Корейский русский

В московском Музее русского искусства открылась фотовыставка «Русский зодчий Афанасий Середин-Сабатин: у истоков современной архитектуры в Корее». Она рассказывает о человеке уникальной судьбы — первом россиянине на корейской службе, давшем жителям Кореи представление о современной европейской архитектуре, личном знакомом императора Коджона, свидетеле японского вторжения в Корею. Подробнее об истории Кореи этого периода и о подробностях деятельности Середина-Сабатина по просьбе N + 1 рассказала историк-кореевед, кандидат исторических наук Татьяна Симбирцева, а организаторы фотовыставки предлагают познакомиться с рядом ее экспонатов.

Афанасий Середин-Сабатин, уроженец Полтавской губернии, попал на Дальний Восток в качестве штурмана дальнего плавания в 1880 году. Вскоре он расстался с морем и осел в Корее, где провел двадцать лет (1883–1904). Для Кореи это было время ломки традиционного уклада, вторжения современности в привычную жизнь.

До 1876 года Корея была отсталым средневековым государством, переживавшим затяжной политический, экономический и культурный кризис. По отношению к внешнему миру с начала XVII века проводилась политика самоизоляции. Она представляла собой форму дальневосточной дипломатии, основанной на ритуале, и была китаецентричной. Выглядело это так. Внешние отношения Корея поддерживала в первую очередь с Китаем, который являлся для нее сюзереном. Эти отношения считалось основой миропорядка и назывались садэ («почитание старшего [государства]»).

Взойдя на престол, корейский король (ван) сообщал об этом китайскому императору и получал от него, в подтверждение своего статуса, инвеституру — печать и письменное одобрение. Каждый год он посылал дань императору и получал от него ответные дары, а также календарь, по которому велся отсчет корейской официальной истории. Тем самым эта история «встраивалась» в мировую историю, а «миром» для средневековой Кореи был Китай. В подчинении китайскому Времени, в первую очередь, и выражалось признание вассалитета.

Ограниченные отношения, в основном экономические, поддерживались и с Японией, через остров Цусиму. Отношения Кореи с Японией назывались кёрин («обмен между соседями»). По средневековому обычаю, они были оформлены как даннические, и «старшей» в них выступала корейская сторона. Общение с другими соседями, например с королевством Рюкю (до 1879 года существовало на островах Рюкю и Окинава), было незначительным и редким.

Эпоха традиционной дипломатии «садэ-кёрин» формально закончилась в 1876 году, когда Япония под дулами пушек навязала Корее Канхваский договор — первый современный дипломатический документ в корейской истории. Однако «почитание старшего государства», то есть Китая, в качестве основы политического мышления сохранялось в консервативном корейском истеблишменте вплоть до поражения Китая в японо-китайской войне 1894–1895 годов. В культурном плане влияние Китая сохраняется вплоть до сегодняшнего дня, например в корейском языке и корейской литературе.

Япония пыталась ограничить, а затем и уничтожить традиционно очень значительное влияние Китая в Корее, чтобы развязать себе руки на Корейском полуострове. Первая статья Канхваского договора декларировала Корею — как и Японию — в качестве «независимого» государства, что отражало желание японской стороны освободиться от стеснявших ее дальнейшее проникновение на Корейский полуостров представлений о Корее как вассале Китая.

У какой-то части корейского общества это поначалу не вызывало отторжения. Японский опыт модернизации после революции Мэйдзи 1869 года произвел большое впечатление на узкий круг молодых корейских интеллигентов — участников большого корейского посольства в Японию во главе с сановником Ким Хонджипом в 1880 году. В начале 1880-х годов среди этих интеллигентов началось формирование радикальной группировки кэхва ундон («за открытость») во главе с Ким Оккюном, ориентировавшейся на Японию. В некоторой степени их устремления на первых порах разделял и молодой король Коджон (1852–1919, годы правления 1864–1907).

В 1880–1882 годах в рамках реализации первой реформаторской программы Коджон даже тайно послал в Японию первых стажеров и студентов. Но «тайно» тут — ключевое слово. Определяющим культурное и политическое влияние Японии в 1880-х годах назвать никак нельзя, хотя оно (особенно политическое влияние) постепенно росло. Что до Коджона, то он отказался от своих и без того весьма ограниченных прояпонских взглядов после осуществленной прояпонскими реформаторами кровавой попытки государственного переворота 4 декабря 1884 года. Вплоть до завершения японо-китайской войны определяющее политическое влияние на Корею оказывал Китай, который с 1882 года беспрецедентно усилил свое присутствие в Корее.

Представления о Европе и вообще западной культуре в Корее этого периода еще только зарождались. За точку отсчета можно взять 1886 год — начало преподавания английского языка и современных естественных наук американскими учителями во вновь открытой государственной школе западного типа Югён конвон. Тогда же состоялось открытие в Сеуле первого в истории Кореи учебного заведения для девочек — миссионерской школы Ихва.

Наиболее ярким показателем того, что в Корее к середине 1890-х годов появились определенные представления о европейской культуре, стал самый знаменитый проект Афанасия Середина-Сабатина — Ворота Независимости (1897), первое мемориальное сооружение смешанного европейско-корейского стиля национального уровня, тип которого явно навеян Триумфальной аркой в Париже. Ворота, кроме прочего, свидетельствовали о стремлении следовать новым образцам в отличие от прошлых времен, когда все образцы были китайские.

Другие очевидные свидетельства роста западного влияния стали проявляться с первых лет ХХ века — в развитии литературы, языка, новых идей, предметов быта, технологий и прочего.

До 1882 года практика приглашения специалистов-иностранцев на службу в Корею отсутствовала. В 1883-1905 годах иностранцев приглашали, хотя число нанятых государством иностранцев всегда было невелико. Это всегда было связано с политическим осложнениями. Японцы смотрели, чтобы не нанимали китайцев, англичане ревновали к русским — там был целый клубок интриг, и королю, властные возможности которого были весьма ограничены, приходилось быть гибким.

Так, одним из самых решительных поступков Коджона можно назвать приглашение в октябре 1896-го — марте 1898 года 15 офицеров и унтер-офицеров Российской армии под командой полковника Генерального штаба Д. В.Путяты в качестве инструкторов для обучения батальона дворцовой охраны из 800 солдат. Батальон был подготовлен, но Коджон был вынужден отказаться от дальнейших услуг русских инструкторов, натолкнувшись на протесты со стороны Японии и Великобритании.

Первым, с XVII века, иностранцем на корейской государственной службе был Пауль Георг фон Мёллендорф — немецкий дипломат и востоковед, нанятый по протекции Китая в декабре 1882 года вскоре после заключения Кореей первых в ее истории договоров с западными государствами: с США (май 1882 года), Англией и Германией (июнь 1882 года). Мёллендорф работал в различных должностях — от генерального инспектора таможен до заместителя министра (чхампхан) иностранных дел, то есть был одним из высших сановников страны.

После его отставки в 1885 году были еще два иностранца очень высокого статуса, нанятые правительством, — политические советники Коджона О. Денни (1886-1890) и Ч. Лежандр (1890-1899). Высокую должность занимал начальник таможен Маклеви Браун в 1890-х годах. Но никто из них, кроме Мёлледорфа, должности заместителя министра не занимал.

Если говорить о Середине-Сабатине, то его должность не шла ни в какое сравнение со статусом вышеуказанных сановников. Он был наемным низовым сотрудником, одним из 30 грамотных европейцев (таможенников, бухгалтеров и прочих), нанятых в Шанхае Мёллендорфом летом 1883 года для таможенного ведомства. Отличала Сабатина от других членов группы его национальность — он был единственным выходцем из России, и его специальность — строитель. Известно, что архитектурного образования у него не было. Есть предположение, что он в 1870-х годах посещал бесплатные вечерние курсы рисования для народа при петербургской Академии художеств (подробнее об этом можно прочитать здесь).

Развитие порта Чемульпхо — одного из трех портов, открытых для иностранной торговли, и единственного порта, где начали селиться европейцы — предполагало сооружение пристаней и доков, административных помещений, складов, общежитий и гостиниц, дорог и прочих удобств современной цивилизации, которых у Кореи в то время не было. В договоре с Серединым его должность была обозначена как «управляющий строительством» (ёнджо кёса).

Сабатин также известен как очевидец крупнейшего события корейской истории Нового времени — убийства японскими заговорщиками и их корейскими сообщниками супруги Коджона королевы Мин 8 октября 1895 года. Его донесения об этом событии помогли разоблачить убийц, и глава государства, как можно предположить, был ему за это благодарен, вознаградив особыми заказами — на возведение в 1896–1899 годах пяти построек смешанного корейско-европейского типа в строившемся новом императорском дворце Кёнгунгун. Две из них сохранились до настоящего дня.

Не стоит забывать и о том, что в 1896–1897 годах Коджон жил 375 дней в Русской дипломатической миссии, здание которой было построено Серединым-Сабатиным, и остался весьма доволен условиями проживания. С Русской миссии началось его непосредственное знакомство с европейской архитектурой.

Работа во дворце дало основание Сабатину подписываться как «архитектор Его Величества короля Кореи». Это был исключительный, уникальный для иностранца статус. Коджон не возражал, хотя официально на такую должность Сабатина и не назначал.

В какой мере Сабатин был европейским, а в какой — корейским архитектором? Это определялось задачами построек, нуждами и вкусами заказчика, климатом, имеющимися стройматериалами и прочим. Например, построенные им в самом начале работы в Корее доки и здание таможни были в целом универсального для всей дальневосточной Азии вида.

Роскошный особняк Русской дипломатической миссии, построенный в Сеуле по заказу русского временного поверенного в делах К.И. Вебера в 1891 году, не имел внешне ничего корейского, но устройством своим вполне отвечал местному климату и рельефу. Также интерьер его гостиной был приспособлен под корейские вкусы и привычки (устлан циновками и украшен дорогими вазами), поскольку миссию как представительское учреждение нередко посещали местные сановники. Сослужил такой интерьер свою службу и в дальнейшем, когда в феврале 1896 года в миссию на 375 дней переехал король Коджон.

Сохранившийся на территории дворца Токсугун павильон умиротворенного созерцания (Чонгванхон) был предназначен для отдыха императора и неофициальных приемов, и это определило его облик. Коджон, которого по праву считают «отцом корейской модернизации», постепенно и сам усвоил некоторые европейские привычки, например, полюбил сидеть за столом на стуле, а не на традиционной циновке с крошечным столиком-подносом на полу, приучился пить кофе из европейского сервиза. В середине 1890-х годов он стал носить европейское платье, и чем дальше, тем чаще надевал его при выходе.

В результате в своем главном спальном дворец Коджон жил по-корейски, а в Чонгванхоне — по-европейски. Поэтому в конструкции Чонгванхона в равной степени можно найти черты как корейской, так и европейской архитектуры. Это отражало реалии той эпохи. Вслед за ним так стали жить и другие корейцы, заимствуя новые для них обычаи и достижения европейской культуры.

Беседовал Сергей Кузнецов