Как приручить лису (и превратить в собаку)

Книга Ли Дугаткина и Людмилы Трут «Как приручить лису (и превратить в собаку)», которая выходит в русском переводе Максима Винарского в издательстве Альпина нон-Фикшн, рассказывает об уникальном селекционном эксперименте длиной в шестьдесят лет. Двое биологов из Академгородка Дмитрий Беляев и Людмила Трут в 1959 году начали работать с сибирскими лисами, содержащимися на зверофермах. Выбрав для эксперимента относящихся к семейству псовых лисиц, ученые решили воспроизвести ход эволюции от волка к собаке в реальном времени, чтобы увидеть, как протекает процесс одомашнивания. N + 1 предлагает читателям познакомиться с фрагментом книги, в котором рассказывается о трансформации поведения лисенка Уголька, любви к животным, а также условиях работы и открытиях советских ученых.

Хвост Уголька

В апреле 1963 г., вскоре после того, как на свет появилось четвертое поколение ее подопечных, Людмила Трут приехала в «Лесной» проводить плановые наблюдения. У лисят только-только открылись глаза, они недавно начали выбираться из своих убежищ и делать первые шаги в этом мире. Им было всего три недели, но они уже представляли собой настоящие сгустки энергии. Каждую минуту, если только они не были заняты едой, лежа рядком у живота своей родительницы, лисята рыскали вокруг своих жилищ, накидывались друг на друга и, радостно взвизгивая, таскали братьев и сестер за хвост. Маленькие лисята ничуть не менее очаровательны, чем щенки или котята. Неотенические черты их облика — непропорционально большие головы и глаза, покрытое пушком тело, округлые мордочки — почти всегда побуждают людей прикоснуться к детенышу, приласкать его. Даже Людмила порой поддавалась таким порывам, но старалась сопротивляться им, чтобы не выходить из роли простого наблюдателя.

По нескольку раз в день совершая обходы и осматривая примерно три дюжины лисят, рожденных от самых спокойных матерей, Людмила внимательно наблюдала, как они реагируют на ее приход, прячутся или нет, боятся ли ее прикосновений. Она вела записи, отмечая рост и вес щенков, цвет их шерсти, анатомические особенности и состояние здоровья. Однажды, осматривая очередной выводок, Людмила заметила, что лисенок по кличке Уголек энергично виляет хвостиком. Это зрелище наполнило Людмилу радостью: Уголек вел себя как обычный веселый щенок. Значит, ее лисы и вправду становились все больше похожи на собак! Ни один другой детеныш в этом выводке не умел так выражать свои эмоции, а Уголек как будто призывал Людмилу и радовался ее приходу.

До тех пор считалось, что никакие другие животные не виляют хвостом при виде человека; это было чертой, присущей исключительно домашним собакам. Лисам это совсем не свойственно ни в природе, ни в условиях неволи, да и ни один лисенок в «Лесном», кроме Уголька, не вел себя так. Взрослые лисы делают взмахи хвостом при встрече с сородичем или чтобы стряхнуть с себя блох и других паразитов, но никогда не поступают так при приближении человека.

Людмила быстро взяла себя в руки. Так, не нужно спешить с выводами, по крайней мере пока. Виляя хвостом, Уголек явно приветствовал ее, но требовались дополнительные наблюдения, чтобы убедиться, что это не простая случайность. Нужно посмотреть, как он встретит ее во время следующего обхода. И все же она очень волновалась. Такая реакция могла оказаться первым признаком возникающего «собачьего» поведения, и Людмила надеялась, что другие лисята будут вести себя похожим образом. Однако в то утро ничего подобного она не увидела. Как и на другой день, и в течение следующих двух недель. Один Уголек продолжал вилять хвостом, и не было сомнений, что он ведет себя так, когда Людмила подходит к нему. На приближение других работников фермы лисенок также реагировал взмахами хвоста.

Может быть, это просто аномалия? Или им с Беляевым все-таки удалось получить доказательство того, что поведение животных формируется на генетической основе? Если верить Ивану Павлову и сторонникам бихевиоризма, все формы поведения собак по отношению к человеку возникают на основе условных рефлексов, таких как выделение собакой слюны в ответ на звук колокольчика в опытах Павлова. Но для этого нужно, чтобы стимул, ассоциированный с определенной формой поведения, воздействовал на животное многократно, раз за разом. Американский психолог Б. Ф. Скиннер, один из самых влиятельных последователей Павлова, описал другую форму научения, названную им оперантным обусловливанием. В своих знаменитых опытах с крысами Скиннер показал, что для такого научения необходимо вознаграждать животное за совершение им определенного действия. Крысы получали подкормку после того, как нажимали лапкой на клавишу: сперва случайным образом, но, раз за разом получая за это лакомство, крысы начинали нажимать на клавишу вполне осознанно. Именно такой способ используется при дрессировке животных — от собак до тюленей, от дельфинов до слонов. Но какое «обусловливание» заставляло вилять хвостом Уголька? Он делал это абсолютно спонтанно, заметив приближение человека. Этот лисенок мог стать первым в череде лис, проявляющих, как и предсказывал Беляев, новые, «собачьи» формы поведения. В то же время, если подобное новое действие выполняет, пусть даже неоднократно, одна-единственная особь, это вполне может оказаться случайностью. Нужно было проверить, передаст ли Уголек свою особенность по наследству, или, может быть, в следующих поколениях виляющих хвостом лисят станет больше. Других особенностей поведения в поколении Уголька Людмиле обнаружить не удалось, но она заметила, что в целом эти лисята вели себя гораздо спокойнее, чем детеныши предыдущих поколений. Кроме того, у большего числа самок течка наступала на несколько дней раньше, чем у лис в природе. Все это еще раз доказывало, что эксперимент приносил новые важные результаты.

Как ни хотелось Людмиле поскорее поделиться с Дмитрием этой новостью, предстояло дождаться возвращения в Новосибирск. Каждый раз после ее приезда он назначал встречу у себя в кабинете для обсуждения результатов. Это была сравнительно редкая возможность тесно пообщаться и проанализировать собранные данные, обменяться мыслями о том, что они могут значить. Беляеву очень хотелось вплотную заняться экспериментом, но он оставался директором института и сумел выкроить время лишь для двух коротких поездок в «Лесной». Поэтому встречи с Людмилой были так важны для него.

Дмитрий приглашал ее в кабинет и просил секретаршу заварить его любимый чай — смесь индийского и цейлонского, полторы ложечки сахара на стакан. Беседа начиналась с расспросов о семье Людмилы, о муже, дочери и матери. Беляев понимал, что им непросто даются частые отлучки Людмилы. Потом разговор переходил на дела самой Людмилы. Беляев, человек в высшей степени целеустремленный, способный работать в лихорадочном темпе, никогда не забывал о сотрудниках. Он прекрасно понимал, с каким трудом Людмила переносит долгие разлуки с домашними и особенно с дочерью, тогда еще совсем малышкой. Сама Людмила вспоминает, что «когда мне становилось тяжело на душе, он [Беляев] сразу же это чувствовал. Стоило мне только заговорить, и он с первого слова понимал, что я хочу сказать».

На этот раз Людмила с удовольствием сообщила Беляеву интригующие новости. Она рассказала, что в новом поколении оказалось больше неагрессивных животных, чем раньше, и о том, что у некоторых самок отмечается удлинение репродуктивного периода. Под конец она поведала о виляющем хвостом Угольке. Беляев согласился, что это может быть крайне важно. Поведение лисенка показывало, что Уголек проявляет новый вид эмоциональной реакции на человека. Если другие лисята начнут вести себя так же, это может оказаться большим шагом вперед в процессе доместикации. Конечно, предстояло собрать больше надежных доказательств, но, даже если обобщить уже полученные результаты, они могут быть достаточно убедительными для представления их мировому научному сообществу. Международный генетический конгресс, который должен был состояться в 1963 г. в Гааге, давал для этого прекрасную возможность.

Впервые за много лет, прошедших с момента прихода к власти Лысенко, советское правительство разрешило участвовать в конгрессе делегации настоящих генетиков — явный признак того, что звезда «народного академика» закатилась. Международные конгрессы по генетике проводились раз в пять лет. Такое событие никак нельзя было пропустить, и Беляев не сомневался, что сможет принять в нем участие.

Несколько последних лет генетики плечом к плечу с другими представителями научного сообщества продолжали бороться с Лысенко. В 1962 г. три самых уважаемых в СССР физика объединились, чтобы публ ично раскритиковать труды Трофима Лысенко. Он еще два года проработал директором Института генетики, но был снят с поста после того, как в 1964 г. физик Андрей Сахаров разгромил его в своей речи на Общем собрании Академии наук СССР. Сахаров обвинил Лысенко в «позорной отсталости советской биологии», в «оклеветании, аресте и даже гибели многих подлинных генетиков». Вскоре после этого правительство официально осудило Лысенко и отвергло его труды. Беляева, как вспоминает его жена, эти новости потрясли. Наконец-то советская генетика могла начать наверстывать потерянное в последние десятилетия.

В докладе на конгрессе в Гааге Беляев изложил положенную в основу эксперимента с лисами гипотезу о том, что отбор по признаку неагрессивности мог стать стимулом к доместикации. Беляев подробно рассказал, как идет исследование, сообщил о результатах пилотного эксперимента в Кохиле и о том, что им удалось узнать в последнее время. Это произвело большое впечатление на аудиторию — никому еще не приходилось слышать о подобных экспериментах по одомашниванию. Идея была весьма смелой. Среди слушателей доклада был Майкл Лернер из Калифорнийского университета в Беркли, один из ведущих мировых генетиков. После доклада он подошел к Беляеву, представился, и они вдвоем продолжили обсуждать детали эксперимента, размах и оригинальность которого поразили американца. Впоследствии между ними завязалась переписка, в которой ученые обменивались сведениями о своих текущих исследованиях. Дмитрию Беляеву выступление на конгрессе дало возможность познакомить западных генетиков с проводимым им экспериментом, и не было никого, кто мог бы помочь этому знакомству лучше, чем Лернер. В своем учебнике по селекции животных, опубликованном несколько лет спустя, он рассказал о беляевском эксперименте. Эта книга стала одним из основных пособий для селекционеров, и Беляев признался другу, что он был очень рад «найти ссылки на свою работу».

В те времена советским ученым было очень непросто добиться признания своих заслуг за рубежом. Они уже могли читать статьи о проводимых на Западе исследованиях, кое-кому даже позволяли участвовать в международных научных конференциях, однако холодная война была в самом разгаре, и власти СССР всячески затрудняли советским ученым публикацию статей в журналах капиталистических стран. Время от времени им удавалось информировать о своей работе зарубежных коллег, когда те приезжали в Советский Союз, но большая часть их исследований оставалась неизвестной за границей.

Сотрудники Беляева остро переживали свою изолированность, и их начальник вполне разделял эти чувства. Генетика делала большие успехи, а Дмитрий не мог обеспечить коллегам возможность свободно публиковаться в заграничных журналах. Но по крайней мере он мог создать им условия для проведения исследований и немало потрудился, чтобы сделать Институт цитологии и генетики исследовательским центром высочайшего уровня. Этого и ждал от него Дубинин, назначая в свое время Беляева своим помощником. Беляев оказался сильным руководителем, способным привлекать талантливых ученых. Эксперимент с лисами был одним из важных научных проектов, осуществлявшихся тогда в институте. Проводились также исследования в области фундаментальной генетики, например создание большой коллекции хромосомных наборов разных видов живых организмов. Кто-то изучал структуру и функционирование живых клеток. Еще одна группа генетиков занималась селекцией зерновых культур.

Другой заботой Беляева стало укрепление корпоративного духа, сплочение всех сотрудников института — и ученых, и технического персонала. Это было непросто, потому что строительство отдельного здания Института цитологии и генетики застопорилось на несколько лет и 342 его сотрудника — ученые, инженеры, студенты — были разбросаны по пяти зданиям в разных частях Академгородка. Только в 1964 г. Беляев, используя все свои способности лавирования в мутных политических водах, сумел сдвинуть дело с мертвой точки. Стройка наконец возобновилась, но тут же очень влиятельный в те годы Вычислительный центр Академгородка начал добиваться, чтобы строение досталось ему. Беляев и здесь одержал верх. Когда здание было достроено, он, не дожидаясь торжественного открытия, велел своим сотрудникам «явочным порядком» занимать помещения. Переезд совершился очень быстро, за субботу и воскресенье. Когда начальство Вычислительного центра опомнилось, ему осталось только принять свершившийся факт.

Время на занятия наукой оставалось у Беляева только по вечерам, когда заканчивались дневные административные хлопоты. Он приглашал к себе группу научных сотрудников или студентов для обсуждения текущих исследований. После традиционного возгласа «Вот и ночь, пора заняться наукой!» Беляев просил секретаршу созвать коллег на рабочее совещание. Да, им приходилось надолго задерживаться на работе, но дело того стоило. Совещания проходили всегда очень оживленно. Секретарша вспоминает, что из кабинета ее шефа доносились то крики, то взрывы хохота. Такие дискуссии — вполне в стиле Беляева. Они очень напоминали заседания «Дрозсоора» в группе Четверикова, на которых он бывал в детстве со своим старшим братом.

Нередко собирались на дому у Беляева, благо жил он в двух шагах от института. Светлана, его жена, предлагала гостям вкусный ужин, и они начинали дискуссию в девять часов вечера, за едой. Беляев, уже не в привычном темном костюме и при галстуке, а одетый по-домашнему, порой начинал разговор с какой-нибудь истории. «Он был отличным рассказчиком и актером, — вспоминает его студент, а позже коллега Павел Бородин. — Не просто пересказывал какое-нибудь происшествие, а передавал его, живо изображая действующих лиц». После ужина все поднимались наверх, в кабинет хозяина, чтобы продолжить беседу или поработать над статьей.

Людмиле очень нравилось участвовать в этих встречах и обсуждать с коллегами интригующие результаты, которые приносил эксперимент с лисами. Уже первые итоги этой работы вызвали общее удивление, и теперь каждый спешил предложить свою идею для их объяснения. Прошло совсем немного времени, и Людмила преподнесла коллегам нечто еще более удивительное.

В 1964 Г. НАБЛЮДЕНИЯ ЗА ОЧЕРЕДНЫМ (пятым) поколением лис не выявили новых серьезных изменений. Потомки Уголька, которому Людмила к январю подобрала подругу из числа ручных лис, хвостами не виляли. Другие лисята из пятого поколения — тоже. Впрочем, все большее число детенышей почти не проявляло агрессивности к людям.

Все изменилось с появлением на свет шестого экспериментального поколения. Приехав в апреле 1965 г. в «Лесной», Людмила обнаружила, что щенки демонстрируют еще одну замечательную форму вполне собачьего поведения. Когда она подходила к их вольерам, они прижимались к передней стенке, как бы стремясь уткнуться мордочкой в ее руки, или же ложились на спину, явно приглашая Людмилу почесать им живот. Когда она входила внутрь вольера, лисята принимались лизать ей руки, а когда направлялась к выходу, начинали разочарованно скулить. Им явно не нравилось, что Людмила уходит. Точно так же они вели себя по отношению к работникам фермы. Как и в случае с виляющим хвостом Угольком, никто и никогда не наблюдал ни у диких, ни у живущих в неволе лис такой реакции на человека. Лисята часто скулят, требуя пищи или внимания от своих матерей, но кто бы мог подумать, что они станут таким способом привлекать внимание людей! И уж конечно, никто никогда не видывал, чтобы лисята лизали руки работницам зверофермы. Их желание контакта с человеком было таким настойчивым, что Людмиле было жалко разочаровывать детенышей. Она стала чаще возвращаться к вольерам и проводить больше времени с подопечными. Не было никаких сомнений в том, что эти лисята, едва научившиеся ходить, настойчиво требуют общения с людьми.

Небольшую группу лис, демонстрирующих новые формы поведения, Дмитрий и Людмила стали называть «элитой». Остальные животные были распределены по трем категориям. Лисы, проявлявшие «злобно-трусливую» реакцию на человека, отнесли к III классу. В класс II попали особи, позволяющие прикасаться к себе, но не проявляющие никакой эмоциональной реакции на экспериментатора. Лисы I класса были дружелюбны, виляли хвостом или поскуливали. А вот «элитные» животные, класс IЭ, вдобавок ко всему активно привлекали внимание людей; они обнюхивали и лизали Людмилу, когда она приходила провести наблюдения. Лисы явно добивались контакта.

На следующий сезон снова было получено потомство от Уголька, но, вопреки надеждам Людмилы, никто из этих лисят не вилял хвостом. Зато на следующий, 1966 год, когда Уголек в третий раз стал отцом, несколько его отпрысков стали вести себя похожим образом. Значит, Уголек не был аномалией, он был первопроходцем. У Людмилы и Дмитрия появилось доказательство, что эта форма поведения передается по наследству. В седьмом экспериментальном поколении уже несколько щенков демонстрировали собачьи повадки вроде лизания рук или приглашения почесать им брюшко, но только прямые потомки Уголька умели вилять хвостом. В разных помётах изменения проявлялись по-разному. С генами некоторых из наиболее одомашненных лис явно что-то происходило, и это «что-то» заставляло их проявлять целый букет совершенно новых форм поведения. Все большее число лисят Людмила относила к элитной категории. Если в шестом поколении «элита» составляла 1,8 % , то в седьмом — почти 10 % . В восьмом поколении хвосты уже не только неистово виляли: у некоторых лис они стали совсем по-собачьи закручиваться кольцом.

Особенно замечательным оказалось то, что столь разнообразные и многочисленные новшества в поведении животных проявлялись на довольно ранних стадиях онтогенеза. Естественный отбор стабилизирует программу развития организма, и если уж какой-то признак оказался включен в нее, впредь он остается почти неизменным. Это особенно характерно для начальных стадий развития организма, критически важных для выживания животного. Вот почему детеныши лис открывают глаза и впервые выходят наружу из норы в соответствии с неким достаточно жестким «расписанием». Но потомки прирученных лис нарушили и это правило. Как показали тщательные наблюдения, проведенные Людмилой, они начинали реагировать на звуки на два дня, а открывать глаза на день раньше, чем обычно. «Как будто им не терпится поскорее начать общаться с людьми», — думала она.

Продолжая наблюдения за ведущими себя по-новому детенышами, Людмила пришла к выводу, что они не только отличаются необыкновенными повадками, но и значительно дольше, чем обычно, сохраняют типичное для них «щенячье» поведение. Детеныши лис, как и почти всех других млекопитающих, существа игривые, любопытные и относительно беззаботные. Но когда им исполняется примерно 45 дней, их поведение резко меняется, что наблюдается и в естественной среде обитания, и при клеточном содержании. К этому времени в природе лисята начинают осваивать мир на свой страх и риск. Они становятся гораздо более тревожными и осмотрительными. А вот у экспериментальных животных период детской шаловливости и любопытства растягивается почти на три месяца, и даже после этого подросшие «элитные» лисята проявляют меньше беспокойства и больше игривости, что не типично для их вида. Эти ручные звери как будто не хотят взрослеть.

Итак, менее чем за десять лет эксперимент дал гораздо больше, чем Беляев ожидал вначале. Наконец-то настал подходящий момент для организации специальной зверофермы на базе института и расширения исследований. Собственная ферма позволила бы содержать большее количество лис, а Людмила наблюдала бы их ежедневно, а не четыре раза в год. Беляев смог бы выделить ей в помощь лаборантов и студентов, технические возможности стационара позволяли глубже изучить генетические изменения, происходящие у экспериментальных лис. И наконец, Беляев сам получал возможность регулярно посещать животных. Ему так и не удалось часто выезжать в «Лесной». Он был слишком загружен административной работой и тратил много времени на выступления на конференциях и чтение лекций. Полученные в «Лесном» данные имели такое важное значение, что можно было оправдать расходование немалых средств на обустройство и содержание экспериментальной фермы. Беляев стал теперь такой «важной шишкой», что мог взяться за это дело. И он начал поиски места, где можно было бы устроить ферму.

ОДНАЖДЫ В МАЕ 1967 Г., когда Дмитрий Беляев погрузился в привезенные данные о седьмом поколении лис, он пригласил Людмилу в свой кабинет. Он выглядел явно взволнованным, по его словам, не спал всю ночь, осмысляя новые результаты, и в конце концов у него появилась идея о том, что же именно вызывает изменения, происходящие с лисами. Дмитрий попросил Людмилу созвать сотрудников института в его кабинет. Когда все расселись по местам, Беляев сказал им: «Друзья мои, я, кажется, догадался, чтó именно мы наблюдаем в нашем эксперименте по доместикации».

Беляев понял, что большинство изменений, которые им довелось наблюдать у лис, обусловлены сдвигами во времени отдельных стадий развития, задержкой или ускорением формирования тех или иных признаков. Чаще всего это проявлялось в том, что характерные щенячьи черты у экспериментальных животных сохранялись дольше обычного. Жалобное поскуливание типично для детенышей, но в норме прекращается к моменту полового созревания. Так же обстоит дело и со спокойным поведением: в первые дни и недели жизни лисята беззаботны, но, взрослея, как правило, становятся тревожными и беспокойными. В репродуктивном цикле самок тоже происходит временной сдвиг. Лисы спокойного поведения характеризуются более ранними сроками размножения, и репродуктивный сезон длится у них значительно дольше обычного.

Ученые уже знали о роли гормонов в регуляции онтогенеза и работы половой сис темы. Было известно и о том, как гормоны управляют уровнем стресса и возбудимости животных. Дмитрий был почти убежден, что у экспериментальных лис происходят изменения в секреции гормонов и что это событие — центральное во всем процессе доместикации. Если эта догадка верна, она объясняет и ювенильный облик одомашненных животных в сравнении с их дикими родственниками, и то, почему они ведут себя так спокойно, и почему их сезон размножения стал длиннее, чем это типично для вида.

Открытие гормонов в самом начале ХХ в. произвело настоящий переворот в физиологии. В то время ученые только-только начали собирать воедино разрозненные факты о работе нервной сист емы. Они полагали, что ведущим регулятором поведения животных выступает мозг. И вдруг выяснилось, что имеется еще и химическая система коммуникации, управляющая нашими телами с помощью сигналов, посылаемых через кровеносную, а не через нервную сис тему. Первым открытым гормоном стал секретин, участвующий в процессе пищеварения. Вскоре после этого был обнаружен адреналин (эпинефрин), получивший свое название от надпочечной железы, которая секретирует этот гормон.. За ним последовали открытия все новых и новых гормонов. В рождественский день 1914 г. был обнаружен тироксин, производимый щитовидной железой. В 1920 – 1930 – е гг. были открыты тестостерон, эстроген и прогестерон, описана их роль в регуляции половой активности. Новые исследования показали, что изменения в уровне этих гормонов в организме могут препятствовать нормальному протеканию репродуктивного цикла. В конечном итоге открытие привело к созданию противозачаточных таблеток, которые в 1957 г. вызвали настоящий фурор.

Еще два гормона надпочечников — кортизон и кортизол — были идентифицированы в середине 1940-х гг. Вместе с адреналином кортизон и кортизол образуют группу, часто называемую «гормонами стресса», так как именно они определяют его уровень. Ученые обнаружили, что при ощущении угрозы выработка адреналина и кортизола резко повышается, вызывая физиологическую реакцию, известную как «бей или беги». В 1958 г. было объявлено о выделении гормона мелатонина, секретируемого шишковидной железой мозга. Мелатонин заведует пигментацией кожного покрова, а также играет жизненно важную роль в регуляции репродуктивного цикла и циклов сна.

Исследования показали, что лишь в самых редких случаях гормоны оказывают на организм какой-то одиночный эффект. Гораздо чаще один и тот же гормон определяет несколько различных поведенческих и морфологических признаков. К примеру, тестостерон не только участвует в формировании яичек, но и определяет агрессивное поведение, регулирует развитие мускулов, костной массы, волосяной покров тела у человека и многие другие свойства.

Изучив всю доступную тогда литературу о гормонах, Дмитрий Беляев узнал, что их действие, в свою очередь, каким-то не вполне пока понятным образом определяется генами. Он предполагал, что гены, или их комбинации, регулирующие секрецию гормонов, обусловливают многие, если не все изменения, которые наблюдаются у доместицируемых лис. Отбор лис по типу поведения каким-то образом провоцировал изменения в работе этих генов. В естественной среде генетический «рецепт производства» лисы со всеми ее поведенческими особенностями стабилизируется естественным отбором. А вот искусственный отбор самых неагрессивных лис, проводимый им и Людмилой, оказал скорее дестабилизирующее воздействие.

Почему же так происходит? Стабилизация поведения и физиологии животных, размышлял Беляев, помогает им адаптироваться к конкретной среде обитания. Естественный отбор определил оптимальный срок для спаривания, так, чтобы детеныши появлялись на свет в то время года, когда еды и солнечного света для них будет вдоволь. Окрас шерсти обеспечивает им маскировку в их естественной среде обитания, а уровень гормонов стресса оптимизирован таким образом, чтобы они могли противостоять угрозам окружающего мира. Но что произойдет, если внезапно переместить животное в непривычную для него среду, с совершенно иными жизненными условиями? Именно это и случилось с экспериментальными лисами — теперь они жили в такой обстановке, где наилучшей стратегией является доверие к человеку. Те особенности их поведения и физиологии, которые естественный отбор стабилизировал в дикой природе, перестали быть оптимальными. Их требовалось «перенастроить». По мысли Беляева, именно это давление обстоятельств и могло вызвать драматичные перемены в функционировании генов, следовательно, и в управляемых ими процессах в организме. Так начинается целый каскад последовательных изменений. И очень важно, что ключевую роль в этом играли изменения в способе и времени секреции гормонов, отвечающих за адаптацию животного к среде обитания. Позже Дмитрий добавил к этой формуле и изменения в нервной сис теме. Описанный им неизвестный ранее процесс Беляев назвал дестабилизирующим отбором.

Людмиле и ее коллегам понадобилось время, чтобы переварить эту идею. Новая теория Беляева была радикальной. Сама мысль о том, что активность генов может изменяться без участия мутаций, едва-едва начала проникать в научную литературу. Предполагая, что некоторые из эволюционных изменений у животных происходят не путем изменения ДНК, а за счет активации и деактивации уже имеющихся генов, Беляев шел впереди многих в научном сообществе. До сих пор эксперимент по доместикации велся в научном отношении практически вслепую. Ученые не руководствовались какой-либо научной теорией. Теперь она у них была. Хотя твердых доказательств в ее пользу пока не имелось, эта теория, окажись она верной, могла бы многое объяснить. Дмитрий очень надеялся, что эксперимент с лисами рано или поздно позволит проверить его догадку.

БЕЛЯЕВУ УДАЛОСЬ ПОЛУЧИТЬ ХОРОШИЙ ЗЕМЕЛЬНЫЙ участок, расположенный в 6,5 км от Института цитологии и генетики, в живописном окружении сосен, берез и осин. Он сам руководил строительством экспериментальной фермы. Ее предстояло возвести с нуля. Были построены пять больших деревянных вольеров, в каждом помещалось по 50 больших клеток. Для кормления лис устроили систему шкивов, позволявшую работникам фермы поднимать и опускать большие емкости с кормом. За каждым воль ером была устроена огороженная площадка примерно в 10 кв. м, где звери имели возможность в определенное время дня порезвиться и поиграть. Вокруг установили полсотни невысоких смотровых вышек, с которых Людмила могла, не тревожа лис, наблюдать за ними в бинокль, фиксируя их игры и взаимоотношения друг с другом. Наконец, на ферме имелся ветеринарный пункт для ухода за больными или травмированными животными.

Поздней осенью 1967 г. Людмила организовала перевозку 50 самок и 20 самцов из «Лесного» на экспериментальную ферму. За ними последовали и другие, так что вскоре все 140 ручных лис, из которых 5–10 %  относились к «элите», переехали из «Лесного» на новое место жительства. Вместе с заведующим фермой Людмила подобрала небольшой штат обслуживающего персонала. Работникам предстояло дважды в день кормить зверей и выпускать их на площадки для игр. Отбор производился тщательно. Работник фермы должен был не просто не бояться лис. Нужны были люди, готовые добросовестно ухаживать за животными и даже получать удовольствие от общения с ними. Со временем выяснилось, что большинство сотрудников фермы не только ревностно выполняли обязанности, но и по-настоящему полюбили своих подопечных.

В основном это были женщины из соседней деревушки Каинская Заимка. Беляев организовал специальный автобусный рейс для их доставки на работу и домой. Когда он находил время, чтобы навестить ферму, то никогда не забывал поговорить с ними. Но такие визиты случались совсем не так часто, как ему бы хотелось. При первой встрече с работницами Дмитрий подошел к ним, представился, подал руку для рукопожатия. Одна из них вспоминает, как она, стесняясь своих огрубелых ладоней, стала отказываться, объясняя, что руки у нее сильно испачканы. В ответ на это Беляев обхватил ее ладони и сказал: «Рабочие руки никогда не бывают грязными». Женщину поразило, что руководитель такого высокого ранга, глава научного учреждения, отнесся к ней с такой теплотой.

Работницы очень скоро крепко привязались к лисам, старательно и самозабвенно ухаживали за ними. Часто их забота выходила за рамки служебных обязанностей. Внимательный уход спас жизнь многим новорожденным лисятам, которым грозила гибель от переохлаждения. Бывает, что лисы-матери сразу после рождения детенышей бросают их, оставляя щенков ранней весной на открытом воздухе. В Сибири даже в апреле температура нередко падает ниже нуля. Тогда женщины снимали с себя меховые шапки и клали в них беспомощные пушистые комочки или же прятали их у себя под одеждой, пока лисята не отогревались и не начинали шевелиться.

Иногда на ферму заглядывали посетители. Им показывали, какими покладистыми могут быть лисы, как работницы прикасаются к ним, ласково треплют. Самые смирные из лис, даже совсем взрослые, позволяли работницам брать себя на руки и прижимать к телу (что, наверное, было им даже приятно в лютый сибирский мороз). Правда, некоторые звери недовольно извивались в руках, но другие вели себя совершенно невозмутимо, словно загипнотизированные.

Были среди лис и такие, которые норовили лизнуть человеческую руку во время ежедневного обхода. Однако такое поведение старались не поощрять. Персоналу было дано строгое указание относиться ко всем подопечным по возможности одинаково, не обращая внимания на тех лис, которые громко и настойчиво добивались внимания к себе. Хотя порой противостоять этим призывам было непросто. Самые одомашненные лисы поднимали большой шум, жалобно скуля и завывая, будто пытаясь переключить внимание с соперниц на себя. Их вой означал что-то вроде: «Брось ты ее, подойди и посмотри на меня!»

У таких животных выработалась привязанность к работницам, а также к Людмиле и ее лаборантам. Эти лисы выдерживали направленный прямо на них человеческий взгляд и в ответ глядели прямо в глаза людям. У диких животных, включая представителей семейства псовых, пристальный взгляд одного члена стаи на другого обычно означает вызов, за которым следует атака. Человеческий взгляд тоже провоцирует их на нападение. А вот для одомашненных животных, таких как собаки, смотреть человеку прямо в глаза — дело обычное. Теперь и экспериментальные лисы вели себя так же.

Хотя работницы избегали нежностей со своими питомцами, у них появилась привычка разговаривать с ними, употребляя клички, написанные на деревянных дощечках, висевших на каждой клетке. Некоторые женщины болтали с животными почти без умолку, проходя вдоль вольеров во время кормления или когда зверей выпускали на игровую площадку. Чем дальше, тем больше они втягивались в свою работу и все сильнее привязывались к лисам. Начиная с первого поколения лис, родившихся на ферме, работницы помогали Людмиле придумывать для новорожденных клички, а это было непросто, потому что надо было подобрать шесть-семь разных имен, да так, чтобы они начинались с той же буквы, что и кличка их матери. Эти простые женщины стали ушами и глазами Людмилы, они сразу сообщали ей, что какой-то лисенок отказывается от еды, другой, кажется, простудился, третий слишком часто чешется, а четвертый ходит как будто сам не свой. Многие работницы задерживались на работе дольше, чем полагалось, и им даже нравилось проводить как можно больше времени среди лис.

Людмила вела себя точно так же. Ее рабочий день обычно начинался в стенах института, где она анализировала и описывала собранные данные. Если Беляев был свободен, она заходила к нему, чтобы обсудить последние новости об эксперименте и спланировать дальнейшую работу. После этого Людмила отправлялась на ферму, и это была любимая часть ее рабочего дня. Первым делом надо было заглянуть к ветеринару и узнать, нет ли у лис каких-нибудь проблем со здоровьем. Потом планерка с работницами, в которых она видела гораздо больше, чем просто обслуживающий персонал. После планерки можно начинать ежедневный обход вольеров. Звери приветствуют ее появление, поднимая страшный шум и гам. Они нетерпеливо подпрыгивают в своих клетках, неистово привлекая ее внимание воем и пристально следя, как она переходит от клетки к клетке. Теперь, когда лисы жили по соседству, Людмила использовала каждый свободный час, чтобы навестить их, особенно если ей был нужен эмоциональный подъем. «В такие минуты я шла на ферму, — вспоминает она, — и общалась с лисами».

Обычно Людмила проводила на ферме по три-четыре часа в день. Это время уходило в основном на проведение стандартных наблюдений. Фиксировались поведение животных, размеры и пропорции тела, темп роста, цвет шерсти, а для щенков — такие важные события, как момент, когда они начинают видеть. Она ежедневно записывала, как животные ведут себя по отношению к ней, лаборантам и работницам. Велись специальные заметки: как лисята общаются друг с другом, кто из них виляет хвостом, а кто лижет руку человека. «Официальные» характеристики поведения определялись для каждого животного дважды в его жизни: в щенячьем возрасте и при наступлении половозрелости. Основываясь на них, можно было подобрать пары для получения следующего поколения. Но и беглые ежедневные заметки о том, как ведут себя животные, представляли большую ценность. Они давали Людмиле и Дмитрию возможность уловить мельчайшие детали и понять суть происходящих изменений.

Особое помещение на ферме было отведено для контрольной группы лис. Людмила специально создала ее, чтобы иметь образец для сравнения и определять, что именно отличает ручных лис от обычных. Важной частью исследования должно было стать сравнение гормонального уровня в двух группах животных, и особенно «гормонов стресса». Дмитрий и Людмила полагали, что именно данные гормоны играют какую-то роль в процессе доместикации. Изучать этот вопрос в «Лесном», без участия ассистента, было практически невозможно. Для взятия крови на анализ нужно, чтобы кто-то держал лису, пока Людмила с помощницами брали у нее пробу. Здесь, в Академгородке, это можно было делать систематически. И такое сложное и требующее затрат времени занятие вскоре принесло щедрые плоды.

Своя звероферма давала еще одно преимущество. Беляев наконец смог поближе познакомиться с экспериментальными лисами. При любой возможности он навещал ферму, даже если ему удавалось вырваться туда всего на несколько минут. Он особенно любил смотреть, как лисята резвятся на игровых площадках, и отмечать различия в поведении животных из контрольной и экспериментальной групп. Иногда Людмила приносила ему щенков, чтобы он мог увидеть, как они лижут человеку пальцы или валятся на спину, приглашая почесать брюшко.

Беляев просто влюбился в этих ручных лисят, не переставая удивляться, как сильно они напоминают собак. Рассказывая о них другим, Дмитрий даже изображал их повадки, точно так же, как пересказывал истории в лицах во время дружеских посиделок у него дома. По словам одного из сотрудников института, «когда он рассказывал о своих лисах, то сам менялся: вопреки своим обычным манерам, привычному тону, вел себя как лисенок, он был похож на ручную лису». Улыбаясь, Беляев крутил ладонями и широко открывал глаза, словно подражая возбужденно реагирующему детенышу. Это очень импонировало его подчиненным. Открылась совершенно новая сторона личности их начальника, показывавшая, как сильно он любит животных.

Время от времени Беляев привозил на ферму высокопоставленных посетителей — кого-нибудь из руководства Академии наук или правительственных чиновников, приезжавших в Академгородок. Все они без исключения поддавались очарованию ручных лис. Один из таких визитов Людмила особенно любит вспоминать. «Поздно вечером, когда все работницы разошлись по домам, Беляев привез знаменитого армейского генерала по фамилии Славский и заранее предупредил меня, чтобы я была наготове». Генерал был любителем порядка, его жесткая военная выправка закостенела за время долгой службы, захватившей страшные военные годы. Но вот Людмила открыла клетку, из нее выпрыгнула одна из «элитных» самок и сразу же подбежала и улеглась рядом с Людмилой. Напускная генеральская суровость моментально растаяла. Как рассказывает Людмила, «Славский был поражен. Он присел рядом с лисой на корточки и долго гладил ее по голове».

Ручные лисы определенно оказывали мощное эмоциональное воздействие на человека. И хотя изучение этого эффекта не входило в план эксперимента, исследователи понимали, что это был очень значимый результат, указывающий, как именно могло начаться одомашнивание животных.

То, как быстро некоторые лисы выработали поведение, направленное на контакт с человеком, хорошо согласовывалось с идеей Беляева, что одомашнивание волка началось с отбора особей, толерантно настроенных к людям. А теперь, кажется, был найден ответ на вопрос, что именно придавало импульс процессу доместикации.

Согласно одной из привычных гипотез, приручение волков началось с того, что люди воспитывали волчат, выбирая, видимо, самых миловидных из них, выглядевших особенно «по-щенячьи». Но что, если не люди, а волки первыми пошли на контакт? Представим, что те из них, кто не очень боялся человека и потому был склонен к некоторому риску, начали подходить к человеческим поселениям, чтобы поживиться остатками пищи. Будучи ночными животными, они приближались к жилью под покровом темноты, пока наши предки спали. Или, может быть, волки научились сопровождать людей, уходивших на охоту, и поедать остатки их добычи? Легко понять, насколько это было выгодно для «полуручных» хищников, не смущавшихся соседством человека. Они обрели новый, более надежный,чем все другие, источник пищи. Но зачем группам людей допускать диких зверей в свое «святая святых»? Полусобака-полуволк уже может быть полезным помощником на охоте или бдительно сторожить дом, предупреждая о приближении чужака, но на первых стадиях одомашнивания волк вряд ли способен хорошо выполнять эти функции. Если доместикация черно-бурой лисы идет по тому же сценарию, что и приручение волка, то, возможно, вот это самое призывное поведение проявилось довольно рано и у волков. Именно оно могло сделать их привлекательными в глазах наших предков.

Тогда встает новый вопрос: какой именно фактор вызвал эти поведенческие изменения у волков? Работая на ферме, Людмила тщательно подбирала пары для репродукции, составляя их из особей с самым спокойным поведением. Сложно поверить, что древние люди поступали подобным образом с волками. Да это было, видимо, и не нужно. Естественный отбор благоприятствовал тем животным, которые могли воспользоваться обильным источником пищи, предоставляемым людьми. Волки, обитавшие по соседству с человеком, встречали у его жилья себе подобных, таких же «полуприрученных» сородичей, с которыми естественным образом и спаривались. Так мог возникнуть совершенно новый вектор отбора на неагрессивное поведение, точно такой же, какой действовал в эксперименте с лисами. Людмила и Беляев уже убедились, что подобный новый вектор способен запустить каскад изменений, которые произошли с их доместицируемыми лисами. Конечно, в случае с волками этот процесс потребовал много больше времени, чем в эксперименте по искусственному отбору, проводимом Людмилой, но его механизм был, несомненно, тем же самым.

Дмитрий и Людмила вполне понимали, что открытое ими быстрое возникновение дружелюбного поведения у лис может рассказать кое-что новое и об эволюции поведения животных. Эта проблема, как и вопрос о происхождении эмоций как таковых, горячо обсуждалась в то время. Десятилетиями велись споры, имеется ли вообще у животных нечто подобное человеческим эмоциям, а также о том, что стоит за их поведением — выражение подлинных чувств или просто автоматические рефлексы.

Чарльз Дарвин был так заинтересован данной проблемой, что провел обширные исследования, результаты которых обобщил в классическом труде «О выражении эмоций у человека и животных». Эта книга, увидевшая свет в 1872 г., была прекрасно иллюстрирована рисунками, изображающими проявление чувств у животных. Дарвин заказал иллюстрации лучшим художникам-анималистам той эпохи. На них можно было увидеть, например, кошку, выгнувшую спину и поднявшую хвост, чтобы показать свою любовь, и собаку в подчиненной и доверительной позе, глядящую снизу вверх на человека.

Дарвин считал, что у многих животных есть богатая эмоциональная жизнь. Он доказывал, что их чувства, а также умственные способности не отделены непреодолимой пропастью от человеческих. В книге «О происхождении человека» великий ученый писал: «Как ни велика разница в мыслительных способностях у человека и животных, она носит количественный, а не качественный характер». Весь текст книги «О выражении эмоций у человека и животных» проникнут огромной симпатией к животным и к чувствам, которые они способны испытывать. «Когда молодые орангутаны и шимпанзе не здоровы, — писал Дарвин, — их унылый вид также трогателен и явствен, как и у наших детей». Дарвин утверждал, что многие человеческие эмоции носят инстинктивный характер. Чтобы не быть голословным, он включил в книгу впечатляющую серию фотографий, изображающих людей в состоянии печали, удивления и радости.

ШКОЛА ЭТОЛОГОВ, ШЕДШИХ ПО ПУТИ, указанному Дарвином, задокументировала удивительное множество форм сложного врожденного поведения, включающих выражение эмоций (но не сводящихся к нему). Огромный массив данных указывал на то, что поведение животных базируется на генетическом, наследуемом фундаменте. Факты казались настолько убедительными, что теория, рассматривающая естественный отбор как основной фактор эволюции поведения, стала новой научной парадигмой.

Несколько поколений полевых этологов последовало примеру Леонида Крушинского и подобных ему ученых, бесстрашно уходя в леса, поля, на луга, поднимаясь в горы и погружаясь в реки, чтобы проводить свои исследования. Другие, используя новейшую исследовательскую технику, сочетали наблюдения в природе с изучением поведения домашних животных. Трое из этих новаторов, а именно Конрад Лоренц, Карл фон Фриш и Николас Тинберген, внесли настолько значимый вклад в развитие этологии, что были совместно удостоены Нобелевской премии по физиологии и медицине за 1973 г. Их исследования проведены в основном в 1930– 1950-х гг. Сделанные ими открытия оживленно обсуждались на научных конференциях по биологии и психологии. Многое говорило в пользу естественного отбора как важнейшего фактора, определяющего поведение животных. Как показали Лоренц, фон Фриш и Тинберген, многие из форм поведения имеют первостепенное значение для выживания. Одно из самых удивительных открытий было сделано фон Фришем, изучавшим медоносных пчел. В ходе остроумно поставленных экспериментов он обнаружил у них сложнейшие формы сигнального поведения. Оказалось, что пчелы по возвращении из своих фуражировочных полетов способны сообщать друг другу, где расположены источники нектара и пыльцы. Для этого они исполняют особый танец, состоящий из определенных, исполненных смысла, движений.

Тинберген изучал колюшек. Он нашел у этих рыбок необычно сложные и строго фиксированные формы поведения, связанные с размножением. Оказалось, что самец колюшки обычно сооружает на дне небольшой кратер из песка, который почти всегда имеет одинаковый размер — около 5 см в ширину и столько же в глубину. Сверху кратер покрывается «крышей» из собранных поблизости кусочков водорослей. Потом самец пробуравливает крышу своим телом, делая в ней проход. Самое интересное, что эти действия самца сопровождаются изменением окраски его тела. Из голубовато-зеленой рыбка становится красно-белой (белая спинка и ярко-красное брюшко). Такая окраска побуждает самок явиться к гнезду и приступить к спариванию. Когда одна из них подплывает, самец направляет ее в сделанный им проход в крыше. Самка проникает в гнездо, мечет там икру и удаляется. Тогда самец заплывает в кратер и оплодотворяет икринки.

Необыкновенными были и открытия, сделанные Конрадом Лоренцем. Работая с птенцами серого гуся, он сумел вызвать у них такую же привязанность к себе, какую они обычно проявляют к своей матери-гусыне. Например, гусята могли гурьбой сопровождать Лоренца во время прогулок. Ученый заметил, что в естественной среде птенцы серого гуся очень привязаны к матери. Они никогда не оставляют ее, не прибиваются к другим взрослым птицам или к птенцам из чужого выводка. Чтобы выяснить, как формируется эта тесная связь, Лоренц поставил такой эксперимент. Были взяты две партии свежеотложенных яиц серого гуся. Одну партию высиживала гусыня, которая и заботилась о птенцах после их появления на белый свет, вторую партию поместили в инкубатор, и «воспитанием» вышедших из них птенцов занялся сам Лоренц. Гусята из этой второй партии стали проявлять к нему точно такую же привязанность, как если бы он был их родной матерью. Проведя дополнительные наблюдения, Лоренц открыл, что эта связь возникает в течение определенного и довольно короткого временнóго окна. В этот особенный момент их жизни гусята способны воспринимать в качестве родителя практически любой предмет, находящийся поблизости, даже неживой, например резиновый шар. Из этого Лоренц заключил, что подобная связь формируется инстинктивно. Этот процесс он назвал импринтингом. Во время импринтинга, критически важного для раннего развития животных периода, генетически заданные формы поведения могут резко измениться в ответ на изменение внешних условий.

Но даже на фоне этих исследований результаты, полученные Людмилой Трут и Дмитрием Беляевым, были во многом новы и удивительны. Ни импринтинг, ни действие естественного отбора не объясняли возникновение новых форм поведения у экспериментальных лис, а также сохранение щенячьих черт у взрослых животных. Главным фактором был искусственный отбор на спокойное поведение. Хотя ученые пока не знали, как именно он действует, было ясно, что теория дестабилизирующего отбора, предложенная Беляевым, позволяет дать объяснение изменениям, происходящим с лисами. Но для окончательного подтверждения теории нужны были новые и более убедительные данные. И лисы не замедлили их преподнести.

Полностью читайте:

Как приручить лису (и превратить в собаку): Сибирский эволюционный эксперимент / Ли Дугаткин, Людмила Трут ; Пер. с англ. [Максима Винарского ; под научной редакцией Яны Шуруповой]. — М. : Альпина нон-фикшн, 2019. — 296 с.