Раздел «ягодного пирога»

Наш второй текст в проекте «Великое расхождение» снова посвящен островной ситуации — на этот раз речь пойдет о Кипре. Как получилось, что вскоре после того, как остров обрел независимость, он не только оказался разделен на две неравные по площади и производственному потенциалу части, но еще и одна из частей, греческая, стала заметно обгонять другую, турецкую, в экономическом развитии? На этот вопрос мы попробовали найти ответ вместе с Фондом Егора Гайдара — партнером N + 1 по этому проекту.

Ситуацию на Кипре и специалисты-политологи, и представители международного сообщества предпочитают описывать сдержанно-нейтральным словосочетанием «этнический конфликт». Что остров разделен на две части буферной зоной с колючей проволокой и военными силами ООН, а 37 процентов его территории контролируется Турцией, самовольно провозгласившей здесь Турецкую Республику Северного Кипра, — больше фигура умолчания. Официально Кипр — туристически привлекательное островное государство, входящее в состав Европейского Союза и делающее вид, что аннексия его территории Турцией — просто недоразумение. Международное сообщество также не спешит признавать существование ТРСК, ссылаясь исключительно на необходимость урегулирования этнического конфликта. Но пока все дружно на протяжении уже почти полувека настаивают на воображаемом единстве Кипра, его греческая и турецкая части все дальше расходятся в своем развитии, а само наличие пресловутого конфликта греческой и турецкой общин на острове вызывает все больше вопросов.

Энозис и таксим

Всякий раз, когда возникает вопрос о причинах «кипрского расхождения» и судьбе Кипра в принципе, в медиа и общественном мнении неизменно доминирует версия этнического конфликта. Его истории посвящен не один десяток книг, написанных как очевидцами событий и политиками, так и профессиональными исследователями. Всех их волнует вопрос: как два таких вроде бы непохожих друг на друга в культурном отношении этноса — греки-киприоты и турки-киприоты, оказавшихся на одном острове, сперва уживались вполне мирно, а потом вдруг рассорились, сформировав два конфликтующих государства?

Греческая община и сегодня возводит свою историю к самым корням кипрской государственности — ахейцам и микенцам, поселения которых возникли на острове во II тысячелетии до нашей эры. Долгое существование под протекторатом Византии обусловило распространение среди киприотов православного христианства, которое на протяжении еще целого тысячелетия служило главным идентификационным признаком принадлежности к греческой общине. Но до завоевания острова Османской империей в 1571 году никакого деления на общины на Кипре в принципе не существовало — местные греки перемешивались в браках с выходцами из современной Турции, Армении, Италии, Сирии, Ливии. В течение нескольких веков до этого православное население больше страдало не от ислама, а от притеснений со стороны своих собратьев по вере — в XV-XVI веках остров принадлежал католикам-венецианцам.

Современные исследователи кипрского национального вопроса Яннис Пападакис и Никос Перетианис уверяют, что отдельная турецкая община появилась на Кипре только к началу XVII века, причем состояла она из специально переселенных на остров по указу султана Селима II 30–40 тысяч турков — от фермеров и ремесленников до солдат и генералов — которые должны были заменить бежавших от османской оккупации острова венецианцев и близких к ним греков. Несмотря на это, под протекторатом Османской империи грекам-киприотам жилось даже лучше, чем под венецианцами. Политическая дискриминация существовала, но избежать ее можно было, приняв другую веру, пусть даже формально. Почитать христианские святыни и строить православные церкви никто не запрещал, но турецкая администрация все же возводила здания, торговала, развивала промышленность по своим канонам. Изначально табуированные межэтнические браки через какое-то время стали обыденностью, и к концу османского владычества дифференциация на турецкую и греческую общины была крайне условной, а никакой вражды между ними не было и подавно.

Завоевавшие Кипр в 1878 году англичане, видимо, были не в курсе этой «условности». Британский исследователь К. Хендерсон сообщает, что колониальная администрация для повышения управляемости острова проводила классическую политику «разделяй и властвуй», заигрывая то с греческой, то с турецкой элитами. В управлении Кипром был внедрен этнический принцип, наращивание дифференциации на низовом уровне проводилось через систему религиозного и культурного образования. Именно в этот период начали распространяться идеи энозиса — присоединения Кипра к Греции — и таксима — включения его в состав сперва Османской империи, а потом и Турецкой Республики. Появились радикальные националистические движения, и в 1957 году зафиксировано их первое столкновение между собой.

Искусственная «накачка» межэтнического противостояния сильнее действовала на элиты двух общин, подталкивая их к взаимодействию уже не друг с другом, а с патронирующими их странами — Грецией и Турцией. Однако на массовом уровне все выглядело гораздо спокойнее. Политолог Стефан Ксидис сравнивает общество Кипра середины 1950-х с «ягодным пирогом», в котором греки и турки были перемешаны настолько плотно и настолько удачно, что их союз давал особый кипрский колорит.

В 1960 году Кипр, получив независимость, приступил к формированию собственной политической системы. К этому моменту численность турецкого и греческого населения острова соотносилась как один к пяти. Новая конституция, составленная фактически под британским влиянием, вводила принцип консоциации — формирования органов власти острова с учетом квот от каждой общины. Президент избирался из числа греков-киприотов, а вице-президент — из числа турок. Они оба формировали правительство, состоящее из 10 членов — семерых от греческой общины и троих от турецкой. Такое же соотношение — 70 на 30 — было в парламенте и других политических институтах. Но главное — конституция впервые законодательно зафиксировала принцип деления жителей по этническому признаку и автономию общин друг от друга через возможность голосования только за кандидатов своей этнической группы. Такое деление было выгодно нарождающимся политическим элитам острова — фактически это позволяло без проблем избраться господствующим на тот момент группам в турецкой и греческой общинах. Но также это было на руку и странам — патронам общин: Греция и Турция получили легитимную возможность влиять на ассоциируемые с ними группы, используя свой крайне важный статус страны — гаранта соблюдения конституции Кипра.

Проблемы с такой конструкцией власти начались почти сразу. Элита турецкой общины поняла, что по действующим квотам она не может провести ни один устраивающий ее закон, но зато ее вице-президент может все ветировать. Грекам этот принцип вето быстро надоел, и они начали угрожать туркам полным энозисом. В ответ турки перестали следовать всем принимаемым законам и попытались жить по-своему. Позиции мгновенно радикализировались, выход из конституционного кризиса предусмотрен не был, и уже спустя три года, после того как на острове вспыхнуло несколько десятков очагов межэтнических конфликтов, туда были введены миротворческие войска ООН.

Непризнанная республика

Последние полстолетия международные посредники на Кипре — сначала ООН, а потом и Европейский Союз вместе с эпизодически подключающимися США — заняты исключительно тем, чтобы вернуть взаимоотношения сторон в мирное русло. Но каждый раз ситуация развивается по одному и тому же сценарию: конфликт обостряется, международные посредники вырабатывают некое решение, которое должно всех примирить, решение применяется — и ситуация становится хуже, чем прежде.

Первый эпизод, в котором международные посредники потерпели поражение в своих миротворческих планах, случился довольно скоро после обретения Кипром независимости. Десятилетнее пребывание вооруженных сил ООН на Кипре завершилось политическим переворотом 1974 года, когда радикальная группировка греков-киприотов, поддерживаемая греческим режимом «черных полковников», решила отправить в отставку более умеренного президента-грека. В этот момент, испугавшись энозиса острова, который был ключевым требованием пришедшего к власти движения, турки перебросили на север Кипра собственный корпус войск и захватили 37 процентов территории острова.

Тогда международное сообщество под давлением Турции и Греции, во избежание новых этнических конфликтов, не придумало ничего лучше, чем переселить всех турок на север острова, а всех греков — на юг. Как пишет один из первопроходцев в деле урегулирования кипрского конфликта, политолог Харри Анастасиу, это был шаг, который окончательно разорвал связи между простыми жителями общин и только усилил межэтнические противоречия двух этносов, мирно живших бок о бок в течение нескольких веков до этого. В результате переселения многие семьи лишились имущества и заработка, у большинства из них до сих пор остаются претензии к тем, кто занял их дома и производства после вынужденного переселения. Но провернуть обратно «ягодный пирог» до конца не удалось: на территории Южного Кипра остались турецкие эксклавы типа Коккина, на тот момент населенные вполне мирными турецкими гражданами.

В довершение дела турки, формально соблюдая условия мирного соглашения по созданию на Кипре федерации, провозгласили создание Турецкого Федеративного Государства Северного Кипра, которое уже через год вышло за рамки этих формальностей и превратилось в Турецкую Республику Северного Кипра (ТРСК), не признанную сегодня никем, кроме самой Турции.

Можно долго спорить, был ли у греческой и турецкой общин на острове в принципе шанс договориться и почему международное сообщество выбрало такой радикальный способ их разделения. Аргументация политологов и экспертов-международников в этом вопросе разнится, в буквальном смысле в зависимости от страны их проживания. Кто-то винит в бедах острова Грецию, пытающуюся оставить Кипр в своей зоне влияния, кто-то считает, что Турция использует остров как разменную монету, торгуясь с Европой и США по поводу статуса Кипра и «замороженности» конфликта. Вероятно, по-своему правы все. Отрицать наличие клубка внешнеполитических интересов разных игроков на острове невозможно.

Если следовать неореалистской парадигме в теории международных отношений, этот клубок — прямое следствие так называемой дилеммы безопасности, а Кипрский конфликт — классический пример неудачного выхода из нее. Один из наиболее известных специалистов в теории международных отношений Кеннет Вальц объясняет эту дилемму следующим образом. Любое государство стремится максимизировать собственную безопасность и понимает, что все его соседи заинтересованы в том же самом. Однако то, что будет наиболее безопасным положением для одного государства, может являться критическим для безопасности другого, и, учитывая сформировавшуюся сегодня структуру международных отношений, таких ситуаций — множество. В условиях, когда государства не доверяют друг другу или неверно трактуют поступающие к ним сигналы, но понимают, что положение «наибольшей безопасности» их соседа, к которому он и стремится, будет угрожать их собственной безопасности, — кто-то непременно сделает первый шаг. Именно это и разрушит сложившийся баланс: в ответ другое государство будет вынужденно предпринять какие-то меры в своих интересах, это в свою очередь стимулирует соседа и т.д. Чем больше таких шагов, тем больше государств оказываются вовлечены в процесс противостояния и тем запутаннее становится клубок интересов и взаимного недоверия.

Освобождение Кипра от британского протектората в 1960-е годы нарушило сложившийся баланс между Грецией и Турцией. Оба государства, стремясь не допустить переход острова под единоличный контроль соседа, стали обмениваться символическими и не очень ударами. В момент, когда Турция почувствовала для себя наибольшую опасность, она ввела войска, поставив под угрозу безопасность европейских стран, которые в ответ перебросили на остров контингент миротворцев.

Но такая заморозка конфликта помогла ненадолго. Стремясь разрешить собственную дилемму безопасности, в 2004 году Европа предприняла вторую попытку урегулировать кипрский конфликт, связанную с вступлением Кипра в Европейский Союз. К этому моменту греческая и турецкая общины уже много лет жили по разные стороны демаркационной «зеленой» линии без ежедневных контактов друг с другом. По данным чуть более поздних опросов ООН, относящихся к 2008 году, только 14 процентов греко-киприотов и 20 процентов турок-киприотов хотя бы раз в день контактировали с представителями другой общины, при этом уровень взаимного недоверия достигал 78 процентов. Примерно в такой ситуации генеральный секретарь ООН Кофи Аннан решил провести референдум среди граждан Южного и Северного Кипра на предмет создания Объединенной Кипрской Республики.

Чтобы учесть интересы обеих общин, а также Турции и Греции, авторы плана предложили уменьшить территорию, занимаемую ТРСК, с 37 процентов до 28,5 процента, предоставить грекам-киприотам возможность вернуться в покинутые дома в северной части острова, организовать президиум из шести человек — четверо от греческой общины, двое от турецкой, которые по очереди будут занимать должность премьер-министра республики. Референдум состоялся 24 апреля 2004 года, и его результаты оказались неожиданными. 65 процентов граждан турецкой общины высказались за объединение, с греческой же стороны с предложенными условиями согласились всего 24 процента населения. Помимо отсутствия в «плане Аннана» внятных механизмов реализации (кто обеспечит безопасность населению, как греки смогут вернуться в свои дома, если они уже заняты новыми жителями, и что делать с явным экономическим неравенством двух частей острова?), греков-киприотов не устроила явная ориентированность плана на интересы турецкой стороны.

Действительно ключевой вопрос о военных гарнизонах на острове (им разрешали остаться) — был решен в интересах Турции. Ограничений на миграцию турок с континента на остров, на которых настаивала греческая часть Кипра, прописано не было. Турция, до этого выглядевшая для всего мира агрессором, де факто после подписания меморандума переставала быть таковым. Ряд греческих политологов считает, что протурецкие условия референдума были следствием, с одной стороны, заинтересованности Брюсселя в интенсификации отношений с Анкарой (и Кипр здесь использовался в качестве уступки Турции), а с другой стороны, стремления руководства Евросоюза в целях собственной безопасности погасить многолетний очаг напряженности у своих границ, а заодно улучшить свой имидж миротворца и преподнести вступление объединенного Кипра в ЕС как прецедент урегулирования затяжного этнического конфликта.

В итоге, несмотря на провал референдума, Южный Кипр, продолжая настаивать на своем праве целиком представлять воображаемый остров-государство, вошел в Европейский Союз. Однако на практике европейцы и сегодня имеют дело только с южной частью острова, игнорируя захваченную Турцией треть территории.

Последний крупный эпизод в истории международных попыток урегулировать конфликт относится к 2008 году, когда на кипрском шельфе были найдены потенциально добываемые нефть и газ. Тонкость момента оказалась в том, что для успешной разработки найденных месторождений необходимо было все-таки решить территориальные, этнические и политические противоречия на острове, иначе непонятно, как сторонам делить права на разработку и добытые ресурсы. Тотальная усталость от неразрешимой ситуации сменилась новым оживлением среди международных посредников, и на этот раз в дело вмешались США, заявив о необходимости стабилизировать ситуацию для начала разработки месторождений. Но оказалось, что, как и прежде, идея стабилизации и кипрская реальность далеки друг от друга. В 2014 году Европейский суд по правам человека обязал ТРСК выплатить 90 миллионов евро компенсации за моральный ущерб: 30 миллионов родственникам арестованных турками и пропавших без вести греков-киприотов и еще 60 миллионов греческому населению полуострова Карпасия. Турция выполнять решение ЕСПЧ отказалась.

Зона личной ответственности

В современном массовом сознании Кипр остается почти идеальным местом для пляжного отдыха, но многие энтузиасты подбираются вплотную к буферной зоне, чтобы потом продемонстрировать на фотографиях и рассказать в деталях историю процветающей Республики Кипр в южной части острова и отделенной от нее забором полуразрушенной, опустевшей Турецкой Республики Северного Кипра. Параллельно с этим продолжают играть свою роль в конфликте и медиа обеих сторон, активно эксплуатирующие «образ врага», наделенного чертами представителя другой общины. Но в реальности запустение и процветание, как водится, несколько преувеличиваются, а во взаимоотношениях двух общин все-таки происходят подвижки.

Несмотря на многие годы безуспешных попыток урегулирования кипрского конфликта, экономика ТРСК находится не в таком уж плачевном состоянии, как у многих других непризнанных государств. По, возможно, несколько завышенным данным Министерства экономики Турции, Северный Кипр демонстрировал два пика роста, в 2001–2006-м и 2012–2013 годах, и в течение обоих этих периодов ТРСК рос быстрее южного соседа. Такую возможность ему обеспечивают не только прямая финансовая помощь от Турции, но и фактически полная экономическая интеграция с ней. Международное сообщество номинально не торгует с ТРСК и не вкладывается в его экономику, но и Европейский Союз, и США активно торгуют с Турцией, а через турецкие фирмы — и с Кипром. Фактор непризнанности обеспечил строительный бум на побережье северной части острова, где европейцы и жители стран Ближнего Востока вовсю скупают коттеджи и бунгало. Возможность игнорировать законодательства большинства стран дала толчок развитию частной и экспериментальной медицины. Несмотря на закрытость аэропортов ТРСК для иностранных рейсов, туристический поток из Турции остается довольно плотным, развивается и обеспечивающая его инфраструктура.

Впрочем, экономическое расхождение стран все равно налицо. ВВП на душу населения в Республике Кипр превышает 23 тысячи долларов, и это один из лучших показателей в Средиземноморье. С момента получения независимости экономика Кипра благодаря щедрым иностранным инвестициям росла почти 30 лет подряд и только в 2009 году столкнулась с серьезными трудностями, которые полностью не преодолела до сих пор. Но изначально такой отрыв южного соседа от северного ничего не предвещало. На территории, контролируемой с 1974 года Турцией, остались более 70 процентов разведанных на тот момент полезных ископаемых, значительная часть промышленности, крупнейший порт Фамагуста, обрабатывавший 83 процента общего кипрского грузопотока. В зону оккупации попал и только что построенный крупнейший рекреационный кластер в квартале Вароша. Но всеми этими благами ТРСК не смогла воспользоваться из-за тотального эмбарго и ползучего сращивания с турецкой экономикой. Вароша, прозванный городом-призраком, — точная иллюстрация «великого расхождения» соседей по острову: заросшие пляжи, разрушающиеся отели и зловещая пустота улиц в некогда шумном туристическом квартале буквально соседствует со сверхуспешными курортами свободной Республики Кипр.

Россиянам Кипр более известен своими офшорными зонами — к 2013 году объем банковских вкладов Кипра превышал ВВП страны почти в 8,5 раза, причем почти треть этой суммы составляли российские вклады. В итоге в условиях затяжного падения экономики Греции и ряда соседних европейских стран Кипр стал жертвой масштабного финансового кризиса, бороться с которым ему помогали и Европейский Союз, и Россия. Ликвидировав пару банков и получив самолетом почти 5 миллиардов только что напечатанных евро, Кипр выбрался из финансовой ямы, попутно, правда, сильно подрастеряв свой статус офшорной зоны. В попытках перезапустить экономический рост власти Кипра сегодня ищут новые источники доходов, и тут острову, кажется, повезло — на шельфе между Кипром и Израилем были найдены те самые месторождения углеводородов. Но их географическое положение таково, что даже при начале добычи единственный путь для их сбыта — в страны ЕС через Турцию.

Эта ситуация заставила многих экспертов еще раз взглянуть на проблему Кипра в попытках увидеть перспективу. С одной стороны, лидеры общин предпринимают обоюдные шаги, сближающие соседей по острову. Например, в 2003 году по решению президента ТРСК были открыты два пропускных пункта, через которые греки-киприоты и турки-киприоты могли бы попасть на другую половину острова. В 2008 году после победы на выборах в греческой общине кандидата, готового на переговоры и уступки, уже по инициативе Южного Кипра было принято довольно радикальное решение о демонтаже границы, разделяющей Кипр на две части. Политолог Сергей Старкин уверен, что в тот момент, когда Кипр начал переживать экономические трудности, элиты обеих сторон осознали свою ответственность за конфликт, который никто, кроме них самих, не погасит. С другой стороны, едва были открыты месторождения нефти, как ситуация снова обострилась и в ней опять появилось много заинтересованных сторон — и вопрос, какую чашу весов перевесит искушение ресурсами, пока остается открытым.

Точка расхождения

Очевидной точкой расхождения Северного и Южного Кипра кажется возведение демаркационной линии, отделившей две общины друг от друга еще в 1974 году. Но последующие попытки урегулирования конфликта показали, что судьбу Кипра во многом определил его статус «буферного» государства, которому не повезло оказаться разменной монетой во внешнеполитической игре более крупных игроков. Кипрская «воронка» (именно такой образ для описания конфликта был предложен в какой-то момент в The New York Times), которая вовлекает в орбиту конфликта все больше стран, открылась в тот момент, когда господство над Кипром одного из крупных игроков — Великобритании — стало стремительно ослабевать. Осознав это, и греческое и турецкое правительства того времени, подогреваемые собственными элитами, начали разыгрывать этническую карту, пытаясь получить остров под своей протекторат, а по факту — разрешить «дилемму безопасности», не допустив получения полного контроля над ним со стороны оппонента. Именно в этот момент случился перелом в отношениях между греко- и турко-киприотами, ежедневные контакты которых прервались впервые за тысячелетнюю историю совместного существования.

Но и в этом случае проблема могла бы остаться исключительно внутриостровной, если бы к ситуации не подключилось международное сообщество. В момент введения на остров миротворческих сил ООН конфликт поменял свой статус. Его разрешение становится для ООН и ЕС своего рода «делом чести», прецедентом, что заставляет международных посредников вместе с проблемой Кипра обдумывать и его возможные последствия для всего мира. Вдобавок, после вступления Кипра в ЕС оказалось, что теперь остров является точкой уязвимости для всей Европы и поэтому Брюссель подходит к ней со стороны своей безопасности, а не справедливого решения конфликта. Возможно, именно в этом кроется причина того, что при каждом новом вмешательстве международных посредников дело заканчивается еще большим расхождением греческой и турецкой общин.

Сегодня страны продолжают свое расхождение, находясь по разные стороны экономических «баррикад». Чем больше ТРСК будет замыкаться на Турции, тем больше она будет от нее экономически зависеть, а значит, и использоваться Турцией для достижения определенных политических целей. Республика Кипр, поддерживаемая Европейским Союзом, будет продолжать свой пусть замедленный, но стабильный экономический рост, а значит, и у греко-киприотов будет все меньше оснований стремиться к объединению с северными соседями. Шансы на то, что взаимовыгодное экономическое сотрудничество Кипра и ТРСК может состояться на базе новооткрытых залежей углеводородов, выглядят все более призрачными, учитывая нарастающий клубок интересов разных государств вокруг этого проекта.

Да, международное вмешательство необходимо, чтобы остановить войну и этнический конфликт. Но преодолеть следующее за ним состояние «ни мира, ни войны» часто труднее, чем прочертить и вечно поддерживать соблюдение демаркационной разделительной линии.

Михаил Комин, Татьяна Трофимова