Сан-Франциско и Лос-Анджелес: как одна крупнейшая американская агломерация сумела обогнать другую
Еще не так давно Лос-Анджелес и Сан-Франциско, две крупные городские агломерации на территории американского штата Калифорния, находились примерно на одном уровне экономического и социального развития. Но прошло около полувека, и Сан-Франциско значительно обогнал своего соседа почти по всем показателям. Как произошло, что в соперничестве двух очень качественных моделей городского развития одна смогла совершить рывок, а вторая — нет? Разобраться в этом нам поможет Фонд Егора Гайдара, партнер N + 1 по проекту «Великое расхождение».
Начиная со времен Джейн Джекобс и ее классической работы «Смерть и жизнь больших американских городов», никто лучше американцев, кажется, уже и не знает, как спроектировать кварталы и проложить тротуары так, чтобы город стал приятным, комфортным и безопасным местом для жизни. Сами же большие американские города давно стали источником вдохновения для урбанистов по всему миру. Среди них, разумеется, — Лос-Анджелес и Сан-Франциско. Города в равной степени приятные, комфортные и безопасные. Вот только за последние сорок лет практически незаметно, но радикально разошедшиеся в своем развитии и уровне жизни. В 1970 году Лос-Анджелес занимал четвертое место в рейтинге американских городов по уровню дохода на душу населения, опережая Сан-Франциско на одну позицию, а в 2010 году — опустился до 25 места, потеряв до трети от уровня дохода своего более успешного соседа. И на возникающие по этому поводу вопросы к городскому развитию американские урбанисты пока лишь озадаченно ищут сколько-нибудь убедительные ответы.
Начиная разговор о Лос-Анджелесе и Сан-Франциско, прежде всего нужно понимать, что речь не идет о городах как таковых. Лос-Анджелес для урбанистов — это чаще всего так называемый Большой Лос-Анджелес, включающий пять округов: непосредственно Лос-Анджелес и Ориндж, а также расположенные вокруг них округа Вентура, Сан-Бернардино и Риверсайд. Имидж Лос-Анджелеса во многом определяется Голливудом с его киноиндустрией, районом Беверли Хиллз и бесконечными пляжами Малибу. Сан-Франциско, в свою очередь, тоже включает в себя как непосредственно город, так и ареал из десяти округов, сформировавшийся вокруг одноименного залива. При этом на данный момент город Сан-Франциско не самый большой в области залива — население Сан-Хосе превышает его больше чем на 150 тысяч человек и достигает почти миллиона жителей. Чтобы представить, что такое область залива Сан-Франциско, достаточно вспомнить висячий мост Золотые ворота и Кремниевую долину.
И Лос-Анджелес, и Сан-Франциско находятся в штате Калифорния, и нет никаких сомнений в том, что это великие и успешные города, которые давно переросли статус мегаполиса. Если первый еще можно назвать агломерацией, то есть скоплением множества населенных пунктов вокруг одного крупного города, то для второго принято использовать более редкий термин — конурбация, то есть агломерация полицентрического типа, с несколькими равно крупными городами в составе. На фоне продолжающейся в мировом масштабе урбанизации — а ежегодно число городских жителей увеличивается на несколько десятков миллионов человек и значительный рост приходится на развивающиеся страны — можно сказать, что чем дальше, тем больше появление таких агломераций и конурбаций будет обыденной практикой.
Неудивительно и то, что именно городами растут все современные экономики. Глядя на график роста ВВП какого-либо государства, нужно понимать, что до 70–80 процентов этого ВВП генерируется в крупнейших агломерациях. Американские города в этом отношении также не стали исключением — до 90 процентов ВВП начиная с 1978 года вырабатывается в 254 больших городах и до 50 процентов ВВП — всего лишь в 30 агломерациях.
Агломерации служат точкой притяжения не только инвестиций и наиболее квалифицированных и целеустремленных специалистов, но и особого типа социальных отношений. Одним из косвенных, но важных социальных последствий урбанизации стал рост плотности горизонтальных связей между людьми и скорости обмена идеями, трансформация замкнутых сообществ «общинного» типа в разомкнутые социальные сети. Процесс информатизации и цифровизации, стремительно разворачивающийся в последние несколько десятилетий, еще больше увеличивает этот эффект городской концентрации: мегаполисы становятся глобальными городами уже не на уровне отдельной страны, а на уровне всего мира, и порождаемый ими экономический рост все меньше связан с крупными промышленными гигантами и все больше — с интеллектуальными продуктами и высокими технологиями. А это два совсем не похожих друг на друга типа экономического роста.
Детройт — один из крупнейших, а когда-то и богатейших городов США — пожалуй, как никакой другой понимает эту разницу. Расцвет Мичиганской жемчужины произошел благодаря буму популярности личных автомобилей в США после Второй мировой войны. Тройка автомобильных гигантов — Ford, General Motors, Chrysler — сосредоточив производства в Детройте, продавала свои машины по всему североамериканскому континенту. Город изменился под нужды этих компаний: создал специальную налоговую систему, нарастил дорожную сеть и автомагистрали в ущерб линиям общественного транспорта, рекламировал себя как райское место для «синих воротничков». Ослепленные собственной славой, автогиганты упустили момент трансформации рынка и потребительского спроса: послевоенное восстановление Европы и «японское чудо» сделало их продукцию гораздо менее конкурентоспособной даже внутри США, а нефтяной кризис 1973-1974 годов превратил пользование их мощными «понтиаками» и «шевроле» в непозволительную роскошь, по сочетанию цена-качество проигрывающую малолитражным зарубежным моделям. Но измениться второй раз Детройт не в состоянии уже несколько десятилетий. Автомобильные производства были перенесены в другие штаты, а потом и страны, уровень жизни по-прежнему деградирует, люди покидают город в поисках новой американской мечты.
Детройт и его компании не просто проиграли конкуренцию соседям за океаном — выбранная ими модель экономического роста в любом случае достигла бы потолка. Экономисты называют такой тип роста «смитианским» — компания, город или государство стремятся побыстрее захватить наибольшую долю рынка, не думая, как тот может измениться уже через пять-десять лет. Такой тип роста с успехом существует на новых рынках для удовлетворения нового спроса, но самостоятельно новый спрос не порождает. Наиболее предусмотрительные и продвинутые экономики в момент достижения рынками точки насыщения выигрывают конкуренцию не за счет снижения цены и повышения качества продукции, а за счет принципиального изменения технологий, так называемых «разрушительных» инноваций. В этом состоит суть «шумпетерианского» экономического роста: инвестируйте в то, что находится на технологическом фронтире в вашей отрасли — в новые рынки, новые модели, новые знания, новые экономики, а не цепляйтесь за старое. Детройт этого сделать не смог — в 2013 году власти официально объявили о банкротстве города.
О том, что Лос-Анджелес рискует в не столь отдаленном будущем повторить судьбу Детройта, впервые всерьез заговорил экономгеограф из Лос-Анджелеса Майкл Сторпер. Отправной точкой для его исследования «великого расхождения» между Лос-Анджелесом и его соседом Сан-Франциско послужил график с динамикой изменения среднего подушевого дохода жителей двух мегаполисов начиная с 1970 года. На графике видно, что все это время Лос-Анджелес продолжал расти, но значительно медленнее Сан-Франциско, и по своей траектории становился все ближе к Детройту, уже тогда находившемуся в упадке.
Все это удивительно не только потому, что две агломерации отделяют друг от друга всего 500 километров, но и из-за их фактически зеркального сходства по всем ключевым параметрам. К 1970-м оба города развивались благодаря умелому сочетанию ресурсной обеспеченности Калифорнии и большого притока образованных мигрантов, буквально собирая сливки с соседних городов, штатов и стран Западного мира. И Сан-Франциско, и Лос-Анджелес в каком-то смысле выиграли от Второй мировой войны — через них шел ленд-лиз, и именно их фирмы получали значимую часть федеральных заказов на военную технику, а по окончании войны успешно произвели конверсию производств. Правда, в Лос-Анджелесе аэрокосмическая промышленность до сих пор имеет большую долю в городской экономике, чем в Сан-Франциско, но наука и ставка на технологическое лидерство продвигались в обеих агломерациях — исследовательские консорциумы базировались в шести крупнейших университетах, входящих в топ-20 мирового рейтинга. Сопоставимо все было и в политической плоскости: городские администрации обладали большой автономией и от штатов, и от федерального правительства, сменяемость, транспарентность и подконтрольность власти — едва ли не образцовые для американской демократии на местном уровне.
Казалось бы, сверхконцентрация высококачественного человеческого капитала, умноженная на доступность финансовых потоков (например, в виде венчурных инвестиций), все возрастающую плотность социальных связей и взаимный обмен идеями, знаниями и опытом, способна превратить любой глобальный город в конвейер инноваций. Но Кремниевые долины появляются далеко не во всех даже американских мегаполисах, несмотря на то, что США — безусловный лидер по числу регистрируемых ежегодно патентов на новые изобретения. Сегодня у Сан-Франциско, даже без учета Кремниевой долины, их количество почти на треть больше, чем у соседнего Лос-Анджелеса. На эти же 30 процентов средний доход жителя Сан-Франциско превышает доход жителя «города Голливуда», хотя еще 45 лет назад эти агломерации были в экономическом и социальном плане неотличимы.
На графике изменения среднего подушевого дохода также видны два резких взлета Сан-Франциско, когда агломерация буквально «уходила в отрыв». Они совпадают по времени с бумом доткомов с 1995 по 2000 год и взрывным ростом популярности социальных сетей в 2003-2007 годах. Основные инвестиции и рост капитализации бизнесов в эти периоды действительно больше получала область залива Сан-Франциско, однако здесь есть два важных замечания. Во-первых, после каждого из «бумов» следовал откат — достаточно вспомнить обвальное падение индекса американской биржи высокотехнологичных и интернет-компаний NASDAQ в 2000 году, а затем и начало крупнейшего финансового кризиса 2007-2008 годов. После каждого обвала экономика Сан-Франциско хоть и страдала значимее всех соседних, но и восстанавливалась быстрее остальных. Во-вторых, необъяснимым остается факт «бумов» именно в агломерации Сан-Франциско — почему компании, находящиеся на технологическом фронтире, выбирали именно область залива, а не соседний Лос-Анджелес.
Да, у последнего были некоторые проблемы. Аэрокосмическая промышленность — под давлением все той же глобализации и обостряющейся конкуренции, усиленной сворачиванием гособоронзаказа в период разрядки и претензиями федерального правительства по поводу «растраты» бюджетных средств на не оправдавшие себя поиски инноваций — постепенно становилась менее эффективной. В Лос-Анджелесе также чуть хуже обстояла ситуация с инфраструктурой и уровнем комфорта жизни: здесь выше плотность населения и выше безработица, приоритет в перемещениях по городу отдан личным автомобилям, что сказалось на качестве общественного транспорта. Тем временем Сан-Франциско первым, а часто и единственным из американских мегаполисов входит в топ-5 городов мира по комфортности жизни.
Однако Майкл Сторпер и его соавторы не спешат соглашаться с тезисами коллег-экономистов — Эдварда Глейзера и Ричарда Флориды, утверждающих, что удобство жизни для представителей интеллектуального и «креативного класса» и дешевая недвижимость — это главные инструменты роста современной городской экономики. Сторпер пишет буквально: «Все намного сложнее», — закономерности возникновения инноваций базируются на удачной сопряженности промышленной специализации города, открытости локальных взаимодействий между фирмами, научными институтами и людьми, а также городской политике, если не способствующей возникновению инновационных сетей, то хотя бы не препятствующей им.
Мнение эксперта
Представленную Майклом Сторпером позицию по новой городской экономике пока что нельзя назвать полновесной теорией. Скорее, это некий новый подход, особенно интересный на фоне других, уже более известных — например, теории Эдварда Глейзера. В списке обычно учитываемых факторов роста городской экономики — человеческий капитал, институты, комфортная среда, городская специализация — Сторпер как экономгеограф считает главным последний, связанный с существующей структурой рабочих мест. Люди переезжают в мегаполисы в первую очередь для того, чтобы заниматься делом, работать, а прочие компоненты — уже производные.
На примере изначально похожих Сан-Франциско и Лос-Анджелеса Сторпер пытается объяснить, как эти специализации формируются и изменяются с течением времени. Когда старые специализации мегаполисов, связанные, прежде всего, с ВПК и технологической промышленностью, начали утрачивать экономический потенциал, Сан-Франциско смог запустить процесс создания высококвалифицированных рабочих мест и войти в новую экономику, а Лос-Анджелес пробовал удержать позиции в старых секторах, снижая издержки на факторы производства и создавая больше рабочих мест с меньшей квалификацией, и в итоге отстал.
Одним из факторов, благодаря которому Сан-Франциско успешен в новой экономике, — это особый тип социального капитала, более плотное взаимодействие между различными сетями социальных и бизнес-групп. В отличие от Лос-Анджелеса, где доминировали крупные компании с классическими, иерархизированными управленческими практиками, в Сан-Франциско было больше мелких и средних групп, выходцев из научной среды, которые и стали создавать здесь первые инновационные компании на основе горизонтальных связей. Во-первых, такие компании были изначально более открытыми и кооперативными по отношению друг к другу, а во-вторых, то ли из-за более мощных и разнообразных общественных движений, то ли из-за большего доверия между людьми стали эффективнее работать посредники между наукой и бизнесом.
Поскольку наука и бизнес — изначально отделенные друг от друга сети, для обеспечения инновационного сотрудничества между ними их нужно «сшивать» с помощью каких-то посредников. Таких медиаторов в Сан-Франциско почему-то было больше, и сотрудничество сетей инноваторов между собой было плотнее. Об этом говорит, например, тот факт, что в Сан-Франциско новые регистрируемые патенты намного чаще отсылают к предыдущим патентам, зарегистрированным здесь же. В Лос-Анджелесе же крупные компании из-за своей вертикальной структуры и мировоззрения менеджмента с трудом формировали вокруг себя стартапы, а инновационный кластер был замкнут на себя и слабо сотрудничал с другими бизнесами.
Леонид Лимонов
Доктор экономических наук, профессор, академический руководитель магистерской программы «Городское развитие и управление» НИУ ВШЭ-СПб, генеральный директор АНО МЦСЭИ «Леонтьевский центр»
Попытки докопаться до первопричины расхождения в развитии Лос-Анджелеса и Сан-Франциско в некотором смысле похожи на решение извечной проблемы курицы и яйца. С начала 2000-х урбанисты все чаще были склонны считать таким яйцом креативность. Практически одновременно появились работы британского урбаниста Чарльза Лэндри, который еще с 1980-х годов разрабатывал концепцию «креативного города», и американского экономиста Ричарда Флориды, который в 2002 году опубликовал книгу «Креативный класс. Люди, которые создают будущее».
Лэндри высказал идею, что перед лицом глобальных перемен едва ли имеет смысл мыслить и развивать города прежними способами — пора вырабатывать новую логику и начинать применять новаторские решения, подходить творчески к развитию каждого города, формируя его собственное лицо, и самим делать его комфортным для жизни. Несмотря на то, что практически все работы про креативность больше похожи на вдохновляющие мантры, чем на методологически корректные исследования, Лэндри высказывает и конкретное предложение по развитию — привлекать в города людей с ярко выраженными лидерскими качествами, способных заряжать своей энергией других. Ставку на человеческий капитал и его креативные способности сделал и Ричард Флорида.
Однако, в отличие от Лэндри, Флорида решил переставить местами людей и городскую среду: если в первом случае именно люди должны изменить город, то во втором случае создание динамичной и комфортной среды должно привлечь тот самый «креативный класс», который даст городу импульс для последующего развития. Креативность понимается Флоридой довольно широко — это не только связь непосредственно с областью искусства, но и в целом способность генерировать идеи. Новая модель экономического развития таких городов базируется на трех «Т» — технологиях, таланте и толерантности. И, по мнению Флориды, Сан-Франциско безусловный лидер среди американских городов в креативности. Статистика в целом подтверждает его мнение — в 2008 году Сан-Франциско занимал второе место среди 50 американских городов по количеству компаний и людей, занятых в сфере искусства. Однако в связи с «великим расхождением» возникает вопрос: что же за проблемы с «креативностью» возникли у Лос-Анджелеса с его-то Голливудом?
В свете такого подхода стало казаться, что причина все-таки в привлекательности города для креативных идей. Однако после публикации работ упомянутого Майкла Сторпера стало понятно, что креативность не есть главная причина успешного развития города. По мнению Сторпера, отрыв Сан-Франциско объясняется прежде всего тем, что там сформировались специфические сети инноваторов. Помимо непосредственно креативных генераторов новых идей, которых так ценит Флорида, в составе участников «полного инновационного цикла» оказались также люди науки, способные дать экспертную оценку идее, предприниматели, фирмы-партнеры, инвесторы и конечные потребители продукта. Довольно длинная цепочка — и важнее всего в ней возможность ежедневных личных контактов и высокий уровень доверия между всеми участниками процесса.
Не отрицая необходимости наличия креативных людей для успешного развития города, подтверждает Сторпер и то, что город должен быть для этого определенным образом организован. Успешную агломерацию нужно разбить на несколько самодостаточных кластеров, каждый из которых должен обладать своей специализацией, способной стать фоном для смежных проектов — именно так полицентрично организована конурбация Сан-Франциско. При этом нужно помнить об эффективной транспортной инфраструктуре, позволяющей добраться из одного кластера в любой другой не более чем за час. Также между кластерами должна происходить прямая коммуникация, не требующая посредников. Кроме того, Сторпер считает, что нужно стимулировать сети инноваторов не замыкаться в рамках одного кластера. Их матрица коммуникаций должна проходить поверх границ кластеров, чтобы ни в коем случае не возникала «диаспорность». Более того, между этими сетями надо поощрять как кооперацию, так и конкуренцию. Эксперты, стартаперы, инвесторы, благотворительные фонды, общественные движения и местные политики должны кооперироваться между собой, но конкурировать за открытия, финансовые потоки и внимание медиа с другими такими же «переплетенными» сообществами.
Подобная «кооперативная конкуренция» между сетями инноваторов наряду с описанными выше семью «ключами от города» способна породить то самое важное качество для развития города, которое Сторпер называет «гудением». Именно оно и становится плодородной почвой для инноваций, а те, в свою очередь, открывают возможности для «шумпетерианского» экономического роста.
И действительно, области залива Сан-Франциско удалось выйти за пределы непосредственно города и сформировать особый региональный дух. Муниципалитеты и районы Сан-Франциско, а также находящиеся в них бизнесы, научные кружки и НКО успешно договариваются между собой, реализуя межмуниципальные проекты и решая общие проблемы. В Большом Лос-Анджелесе выстроить такую горизонтальную структуру не получилось — сам город доминирует над остальными муниципалитетами, конкурирующими друг с другом за внимание «большого соседа». Отдельные инновационные кластеры чаще всего замкнуты в своей отрасли и не демонстрируют описанной Сторпером «связанности».
Точка расхождения
Отчетливо выраженная в графике изменения среднего подушевого дохода, точка расхождения в развитии Лос-Анджелеса и Сан-Франциско, тем не менее, гораздо менее выражена в конкретных решениях. Скорее, речь идет о наличии нескольких имеющих значение факторов: длинные горизонтальные сети с участием генераторов идеи, экспертов, представителей науки и бизнеса; предпочтение мелким и средним бизнесам перед крупными; меньшая иерархизированность, а следовательно, возможности для более динамичной коммуникации и большая способность к кооперации. Но что стало несомненно важным элементом этого ползучего «расхождения» — выбранная властями Лос-Анджелеса экономическая политика в момент, когда традиционные городские отрасли стали испытывать первые кризисные явления.
Руководство Лос-Анджелеса, очевидно, в новых экономических условиях решило действовать прежними средствами — выиграть конкуренцию у развивающихся стран и американских мегаполисов центральных штатов путем улучшения бизнес-климата, снижения стоимости аренды земли, налогов и создания новых рабочих мест. Но изначально принадлежащий к «высшей лиге» американских городов Лос-Анджелес, обладая одновременно и высокими затратами на основные факторы производства, и высокими заработками, не мог быть реально конкурентоспособен в массовом производстве и опустить стоимость труда ниже, чем в условных Колорадо или Висконсине, а тем более Мексике или Китае. Ставка на количество, а не на новое качество бизнесов и рабочих мест привела к уменьшению квалифицированных кадров и инновационного потенциала в Лос-Анджелесе, и эти проблемы город пытается решить и сегодня.
При этом нельзя сказать, что власти Сан-Франциско обладали особой прозорливостью в отношении новой экономики и осознанно делали ставку на инновационный «шумпетерианский» рост. Но, по крайней мере, они не мешали самостоятельно разворачивающемуся процессу, не пытались снизить арендные ставки на недвижимость или искусственно перераспределять доходы в пользу менее квалифицированной рабочей силы.
В начале 2013 года Ричард Флорида сделал смелое признание. Автор концепции развития городов через креативный класс сообщил, что заблуждался в своих убеждениях. Реальность показала, что приток в город представителей креативного класса способствует лишь росту их собственного благосостояния, но не росту благосостояния города, а главное — усугубляет неравенство. Идея креативного класса оказалась работающей на более образованных представителей творческих профессий, но против менее квалифицированного рабочего класса. По подсчетам специалиста в вопросах демографии Уэнделла Кокса, с 2000 по 2010 год центры 51 крупного американского города суммарно увеличились на 206 тысяч жителей, и зачастую это резко подняло цены на недвижимость, в результате чего прилегающие территории потеряли 272 тысячи жителей, а на окраинах поселилось 15 миллионов человек.
Признание Ричарда Флориды особенно впечатляет на фоне того, что все 2000-е годы американские города, в том числе сдающие позиции индустриальные центры, пытались реанимировать городское развитие именно с помощью его идей. Так, с момента возникновения концепции креативного класса Флорида успел не только прославиться как перспективный урбанист, но и развернуть бурную консультационную деятельность. Его услугами как консультанта по развитию городов воспользовались штат Нью-Йорк, а также такие города, как Кливленд, Сиэтл и тот же Детройт. Многие попытались полученные советы применить на практике — например, губернатор штата Мичиган всерьез взялся развивать креативный класс в Детройте через субсидии в области культуры.
Несмотря на то, что Лос-Анджелес, очевидно, понимает свое положение, едва ли идеи Майкла Сторпера ожидает та же непосредственная проверка реальностью. В 2015 году калифорнийское объединение некоммерческих организаций Community Partners взялось помочь Лос-Анджелесу с формированием концепции нового развития, которая должна помочь ему вернуть себе лидирующие позиции. Но при этом ключевыми словами в этой концепции стали прежние идеи гражданского лидерства. Если Чарльз Лэндри и Ричард Флорида наделяли свои концепции смелой рецептурной функцией, то «ключи к городу» Майкла Сторпера куда более взвешены и научно обоснованы. Однако парадокс в том, что ретроспективно неочевидно, нашелся ли бы для них подходящий замок. То, что в новой экономике окажутся востребованными именно такие широкие горизонтальные сети и открытые бизнес-процессы, как не было осознанным выбором Сан-Франциско, так и вряд ли могло с высокой вероятностью кем-то специально ожидаться.
Татьяна Трофимова, Михаил Комин
Литература