Деревня за гранью нервного срыва

Триста двадцать шесть лет назад, 10 июня 1692 года, в Бостоне, штат Массачусетс, повесили первую обвиняемую по делу о так называемых салемских ведьмах. Этот эпизод американской истории, жертвами которого стали двадцать пять человек, чья невиновность впоследствии была установлена, послужил настолько болезненным уроком для жителей Новой Англии, что о нем там помнят до сих пор. Вопрос о том, что это было — случай массового помешательства или закономерное следствие провала правосудия, временно устранившегося от разбора конфликтов между соседями, волнует ученых до сих пор. О подробностях этого дела и уроках, которые с тех пор извлекли (или не извлекли) бостонцы, рассказывает историк Юлия Штутина.

10 июня 1692 года в деревне Салем (провинция Массачусетского залива, будущий штат Массачусетс) повесили первую жертву охоты на ведьм. За 14 месяцев — с января 1692 года по май 1693-го — обвинения в колдовстве были предъявлены 172 мужчинам и женщинам из всех слоев общества. За время салемского процесса умерло 25 человек: 19 повесили, пятеро скончались в тюрьме от болезней, а 81-летнего старика раздавили заживо в соответствии со старинной английской пыточной процедурой «peine forte et dure», полагавшейся за отказ давать показания. Никто из казненных или умерших в тюрьме так и не признал себя виновным. Тем удивительнее, что из 55 человек, признавших себя ведьмами и колдунами, казнен не был никто, и все они, в конце концов, оказались на свободе.

В английских колониях в Северной Америке охотились на ведьм и до Салема: считается, что к 1692 году по крайней мере 14 человек в одной только Новой Англии были казнены по обвинению в колдовстве. Последний масштабный процесс произошел в 1662 году в Хартфорде, Коннектикут: перед судом предстали 13 «ведьм», четырех из них повесили. Кстати, по европейским меркам, новоанглийские преследования были заурядны: например, в Вюрцбурге и Бамберге по обвинению в колдовстве в 1626-1631 годах казнили около двух тысяч человек.

Салемские события произвели огромное впечатление на современников: на глазах у колонистов обвинения в колдовстве расползлись по всему Массачусетсу, причем обвинения предъявлялись всем подряд — от нищих старух до столпов общества. Обвинителями оказались тоже все подряд: началось все с детей, затем к ним присоединились взрослые; против ведьм свидетельствовали зажиточные фермеры и рабы, слуги и свободные ремесленники. Среди обвинителей были не только пуритане, представители самого массового религиозного направления в Массачусетсе, но и маргинализованные квакеры, вечно гонимые теми же пуританами. Все это было похоже на «войну всех против всех», о которой так убедительно писал за полвека до Салема Томас Гоббс в трактатах «О гражданине» и «Левиафан».

Вопрос о том, что произошло в Салеме и почему память об этом событии оказалась такой прочной, стал предметом бесчисленных исследований историков, социологов и врачей разных специальностей — от психиатров до эпидемиологов. Салем прочно закрепился в американской литературе и драматургии: чего стоят хотя бы «Дом о семи фронтонах» Готорна или «Суровое испытание» Артура Миллера. О рассказах Лавкрафта, происходящих в вымышленном Аркхеме, с любовью списанном с Салема, тоже трудно забыть.

В то же время в середине XX века один из крупнейших специалистов по пуританизму Перри Миллер писал о салемском процессе как о незначительном событии: и действительно, суд над ведьмами ничего не изменил в религиозной доктрине и никак не повлиял на политическую структуру колонии. Если же посмотреть на салемские события не с точки зрения большой истории, истории доктрин и институтов, а с точки зрения малой, локальной истории, то процесс 1692-1693 годов оказался очень важен для формирования гражданского общества и системы сдержек и противовесов в политическом устройстве Массачусетса. После салемского процесса колонисты стали гораздо требовательнее по отношению к судам, местной законодательной власти и назначенным короной губернаторам, требуя гласности и отчетности. До Декларации независимости оставалось меньше ста лет.

***

Салемские события начались в январе 1692 года, когда две юные жительницы деревни Салем — девочки 9 и 11 лет — стали демонстрировать странные симптомы: их мучили судороги, их щипали и пинали невидимые руки, они издавали крики и рычали, бросались предметами. Словом, благовоспитанные дети из хороших семей так себя не ведут, а это были именно такие дети: девятилетняя Бетти была дочерью салемского проповедника Сэмюэла Пэрриса, а одиннадцатилетняя Абигайль приходилась Пэррису племянницей. Встревоженные родители Бетти пригласили священника из соседней деревни понаблюдать за странным поведением девочек, и он пришел к выводу, что те чем-то серьезно больны.

В феврале Пэррис пришел к выводу, что дети «околдованы». Выяснилось это так: Титуба, рабыня Пэрриса, по наущению соседки испекла ржаной пирог, замешав тесто на моче Бетти и Абигайль. Пирог, как полагалось по правилам белой магии, скормили домашней собаке, после чего дети немедленно указали на Титубу как на источник своих недугов. В тот же день, что был испечен злополучный пирог, еще две молодые женщины из деревни заявили о том, что их терзают духи. Одна из новых жертв колдовства, Энн Патнэм, дружила с Бетти и Абигайль, а отец Энн был частым гостем старших Пэррисов. Четвертая девушка, Элизабет Хаббард, пожаловавшаяся на чары, служила в доме дяди и тети Энн Патнэм. Но Энн и Элизабет обвинили в своих мучениях не Титубу, а неприятную соседку по имени Сара Гуд, бедную и сердитую старуху. Чуть позже Элизабет заявила, что ее мучает дух Сары Осберн, еще одной старухи, прикованной к постели, но раньше известной всей деревне как своим злоязычием, так и замужеством за бывшим слугой — непозволительной социальной вольностью.

Уже 1 марта констебли из города Салем арестовали Титубу и двух Сар — Гуд и Осберн, и в присутствии всей деревни начались допросы трех женщин. Руководил допросами судья Джон Готорн (John Hathorne), состоятельный салемец безупречного происхождения, наследник самых первых поселенцев Массачусетса (и одновременно прапрадед знаменитого писателя Натаниэля Готорна). У судьи Готорна не было юридического образования, а у суда не было задачи выслушивать две стороны: суду вменялось доказать вину обвиняемых. Звездой допросов оказалась Титуба. Она рассказала, что Гуд и Осберн заставили ее, рабыню, мучить девочек и теперь ее саму терзают духи. Но главное, что услышали жители деревни от Титубы, было сообщение о дьявольской книге, в которой кровью расписались не только три упомянутые выше женщины из Салема, но и еще шесть человек. Все девять ведьм встречались возле дома хозяина Титубы — Сэмюэля Пэрриса.

Рассказ Титубы был очень убедителен и включал в себя все важнейшие признаки заговора ведьм. Правда, изложенное рабыней практически слово в слово повторяло один популярный трактат о ведьмах 1608 года («A Discourse of the Damned Art of Witchcraft»), и хозяин Титубы, проповедник Пэррис, этот трактат не просто читал, а принес экземпляр с собой на допрос. С учетом того, что формально ничто не мешало хозяину инструктировать рабыню, близость показаний Титубы и текста трактата не должна удивлять.

По окончании допросов всех трех женщин — Сару Гуд, Сару Осберн и Титубу — отправили в тюрьму. Пока ничего экстраординарного (для Новой Англии XVII века) в Салеме не произошло: в колдовстве обвинили обычных подозреваемых — двух вредных старух и рабыню небелой расы (Титуба была, по-видимому, индеанкой из Флориды или с одного из островов Карибского моря). В большинстве случаев эта история завершилась бы тихо через пару месяцев: женщин оштрафовали бы и отпустили по домам. В худшем случае показательно бы казнили кого-нибудь. Но не тут-то было.

Энн Патнэм внезапно обнаружила, что теперь ее терзают духи Дороти Гуд, маленькой дочки Сары Гуд, и Марты Кори, жительницы деревни. Тут же выяснилось, что дух Марты мучает еще одну молодую девицу — Мэри Уоррен, служанку в зажиточном доме Проктеров. Но и это было не все: Энн Патнэм неожиданно для всех объявила, что ведьмой является и уважаемая всеми в деревне Ребекка Нерс, семидесятилетняя глуховатая старуха, матриарх большого семейства, раскиданного по всему Массачуссетсу. Таким образом, за каких-то две недели после рассказа Титубы о девяти ведьмах удалось идентифицировать шесть из них.

С середины марта 1692 года началось то, что сейчас бы мы назвали «массовым психозом»: от ведьм страдали уже не только девочки-подростки, но и взрослые люди, включая мужчин. Например, квакерша средних лет по имени Батшеба Поуп заявила, что от наведенных на нее Мартой Кори чар она временно ослепла. К 21 марта в тюрьму отправились четырехлетняя Дороти Гуд, Ребекка Нерс и Марта Кори. Далеко не вся деревня была убеждена в заговоре ведьм против добропорядочных жителей: например, кое-кто обратил внимание, что припадки, которыми внезапно стала страдать Мэри Уоррен, прекратились, как только ее хозяин Джон Проктер пригрозил хорошенько отлупить служанку. Правда, бедной девице это не очень помогло: уже в апреле ее саму обвинили в колдовстве.

Вместе с Уоррен в апреле в тюрьму угодили еще трое: старик Джайлс Кори, отказавшийся свидетельствовать против своей жены Марты, и две женщины — салемская жительница Бриджет Бишоп, которую однажды уже обвиняли в колдовстве, но в тот раз отпустили, и 14-летняя Абигайль Хоббс. Показания юной Хоббс сыграли важнейшую роль в процессе: она рассказала, что ее околдовали не в Салеме, а где-то в районе городка Фалмут в пограничном районе Каско-бэй (нынешний штат Мэн). Очень скоро Энн Патнэм, все та же 12-летняя девица, усилиями которой в тюрьме уже сидели четыре человека, заявила, что теперь ее мучает дух некоего Джорджа Берроуза, покинувшего Салем проповедника, который к весне 1692 года осел в Фалмуте. 4 мая арестовали Берроуза, а заодно и еще четырех женщин из Каско-бэй. А 10 мая в тюрьме умерла первая обвиненная в колдовстве — Сара Осберн.

***

14 мая в Массачусетс из Англии прибыл новый губернатор — Уильям Фипс. Фипс родился в Мэне и вырос в Бостоне, так что он неплохо представлял себе местные реалии. Однако размах кризиса — к концу мая в колдовстве было обвинено уже сорок человек, и конца этому не было видно, — застал его врасплох. Кроме того, именно в 1692 году Массачусетс с юридической точки зрения оказался в странном положении: старая колониальная хартия, то есть уложение законов, перестала действовать, а новая еще не начала. Собственно, новую сам Фипс и привез из Англии, но она не могла вступить в действие до 8 июня. Губернатор счел, что действовать надо как можно быстрее, и созвал специальное досрочное заседание суда уже 27 мая.

В отчете, отправленном в Англию, не говорится, что судьям предстояло разбираться с заговором ведьм: вероятно, Фипс хотел скрыть размах происходящего от советников короля. А скрывать было что: эпидемия обвинений только нарастала, теперь ведьм искали уже по всему Массачусетсу, включая Бостон. В числе обвиненных появились столпы общества, например капитан Джон Олден, сын одного из пассажиров «Мэйфлауэра», первого корабля с пилигримами, причалившего к массачусетскому берегу в 1620 году. Олдена, правда, предупредили о готовящемся аресте, и он бежал из Бостона. Как бы то ни было, число обвиненных перевалило за сотню, а обвинителей уже и сосчитать не могли. Действительно, Фипсу надо было действовать, и действовать быстро.

Судьями губернатор назначил девять человек, все они были выходцами из элиты массачусетского общества: купцы, военные, советники. Сторону обвинения, то есть корону и колонию, на процессе представлял опытный бостонский юрист Томас Ньютон, но в его задачу по тогдашним правилам входил только контроль за формальной стороной процесса. Всю остальную работу делали судьи. Обвиненным защитник не полагался: в Массачусетсе до 1705 года нельзя было практиковать право и получать за это деньги.

Первое заседание суда состоялось 2 июня 1692 года. Прокурор Ньютон постановил рассмотреть прежде всего дело Бриджит Бишоп — пусть ее арестовали далеко не первой, зато ее дело было самым очевидным. Ее однажды уже обвиняли в ведовстве, но отпустили за недостатком улик. В этот раз Бишоп не повезло: соседи ей припомнили все, включая шумные ссоры с покойным мужем. Приглашенный врач осмотрел старуху и обнаружил у нее «ведьмин сосок», который, правда, через пару часов почему-то бесследно пропал, но первое слово оказалось дороже второго. Последней каплей стали показания двух плотников, которые за восемь лет до этих событий ремонтировали дом старой Бишоп и нашли в простенке несколько куколок с воткнутыми в них иголками. Такую разновидность черной магии в Англии и колониях знали хорошо, и у старухи не осталось ни единого шанса пережить этот суд. Уже 10 июня ее повесили.

Суд возобновился 28 июня. За это время появилось только три новых подозреваемых в колдовстве, а один из «старых» умер в тюрьме. Один из судей отказался от дальнейшего участия в процессе, зато остальные восемь заручились поддержкой ведущих пуританских проповедников. Губернатор же получил сразу две петиции от ведущего баптистского проповедника Уильяма Милборна, который просил Фипса не давать судьям строить обвинение только на показаниях, касающихся призраков (spectral evidence). Милборн объяснял, что довести до виселицы можно кого угодно, если рассказать в суде о том, как призрак обвиняемого мучал обвинителя. Поскольку баптисты были диссидентами в среде пуритан, то к Милборну не то что не прислушались, но еще его же и оштрафовали на двести фунтов за подстрекательскую и крамольную петицию. 19 июля повесили еще пять женщин, в том числе Ребекку Нерс и Сару Гуд.

Следующие шесть заседаний суда увенчались 19 августа казнью еще пятерых обвиненных, причем четверо из них были мужчины. Двоих из них мы уже встречали: бывшего салемского проповедника Джорджа Берроуза и фермера Джона Проктера. 19 сентября умер под пыткой упрямый старик Джайлс Кори. Еще восемь человек, в том числе Марту Кори, казнили 22 сентября. У наблюдавших за процессом современников появилось стойкое ощущение, что это безумие уже не остановить.

Все изменилось в октябре. Инкрис Мэзер, самый влиятельный пуританский проповедник Массачусетса, заручился поддержкой четырнадцати других видных церковных деятелей и представил губернатору Фипсу короткий доклад. В нем Мэзер призвал отказаться от показаний, касающихся призраков, о чем месяцами ранее писал баптист Милборн. К диссиденту никто не прислушался, но Мэзера игнорировать было незачем. Фипс запретил выносить приговоры обвиненным и потребовал от судей не принимать от свидетелей «призрачные» показания.

Обвинения стали рассыпаться одно за другим. Казней больше не было, всех обвиненных и подозреваемых распустили по домам (за исключением тех несчастных, за которых семьи не внесли тюремную мзду). Последнее заседание суда состоялось 9 мая 1693 года, на нем рассматривали дело Титубы. С нее сняли обвинения и постановили, что ее хозяин, преподобный Пэррис, должен заплатить за содержание рабыни в тюрьме семь фунтов. Пэррис отказался, но Титубу удалось перепродать другому хозяину, и следы ее после этого теряются навсегда.

Четырнадцать месяцев охоты на ведьм не прошли даром для Массачусетса. Возмущение произошедшим было так велико, что уже в 1697 году колониальное правительство объявило день поста и размышления о трагедии. Тогда же один из судей, участвовавших в процессе, по собственной инициативе публично раскаялся в том, что способствовал казни невинных людей. В 1702 году Энн Патнэм опубликовала письмо, в котором раскаивалась в своих свидетельствах. К 1711 году 22 человека были официально реабилитированы, их семьям выплатили 600 фунтов. В 1957 году штат Массачусетс извинился перед потомками салемских ведьм.

***

Историю с охотой на ведьм в Салеме долгие годы списывали на трудноопределимый массовый психоз и искали медицинские объяснения показаниям девочек, с которых все началось: то ли они галлюцинировали на фоне отравления спорыньей, то ли страдали тяжелой формой болезни Лайма. Это только две версии из примерно полусотни. Однако в 1974 году историки Пол Бойер и Стивен Ниссенбаум опубликовали монографию «Одержимый Салем: социальные корни колдовства» (Boyer P., Nissenbaum S. Salem Possessed: The Social Origins of Witchcraft. Harvard University Press, 1974), и тогда на печально знаменитую деревню удалось взглянуть совершенно по-новому.

Бойер и Ниссенбаум, изучая историю Салема, вытащили на свет все возможные документы, касающиеся ее жителей накануне охоты на ведьм: брачные свидетельства, купчие, завещания, судебные иски, доверенности, генеалогические древа, долговые обязательства. Картина оказалась сложной, запутанной, но совсем не мистической. Например, выяснилось, что у проповедника Пэрриса, с чьей дочки Бетти началась вся история, был на редкость склочный нрав. Он добивался от своей салемской паствы не только полного содержания, то есть дома, участка, жалованья, но и сена для скота, дров для отопления и других житейских благ и удобств, за которые обычно проповедник платил сам. Половина деревни во главе с Патнэмами согласилась на условия Пэрриса, а вторая половина во главе с Проктерами отказалась. Как мы видели, Патнэмы оказались на стороне обвинения, а Проктера повесили.

Поскольку для обвинения в колдовстве требовалось немного, то жители Салема быстро поняли, какой удобный механизм для сведения счетов друг с другом попал им в руки. Помните квакершу Поуп? Она не только отдала в руки суда Марту Кори, но и способствовала обвинению Ребекки Нерс, чей скот потоптал посевы Поупов. И таких примеров в Салеме при ближайшем рассмотрении оказались сотни. Бойер и Ниссенбаум показали, что в начале 1690-х годов в силу сразу нескольких причин салемцы и в целом жители Массачусетса стали реже судиться друг с другом по хозяйственным вопросам: сказалась и сложная ситуация с судами, которые перестали действовать на время выработки новой хартии, и удорожание судебных пошлин. Таким образом, в колонии, особенно в беднейших ее районах, типичные конфликты перестали разрешаться законным образом и тлели исподволь. Кроме того, в конце XVII века экономика колонии переживала кризис: сказались тяжелые зимы, засухи, неурожаи, а также непрерывные войны с индейцами на северной границе. Многие колонисты заметно обеднели, особенно те, кто целиком зависел от своих полей и скота, а такими были почти все жители деревни Салем.

Колония переживала и духовный кризис. Первое поколение поселенцев были убежденными пуританами, эти люди точно знали, от чего они бежали из Англии и что хотят построить в Америке — максимально приближенный к богу «город на холме». Но уже их дети, не говоря о внуках, растеряли религиозный пыл. Попытки убедить младшее поколение в непреходящей ценности родительского религиозного опыта не увенчались особым успехом.

Это было видно по тому, что население колонии росло и за счет рождаемости, и за счет иммиграции, а число прихожан стагнировало или увеличивалось крайне медленно. Следовательно, рассуждали пастыри, города и деревни переставали быть сообществами верующих, что было характерно для первых поселенцев, а превращались в хорошо знакомые по Старому Свету обычные, то есть полные греха скопления народа. Попытки реанимировать былой религиозный пыл предпринимались постоянно, но успехом увенчивались редко. По-настоящему мощные религиозные возрождения начались в Новой Англии уже в XVIII веке, когда стабилизировалась экономика колоний, а постоянная угроза войны с индейцами отошла на второй план. Но в конце XVII века жители Массачусетса ощущали себя в кольце врагов и бились за выживание. Неудивительно, что религиозного пыла у них было немного. Намного охотнее они искали и находили козлов отпущения.

На этой безнадежной ноте можно было бы и закончить рассказ об охоте на салемских ведьм, констатируя, что экономические и социальные беды в обществе порой рождают совершеннейших чудовищ. Но вот что примечательно: в Новой Англии не забывали эту историю никогда. О ней рассказывали в школах, ее разбирали на уроках права, о ней писали книги. После салемского процесса доверие к правительству колонии было подорвано, а сами колонисты убедились, что строительство города на холме откладывается.

Попытки в конце XIX века поставить памятник жертвам ведовского процесса не увенчались успехом, но к этому времени Салем превратился в важный туристический центр — благодаря все тем же событиям. В XXI веке Салем называет себя мировой столицей Хэллоуина, и ведьмы там присутствуют повсюду, включая эмблему городской школы и нашивки на рукавах полицейских. Парадоксальным образом Салем одновременно не готов примириться с тем, что навсегда связан с мрачной страницей истории, но охотно готов на ней зарабатывать.

Напоследок стоит заметить, что времена менялись буквально глазах. Симптомы, от которых страдали «околдованные» девочки в 1692 году, через тридцать лет в том же Массачусетсе считались признаками нисхождения божественной благодати. Никто и не вспомнил про ведьм. Наконец, еще раз упомянем квакершу Батшебу Поуп. Знаете, кто приходился ей родным племянником? Бенджамин Франклин: один из отцов-основателей США, политик, дипломат, изобретатель, журналист, масон. Трудно представить себе кого-нибудь, кто стоял бы дальше от салемского ужаса, чем Франклин. И тем не менее: он родился в 1705 году, всего через семь лет после начала суда.

Юлия Штутина