идеи «изнурения демократии» и расцвета популистского авторитаризма, которые обсуждаются в вышедшей в 2017 году антологии «Великая регрессия».

Но одновременно надо помнить об оборотной стороне этого логичного жеста. Часто критический анализ нечаянно заканчивается моральным суждением. Не следует ли нам тогда вместо этого спросить, как вообще изначально такое количество людей затянуло в пучину социальных медиа? Может быть, это произошло из-за «дезорганизации воли», которую Ева Иллуз обсуждает в своей работе «Why Love Hurts». Многие из тех, кто говорит о пользе Facebook, WhatsApp и Instagram, испытывают сложные чувства, когда дело касается моральной полиции в лице Марка Цукерберга. Таким образом оказывается скрытым то широко распространенное чувство бессилия, которое касается принятия жизненно важных решений. Здесь мы сталкиваемся с тем, что Иллуз описывает как «прохладную амбивалентность» — новую архитектуру выбора, в которой рациональные и эмоциональные соображения размываются, из-за чего происходит кризис обязательств при выборе партнеров. Такой же паттерн мы наблюдаем и в дебатах в социальных медиа: я хочу удалиться, но я не могу; здесь столько всего, но это все так скучно; полезно и при этом отвратительно. Пора бы признать, что в основе наших аддикций лежит пустота, с которой мы сталкиваемся при мысли о жизни вне потока информации.

Дофамин — метафора нашей эпохи. Этот нейромедиатор отвечает за ускоренные циклы возбуждения, после чего нас снова расплющивает. В потоках социальных медиа всполохи ожидания сменяются длительными периодами онемения. Социальная мобильность отмечена такими же колебаниями. Удача и неудача топчут друг друга. Жизнь идет своим чередом, пока ты внезапно не оказываешься со взломанным вредоносной программой девайсом в ловушке у вымогателей.

Если вдруг повезет, то мы получаем интенсивный и приносящий удовлетворение опыт коллективного действия, после чего следуют наполненные скукой длительные периоды неопределенности с работой. Наша проникнутая коннективностью жизнь — это история вспышек роста, сменяющихся долгими этапами стагнации, во время которых от этой коннективности нет никакого толка. Давайте назовем это логикой социального пылесоса: нас мотивируют соблазнительные улучшения условий, которые никогда не станут реальностью, — и вот нас уже засосало обратно. Архитектура социальных медиа заковывает нас, будучи легитимной благодаря сетевым эффектам, когда, как нам кажется, все и каждый уже внутри. Еще десять лет назад мы были уверены, что пользователи ведут себя как рой, свободно двигаясь от одной платформы к другой, но мы ошиблись. Попытки покинуть соцсети стабильно кажутся бесполезными. Нам нужно знать, где сейчас бывший или бывшая, какие события на календаре и какие конфликты разгораются между старыми и новыми цифровыми племенами. Можно отфрендить, отписаться, разлогиниться или заблокирокировать отдельных любителей харрасмента, но трюки, благодаря которым ты снова окажешься внутри системы, все равно в конечном счете побеждают. Блокировка или удаление считаются актами любви к себе, крючком другого рода. Предложение полностью покинуть социальные медиа превосходит возможности нашего воображения.

Наша озабоченность социальным начинает причинять боль. Жизнь в последнее время ошеломляет. Мы замолкаем, но ненадолго. Отсутствие выхода или лазейки для бегства приводит к тревоге, выгоранию или депрессии. В своей «Скромной философии цифровой абстиненции» нидерландский автор Ханс Шнитцлер описывает симптомы облегчения, которые испытывают его студенты в Амстердамской строительной академии после волшебного опыта прогулок по парку без Instagram. В то же время мы наблюдаем растущее разочарование в таких ньюэйджевских рецептах борьбы с цифровой перегрузкой в духе School of Life.

Критики интернета выражают негодование инструментальным использованием поведенческих наук, направленным на манипуляцию пользователями, но в итоге наблюдают, как все их голоса превращаются в рекомендацию «цифрового детокса» в рамках курсов по самосовершенствованию. Напоминающие собрания анонимных алкоголиков исповеди о собственных проблемах с отвлечением ни к чему не приводят. Должны ли мы довольствоваться 10-процентным уменьшением времени, проводимого вместе со своими девайсами? Как быстро этот эффект сойдет на нет?

Вам тоже нужно укутаться в эти успокаивающие пеленки, чтобы избавиться от тревоги? Добродушные советы по самосовершенствованию становятся частью проблемы, так как попросту зеркально отражают лавину приложений, разработанных для создания «вашей лучшей версии». Вместо этого нужны варианты политизации сложившейся ситуации. Критический подход к «капитализму платформ» должен оставить в стороне все идеи на основе метафоры аддиктивности: миллиарды людей онлайн — не больны, и я тоже не в списке пациентов. Проблема не в отсутствии силы воли, а в коллективной невозможности силой что-либо изменить.

Мы наблюдаем, как в обществе возвращается разделение на высокое и низкое, с резким контрастом между офлайн-элитой, которая делегировала свое онлайн-присутствие своим личным ассистентам, и безумными 99 процентами, которые больше не могут выжить без круглосуточного доступа в сеть и вынуждены терпеть длительные поездки, несколько работ и социальное давление, жонглируя сложными сексуальными отношениями, друзьями и родственниками на фоне шума по всем информационным каналам. Другим регрессивным трендом стал «телевизионный поворот» сетевого опыта ввиду расцвета на всех платформах онлайн-видео, ремедиации на девайсах классических телеканалов и подъема сервисов вроде Netflix. Реддит Shower Thought обозначил это так: «Веб-серфинг — это теперь как просмотр телевизора много лет назад, когда ты просто прощелкиваешь ничтожное количество вебсайтов в поисках чего-то нового». Социальные медиа как новое телевидение — это часть долгоиграющего тренда, заключающегося в эрозии когда-то воспевавшейся артиципаторной культуры и переходе от интерактивности к интерпассивности. Это гигантский, но пустой мир. Что осталось, так это видимые следы коллективного возмущения тех, кто все-таки оставляет комментарии. Мы читаем то, что хотят сказать тролли, и в гневе пролистываем эту вербальную гадость.

Одним из непреднамеренных последствий использования социальных медиа стало нежелание ввязываться в прямую беседу. В своем посте «I hate telephones» — «Я ненавижу телефоны» — Джеймс Фишер жалуется на дисфункциональность колл-центров и объявляет любую «синхронную» телекоммуникацию неэффективной: «На расстоянии все сегодня используют асинхронную синхронную текстовую коммуникацию. Она никуда не денется». Согласно Фишеру, убийство телефонии — это солидный рынок. Это часть тихой революции. Никто не возмущается телефонами, ведь самый простой способ устроить саботаж этого медиа — это просто перестать кому-либо звонить. Как-то в ходе визита в профессиональный медиаколледж в Амстердаме мне сообщили, что в нем недавно ввели уроки коммуникации для «цифровых аборигенов» (Этим термином термином часто обозначают поколение, родившееся уже после массового распространения персональных компьютеров и интернета и, таким образом, выросшее в условиях сетевой культуры. — Примеч. пер.) — после того как частные компании начали жаловаться на то, что интерны больше не умеют разговаривать по телефону, они не способны совершать звонки клиентам. В соответствии с результатами исследований Шерри Теркл, на занятиях студентов учат тому, как вести разговор по телефону и в реальной жизни.

В ходе диалога — по телефону ли, или рядом друг с другом в кафе — мы идем герменевтическим путем и расширяем пространство разговора. Когда мы балуем себя экзегезой (истолкованием — прим. N + 1) ситуации, постинга или конкретного эпизода, то мы имеем дело с искусством интерпретации. Это расширяющееся семиотическое пространство, в котором значение не привязано к определенным обязательствам. Здесь важны попытки избежать конечного решения и зондирование мира возможного. Когда мы спрашиваем, объясняем, перебиваем и удивляемся, пытаемся угадать значение колебаний и телесных жестов собеседника, то мы теряемся во времени. Такой экстенсивный опыт является противоположностью техники сжатия, которая проявляется в конденсированной форме мемов. Эти визуальные сообщения сжимают сложные проблемы в один образ, добавляя уровень иронии с прямой целью дупликации и распространения схватываемого за долю секунды сообщения, после чего мы пролистываем этот образ и быстро переходим к другому посту. Мемы напрашиваются на лайки и делают отвлечение очевидным, как в случае мема «distracted boyfriend».

«Пожалуйста, подойди, удиви меня». Неважно, насколько совершенна технология — как только мы ударяемся о реальность Другого, спокойный и быстрый диалог становится исключением. Когда кому-либо отправляется текстовое сообщение, ожидается, что последует ответ. Такое ожидание, также известное как textpectation, — это долгий и мучительный опыт антиципации. Электронный призрак другого преследует нас, пока наконец не появляется на экране. «Каждый раз, когда вибрирует мой телефон, я надеюсь, что это ты». Как заметил Ролан Барт, «заставить ждать: постоянная прерогатива всякой власти». Это всегда я: «Другой — тот не ждет никогда. Подчас я хочу сыграть в того, кто не ждет; я пытаюсь чем-то заняться, опоздать; но в этой игре я всегда проигрываю — что бы ни делал, я всегда оказываюсь освободившимся точно в срок, а то и заранее. Именно в этом и состоит фатальная сущность влюбленного: я тот, кто ждет». В тяжелые дни, когда возбуждение прошло, социальные медиа больше не заполняют пустоту. Любовь угасла, эмоций никаких особо нет, так что чувствуешь себя приплюснутым, полностью провалившимся. Кто-то легко озлобляется, и социальная тревога начинает нарастать. Когда стабилизаторы настроения перестают работать, и в течение дня ты даже не одеваешься, то становится ясно, что тебя все-таки засосало.

Свайп помогает отвлечься: скользящие по экрану пальцы позволяют мыслям блуждать. Копаться в своем смартфоне — это новый способ грезить. Не замечая своего краткого отсутствия, мы наслаждаемся чувством удаленного присутствия. Вы помните, каково это. Пока мы, проверяя соцсети, покидаем границы сознания, начинается движение в обратную сторону, и Другой, незаметно для нас, проникает в наш мир. Даже когда мы ненадолго достаем телефон, беспокойство не уходит. Как и грезы, выход в социальные медиа можно описать как «краткосрочное обособление от непосредственной среды, во время которого контакт индивида с реальностью размывается». Однако вторая часть этого определения из Википедии неточна. Разве мы представляем себя в каком-то ином месте, когда стоим в лифте и быстро просматриваем сообщения? Мгновенное сканирование ленты социальных медиа может быть бегством от наличной в данный момент действительности, но можем ли мы сказать, что это намеренное бегство в мир фантазии? Едва ли. Как и в случае с грезами, мы обновляем ленту и просматриваем входящие, чтобы избавиться от скуки.

Подробнее читайте:
Ловинк, Г. Критическая теория интернета / Ловинк Герт. [; Пер. с англ. Дмитрия Лебедева и Петра Торкановского] — М.: Ад Маргинем Пресс, Музей современного искусства «Гараж», 2019. — 304 с.