«История покорения земель и народов сибирских»

Книга Михаила Кречмара «Сибирская книга. История покорения земель и народов сибирских» была опубликована издательским домом «Бухгалтерия и банки» еще в 2014 году, что не помешало ей наконец попасть в лонг-лист премии научно-популярной литературы «Просветитель» 2017 года. Предлагаем ознакомиться с главой из первой части книги, рассказывающей о том, в какой внешнеполитической ситуации начался сибирский поход казаков под предводительством Ермака. Фрагменты других книг — участников премии, опубликованные на сайте N + 1, можно найти здесь.

Для России, если рассматривать её в том геополитическом окружении, в каком она пребывала в XVI столетии, оставалось всего два направления экспансии: одно самоочевидное, а второе — не очень. И оба они вели на восток.

Самоочевидным было распространение влияния Московского царства на малозаселённые, но неплодородные приполярные пространства — на этом пути самым серьёзным препятствием представала сама природа.

Юго-восточная экспансия неизбежно влекла за собой конфронтацию с осколками Золотой Орды, могущественными степными племенами, находившимися в стадии распада родового и формирования раннефеодального строя, и в итоге привела к столкновению с одной из самых могущественных держав того времени — Цинским Китаем.

Как ни странно на первый взгляд, русские выбрали именно этот, южный, не самоочевидный путь движения на Восток.

Причин тому было несколько.

Во-первых, именно в этом направлении приходился удар по последним наследникам Золотой Орды, которых Москва продолжала считать наиболее серьёзными противниками на внешнеполитической арене, — Казанскому, Астраханскому и Сибирскому ханствам.

Во-вторых, степные и лесостепные территории для шаек бродячего лихого люда, сформировавшихся на русских рубежах и стоявших на острие любой экспансии, были намного привычнее для продвижения, нежели кромка Северного Ледовитого океана, заросшие ельниками болота западной Сибири и угрюмые сопки Сибири восточной.

И в-последних, но не в последнюю очередь, доминирующее направление экспансии «с юга» определил суровый климат, непроходимость и непригодность для пашенного земледелия огромных пространств северной тайги и лесотундры приполярной Азии. Образно говоря, они сами отдавались в руки тому, кто сумел бы захватить полосу южной тайги и примыкающей к ней лесостепи, как это и сделала Россия.

Прилегающие непосредственно к востоку от Урала территории были заселены... как?

Примерную экстраполяцию населения Сибири (вернее, той территории, которую впоследствии Сибирью назовут) сделал советский исследователь Б.О. Долгих.

По его прикидкам, в общей сложности на территорию Западной Сибири и Приуралья приходилось угров — 16 260 человек, самоедов — 8905 человек, тюрок — 17 000 человек.

С.В. Бахрушин высчитал, что в конце двадцатых — начале тридцатых годов XVII века ясачных остяков и вогулов (ясачному обложению подлежали только мужчины) было 2700 человек. В это число не вошли жители Туринского уезда. Общая численность угорского населения в этом уезде составляла, по Б.О. Долгих, 580 человек. По данным П. Головачева на 1555 год, когда хан Едигер «изъявил свое согласие давать Москве дань, то всех его подданных, с кого она могла идти, оказалось всего 30 700 человек».

Войны с приуральскими народами тянулись столетиями и бывали успешны для обеих сторон. После взятия Казани отряды вотяков и черемисов убивали московских купцов на Волге; повстанцев нашли и семьдесят четыре человека казнили. В ответ на это вспыхнул бунт, причём восставшие разбили крупные силы русских, посланные на их усмирение. Воевода Борис Салтыков выступил против бунтовщиков из Свияжска зимой, с отрядом пехоты и конницы. Неприятель бросил против него... лыжников (!), те окружили воинство Салтыкова и разгромили его, уложив около пятисот бойцов. Сам Салтыков был взят в плен «...и зарезан варварами». У Карамзина мы находим, что около восьмисот россиян легло на месте. Считанные русские возвратились в Свияжск, и повстанцы уже было думали, что их партизанские набеги смогли сделать то, чего не могла добиться регулярная армия Казанского ханства. Усиление военного давления со стороны приуральских и поволжских племён продолжалось в течение всей первой болезни Ивана Грозного и было прекращено только в 1557 году замирением черемисских, башкирских и вотяцких родов.

Поэтому геополитически, как выразились бы сегодняшние просвещённые умы, набег ватаги Ермака выглядел как диверсия против многочисленных осколков Золотой Орды, разбросанных по юго-восточным окраинам России.

Здесь снова нужно обратить внимание на то, что ни царская администрация, ни купцы Строгановы, ни, тем более, сами казаки и их главарь, Ермолай Тимофеевич, превращённый позднее в «Ермака», не могли оценить размеров ни этих мелких ханств, ни угрозы, которую они представляли для Русского государства. Вполне могло случиться, что у этих степных феодальных племён оказались бы могущественные союзники, о которых никто особо не подозревал. Скорее всего, это являлось одной из причин того, что в качестве диверсионного отряда были выбраны частные вооружённые силы одного из уральских магнатов.

Первыми народами, с которыми столкнулись русские поселенцы ещё при подступах к Уралу, были вогулы (манси) и самоядь (ненцы). Строго говоря, манси соприкасались с русскими как бы не с XI столетия, а с XV века были практически вытеснены за Урал. Несмотря на свою малочисленность, они ухитрялись доставлять значительное беспокойство пришлому русскому населению Пермской земли, что вызвало первый поход (а по некоторым сведениям, и два) для их усмирения за «Югорский камень».

Тут надо понимать, что список претензий у московитов к вогулам был довольно велик, и, по всей вероятности, взаимен. Вогулов насильно загоняли в христианство (они этому, впрочем, сопротивлялись, и даже убили в 1455 году крестившего их епископа Питирима); с них требовали регулярную дань пушниной (ясак); в той или иной степени от них требовали подчинения чужой бюрократической машине — Московскому государству.

В 1581 году разрозненные военные отряды пелымских вогулов вторглись в земли Строгановых на Чусовой и сожгли находившиеся там русские деревни. При этом находившийся неподалёку Никита Строганов, занимавший городок Орёл, в чьём распоряжении был регулярный гарнизон и пушки, никакой помощи своим близким не оказал, что стало предметом разбирательства между его братьями и Иваном Грозным.

Начало вторжения Ермака совпало с очередным нападением на Чердынь в 1582 году. В нём участвовали как силы вогульского «князца» Аблыгерима, так и уланы и мурзы Сибирского ханства (по преданию, рейдом руководил царевич Алей, сын Кучум-хана). Задним числом это нападение было использовано Строгановыми в качестве одной из причин казачьего похода.

Аморфное образование, занимавшее лесостепную и степную часть междуречья Урала и Енисея (включая Иртыш и верховья Оби), носило название Сибирского ханства. Эта территория была уже знакома русским — как мы помним, отряд Фёдора Курбского однажды, в XV веке, достиг Искера (он же городок Сибирь). Рейды русских воевод и набеги вольницы за Урал имели примерно такую же частоту, как и набеги сибирских мурз и вогульских князьков. Более того, в момент наивысшего напряжения борьбы с поволжскими татарами, в 1555 году, глава Сибирского ханства Едигер принёс вассальную присягу Москве и пообещал выплату дани, которая с переменным успехом выплачивалась (правда, не в полных размерах) до захвата власти Кучумом в 1563 году.

Карта Сибирского ханства в момент наивысшего могущества (то есть опять же при Кучуме) показывает границы распространения своего влияния аж до побережья Обской губы, то есть до территорий за самым Полярным кругом. Судя по всему, карта эта имеет под собой такое же основание, как и карты древних корейских царств, доходящих аж до Урала, то есть никакое. Татары имели влияние ровно по урезу тех мест, куда можно было доехать на лошади, и ни верстой дальше. Кроме того, богатства приобских хантов и манси были, мягко говоря, сомнительны даже с точки зрения такой грабительской голытьбы, какой предстают перед нами во всех источниках иртышские и тюменские степняки. Так что реальной северной границей Сибирского ханства была темнохвойная сибирская тайга.

Кучум отнюдь не был единовластным и общепризнанным властителем этого края. Его признавали татары, жившие по Иртышу и в низовьях Тобола и (частично) татары Барабинской степи. Тюменью правил другой князь, ханты и манси, жившие по Оби, были скорее объектами нападения, чем полноценными данниками татар. Кроме того, Кучуму пришлось встретить русских в не самое лучшее для отражения вражеского нападения время — он только что насадил среди своих подданных новую, мусульманскую, религию (и этот процесс отнюдь не прошёл гладко), на южных рубежах против него активно интриговал хан Сейдяк, сын предыдущего правителя, также Кучум привёл в Сибирь значительное количество бухарцев, что, по-видимому, тоже не укрепило дружеских чувств к нему у коренного населения.

В самом свержении и убийстве прежнего правителя, Едигера, не было ничего неестественного для ордынского образования. Однако Кучум пошёл дальше, решив привести подчинившуюся ему орду к мусульманству. Вероятно, в не столь отдалённом будущем ислам и мог бы стать цементом, который сплотил бы весьма неоднородное население захваченной Кучумом территории, однако будущего этого у Кучума не было. Совсем.

Справедливости ради надо заметить, что, видимо, Кучум помнил о наличии на западе потенциального и могущественного врага — Московского княжества. Иногда он пощипывал его окраины набегами (согласно своему мировоззрению он не полагал их чем-то предосудительным: ну, пришли, пограбили, пожгли — дело житейское), но однажды, в 1571 году, взял и выплатил Москве полную дань, обещанную ещё его предшественником Едигером — тысячу соболей.

Здесь надо понимать, что в указанное время — с середины шестидесятых годов и до похода Ермака — Москве было совсем не до Кучума. На западе страны велась тягостная и неудачная Ливонская война, внутри страны царь настойчиво искал измену, и мелкие пограничные конфликты сами собой отошли на второй план. Неприятностей к и так непростому положению Московского княжества добавил сокрушительный набег крымского хана Девлет-Гирея в 1571 году, который закончился фактическим сожжением Москвы. Тем более в планы царя не входило будирование различных локальных войн, так что он всячески старался загасить конфликты на юге страны, о чём свидетельствует посылка воеводы Пелепелицына к ногаям, имевшая результатом ссору властей с казаками Ивана Кольцо, и, возможно, — Ермака.

Держатели северо-восточных уделов княжества — купцы Строгановы — вполне могли постоять за себя сами, поэтому всё внимание государственного аппарата того времени было устремлено на западные рубежи.

Появление Ермака и его воинства на землях Строгановых не вполне понятно, как не до конца понятна и причина, заставившая Строгановых снарядить его поход.

Как упоминалось ранее, появлению казаков в Перми предшествовало ограбление ими ногайского эскорта при возвращении царского посла Пелепелицына, за чем последовало объявление вне закона со стороны Московского царства атамана Ивана Кольцо и его сподвижников. Так что не вполне понятно, пришли ли казаки к Строгановым зваными гостями или же спасались от царского гнева. Как бы то ни было, пребывание казаков у Строгановых заняло ровно столько времени, сколько понадобилось на снаряжение их отряда для того, чтобы отправить (или выпихнуть?) его за Урал. Ко всеобщему недоразумению, отправление казачьей ватаги пришлось прямо на момент вторжения войска царевича Алея в Великую Пермь, что, судя по всему, вызвало ярость воеводы Пелепелицына (вот только что проклятые разбойники на его глазах ограбили ногайский эскорт, а как только исчезли из виду, появилось сильное татарское войско, не иначе стронутое окаянными бандитами из своего логова! И ты опять отражай нашествие, пока эти... ммм... кошкины... ммм... дети... где-то предаются утехам грабежа!).

В большинстве источников говорится, что главной целью экспедиции Ермака были вогульские роды и их городки на реке Пелым, откуда недавно отправился в набег старшина («князец») Аблыгерим. Надо добавить, что данный Аблыгерим ТАК ухитрился достать русских поселенцев, что ему отдельной строкой было отказано в сдаче, а в распоряжениях воевод однозначно указывалось «изловить и убити», что в целом было нехарактерно для русской колониальной политики.

Скорее всего, казаки во время отправления не делали никакого секрета из того, что они вместо нищего Аблыгерима идут воевать «сибирского салтана», иначе у воеводы не было бы исходного материала для доноса.

«Сибирский салтан», правда, оказался лишь немногим богаче вогульского князька, но на момент ухода экспедиции никто об этом ещё не подозревал.

В итоге Пелепелицын написал подробную жалобу на казаков в Москву, что едва не вызвало опалу Строгановых со стороны Ивана Грозного, который рассудил, что вторжение Алея есть прямой результат раздражения татар от действий казацкой вольницы. До непосредственной опалы дело не дошло — слишком малозначительным на фоне западной войны выглядел этот крохотный элемент восточной политики.

А дальше дело повернулось совершенно иным образом...

Известный историк Р. Скрынников считает, что весь поход Ермака — от выхода его на восток в самом начале сентября до разгрома Кучума и захвата его столицы 26 октября — продолжался вот эти самые пятьдесят шесть дней.

Должен сказать, что лично мне переход за столь короткое время кажется несколько сомнительным. Необходимо было протащить по не очень удобному пути не менее тридцати стругов (времени на постройку новых у казаков не было), организовать снабжение всей ватаги (а она, практически наверняка, была больше, чем декларируемые пятьсот сорок бойцов — в таком отряде неизбежны служки, денщики и даже приблудные бабы). Нужно было отражать какие-то набеги вогулов, а возможно — и регулярных татарских отрядов. Всё это должно было занимать время и силы, а также организационные ресурсы.

Скрынников говорит, что в семидесятые годы XX века группа пермских студентов предприняла реконструкцию похода Ермака за Урал. На всё мероприятие — от начала до прибытия к Тобольску — им потребовалось четыре месяца. Скрынников ставит под сомнение эксперимент студентов, мотивируя это тем, что студенты-де не казаки и не настолько привычны к вёслам; кроме того, по мнению Скрынникова, значительную часть пути казаки шли под парусами, что сильно увеличивало их скорость.

Здесь я должен сказать, что, во-первых, не стоит сильно противопоставлять физически подготовленных студентов ермаковым казакам — на стороне студентов были молодость и минимальное воздействие на здоровье вредных привычек, коими изобиловали казаки всех времён, не исключая ермаковских. Во-вторых, студенты несли на себе байдарки, а не тащили струги (по версии Скрынникова именно так, со стругами на руках, ермаковцы перевалили Уральские горы — иначе им не хватало времени на постройку новых лодок и взятие Сибири той же осенью). Кроме того, студентам не нужно было заботиться об охранении, о разведывательных партиях и о стычках с туземцами, которые неизбежно случались по дороге. Плюс к тому, студентов было немного — вряд ли больше десятка, в отличие от Ермакова войска, чей размер, по разным данным, колебался от пятисот сорока до пяти тысяч человек. А любой человек, водивший в походы хотя бы небольшие туристские группы, хорошо знает — чем больше народу, тем медленнее двигаются люди на маршруте. Ибо скорость отряда — это скорость слабейшего.

Так что как бы ни хотелось Скрынникову верить в версию ермакового блицкрига — он не получался у легендарного атамана чисто физически.

История с пищалью, якобы отлитой для Ермака на заводах Строгановых вот прямо первого сентября 1581 года (отчего Скрынников делает вывод, что отряд выступил в поход первого сентября 1582 года), в ещё большей степени не является показателем. Сам факт её нахождения в имениях Строгановых делает сомнительным её участие в походе Ермака — сделать, конечно, сделали, да и забыли на дальнем складе, или понадобилась срочно в другом месте, на ближних крепостях — в России всегда бардака хватало, хотя бы и в имениях Строгановых.

Лично я предпочитаю придерживаться канонической версии — по которой отряд Ермака сперва зазимовал на реке Серебрянке в устье маленькой реки Кокуй, зимой преодолел водораздел между Камой и Обью, весной построил новые струги в месте, которое так и называется «Ермаковым городищем» (там, кстати, были найдены археологические свидетельства пребывания людей в описываемый период времени), и только потом начал свой рейд по Туре, Тавде и Тоболу.

Читайте полностью:
Кречмар, М. А. Сибирская книга. История покорения земель и народов сибирских /Михаил Кречмар; илл. Николая Фомина. — М.: Бухгалтерия и банки, 2014. — 412 с., илл.