Между лесом и пустыней

Случай Гаити и Доминиканской Республики стал широко известен благодаря популяризатору науки Джареду Даймонду. В своей книге «Коллапс: Почему одни общества приходят к процветанию, а другие — к гибели» он по сути причислил Доминиканскую Республику к первым, а Республику Гаити — ко вторым. С такой оценкой согласны и другие специалисты. Момент, когда произошло это «великое расхождение», тоже многим кажется однозначным: в 1967 году доминиканский президент Хоакин Балагер ввел запрет на вырубку лесов, тогда как в Гаити по-прежнему активно использовали древесный уголь. Результат можно наблюдать на фото со спутника: в Доминикане по состоянию на 2005 год лесом покрыто 28 процентов территории, а в Гаити — всего один процент. Но ответ на главный вопрос — как получилось, что две столь близкие страны так по-разному распорядились лесными богатствами и точно ли этим обусловлена разница в их развитии, — далек от прозрачности.

Тупик Гаити

Ситуацию, в которой сегодня оказалась Республика Гаити, специалисты часто называют тупиком. На западной половине острова, который Гаити делит с Доминиканской Республикой, чуть больше гор и чуть меньше пригодных для сельского хозяйства земель. Жители Гаити постоянно вырубают леса как «в силу бедности» — чтобы выручить хоть какие-то деньги на черном рынке древесины, так и «ради перспективы» — физического увеличения площади сельскохозяйственных земель. В результате почва подвергается эрозии и теряет плодородность, урожаи сельскохозяйственных культур падают. Дальше снова вырубается лес, почва снова подвергается эрозии — и так по кругу. К этому стоит добавить постоянно растущее давление, связанное с приростом населения, и привычку жителей Гаити использовать для приготовления пищи древесный уголь, получаемый, опять-таки, при вырубке леса.

Нельзя сказать, что современные жители Гаити не понимают, к чему приводят их личные «лесозаготовки». Многочисленные гуманитарные миссии на острове и государственные медиа в деталях рассказали каждому жителю страны, почему природа на острове находится на грани коллапса и зачем им нужны леса. Но гаитянцы попали в хорошо известную экономистам ловушку, которая связана с коллективным пользованием общественным благом и известна под названием «трагедия общин». Большой социальной группе сложно договориться о соблюдении правил, касающихся ресурсов, которые находятся в свободном пользовании, поскольку сиюминутные потребности каждого превышают потенциальную выгоду для всех в будущем. Как доказала нобелевский лауреат по экономике Элинор Остром, выход из «трагедии общин» возможен лишь путем формирования сложных общественных институтов, которые создают стимулы для самоограничения эгоистического поведения, но не запрещают его совсем. Правда, сейчас гаитянским лесам и такие институты уже не помогут — леса практически уничтожены и самостоятельно уже едва ли возродятся.

Эту картину можно дополнить еще одним нюансом — то ли самая, то ли одна из самых бедных стран мира, Гаити, по данным геологов, обладает потенциально огромными запасами нефти — в некоторых местах нефтегазовое сырье проступает на поверхности земли. В то время как для других богатых углеводородами стран актуальны вопросы преодоления «нефтяной ловушки» и поиска альтернативных путей развития, Гаити попросту не разрабатывает этот ресурс.

Попыток объяснить, что именно пошло не так и почему развитие Республики Гаити зашло в тупик, за последние несколько десятков лет было предпринято множество. Экономисты, социологи, географы и политологи пытались и пытаются найти причины произошедшего. Версий довольно много. От ландшафтно-климатических — на территории восточного соседа Гаити, Доминиканской Республики, расположена высокая горная цепь, которая, с одной стороны, питает реки, утекающие на восток, а с другой — тормозит осадки, в результате не достигающие западной части острова. До исторических — ученые, в том числе Джаред Даймонд, обращаются к прошлому Гаити, последние пять веков которого включают в себя длительный период колониальной зависимости и рабства. Но все это не позволяет однозначно объяснить, почему Доминикана вырвалась вперед, а Республика Гаити оказалась в тупике.

Один остров, две страны

Остров Гаити был открыт Христофором Колумбом в 1492 году, после чего местное население было практически полностью истреблено. Покончив с аборигенами и имеющимися на острове запасами золота, в начале XVI века колонизаторы начали ввозить на Гаити рабов из Африки и возделывать их усилиями плантации сахарного тростника. В 1677 году в западной части острова, которую сейчас занимает Республика Гаити, обосновались французы. Восточная же часть, будущая территория Доминиканской Республики, по-прежнему оставалась за испанцами. Затем, воспользовавшись ослаблением Франции после революции, рабы в западной части острова провели серию успешных восстаний и в 1804 году провозгласили независимость. Судьба же восточной части долго оставалась неопределенной — ее обитатели то призывали Испанию активнее принимать участие в их делах, то становились объектом аннексии со стороны соседнего Гаити, и независимость там окончательно установилась лишь в 1865 году.

Логично было бы предположить, что в этой рано вырванной независимости и кроется причина всех бед Гаити, тогда как Доминикана сумела воспользоваться какими-то преимуществами более продолжительного нахождения в статусе колонии. Однако, как показывает дальнейшая история двух государств, сам по себе этот факт едва ли имел особое значение. Во всяком случае, не для политической истории. С 1843 по 1915 год в Гаити сменилось 22 президента, из которых 21 был убит. В аналогичный период с 1844 по 1930 год Доминикана пережила 30 революций и 50 президентов. И в той, и в другой стране в итоге к власти пришли диктаторы, сумевшие удерживать ее в течение десятилетий.

В этот момент к дискуссии присоединяются политологи. Возможно, все дело было в разнице отношений двух республик с Соединенными Штатами, — на таком объяснении настаивал политолог Эрик Руорда. По его мнению, более теплые отношения американской администрации с диктатором Доминиканы, основанные на «политике добрососедства», сдерживали уровень коррупции и репрессий в стране. В свою очередь, Республика Гаити поддержкой США не пользовалась, и потому диктаторский разгул там никто не ограничивал. Но более поздние исследователи спорят с этим тезисом (да и сам Руорда, похоже, под конец перестает в него верить) — как только на востоке острова начинались масштабные этнические чистки, «политика добрососедства» сходила на нет, но это не мешало доминиканским диктаторам выживать, эксплуатируя зловещий образ «американского империализма».

Свой ответ о причинах расхождения пытались дать и социологи Лоренс Харрисон и Самуэль Хантингтон, инициаторы и авторы проекта «Culture Matters». Они обратились к культуре двух стран и предположили, что жители Республики Гаити, потомки вывезенных из Африки рабов, до сих пор находятся под сильным влиянием системы верований вуду, которая учит, что любое планирование жизни бессмысленно, поскольку нити управления ею находятся в руках капризных духов, договориться с которыми могут только жрецы. Такое ощущение собственной беспомощности, считает Хантингтон, противоречит не только выстраиванию демократических ценностей, но и любому прогрессу вообще. Правда, сторонники этой точки зрения не объясняют, почему те же самые бывшие рабы из Доминиканы сумели преодолеть религиозный фатализм предков.

Но даже если оставить в стороне это слегка абсурдное объяснение, действительно в Гаити и Доминиканской республике сформировались два принципиально разных общества. Общество бывших рабов, расправившись с белым населением, законодательно запретило иностранцам владеть землей и влиять посредством инвестиций на производства, чем с самого начала оттолкнуло от себя потенциальных европейских инвесторов. Напротив, в Доминиканской республике отношение к иммигрантам было более терпимым, а само общество — более европейским и к тому же испаноязычным, в отличие от гаитян с их креольским диалектом. Однако исследователи, мыслящие в таком ключе, все равно сталкиваются с необходимостью доказать, что именно эта цепочка культурных различий сыграла решающую роль в том, что пути двух соседних государств так разошлись. Связать культурные паттерны и механизм, через который они по-разному влияют на принимаемые — индивидом, обществом и государством — решения, получается не всегда.

Один остров, два диктатора

Отношения государств-соседей сегодня оставляют желать лучшего. Жители Гаити в попытках освоить новые, пригодные для возделывания земли и получить древесину для производства угля нелегально переходят границу с Доминиканой. Власти Доминиканской республики пытаются сдержать натиск. Гаитяне же при каждом удобном случае напоминают о двух эпизодах из общей истории государств, когда Гаити аннексировало Доминикану, —они составляют основу для национальной гордости Гаити и ощущения собственного превосходства.

В 1930 году в Доминикане после долгих десятилетий революционных переворотов к власти пришел Рафаэль Трухильо. Он стал первым президентом, который смог надолго захватить власть и выиграть выборы почти со стопроцентным результатом. И хотя режим его держался на широко применяемых репрессиях, именно при нем экономика страны начала развитие и были сделаны первые шаги на пути к модернизации. В частности, Трухильо принял меры для защиты лесов от вырубки, запретив распространенное в слабо развитых странах подсечно-огневое земледелие. Отдельной гордостью Трухильо стало избавление от наследия американской оккупации острова, вызванной тем, что островное государство не смогло вернуть кредит, — Доминикана получила возможность самостоятельно собирать и регулировать шедшие на уплату внешнего долга таможенные пошлины, без дополнительного посредника в лице США. Обретение подобной финансовой независимости подтолкнуло экономический рост.

Первое десятилетие правления Трухильо действительно было для него и для выстроенного им режима крайне успешным. Экономический рост, приток инвестиций и хорошие отношения с Западом в целом и с США в частности способствовали общему повышению уровня жизни. Как пишут американские политологи Джон Хиглер и Ричард Гунтер, прежде всего богатели, конечно, сам Трухильо и его семья, но вместе с ними к новым источникам ренты — торговым потокам, месторождениям, новым производствам — были допущены и лояльные ему элиты. Среди них были бизнес-группы, не претендовавшие на политическую власть, армейское командование и даже простые солдаты и полицейские, которым ежегодно увеличивали жалование, закупали новую технику и присуждали очередные звания. Трухильо умел делиться «экономическим пирогом» с лично преданными ему людьми.

Тем не менее, прямых политических оппонентов Трухильо, как обычный латиноамериканский или африканский диктатор, устранял с помощью лояльных спецслужб. С середины 1950-х годов естественная усталость от его правления и рост недовольства молодого поколения, выросшего при Трухильо, привели к всплеску социального протеста. Масштабное восстание 1956 года было подавлено, репрессии многократно усилились. Через несколько месяцев доминиканские спецслужбы похитили в центре Нью-Йорка одного из главных доминиканских оппозиционеров профессора Галиндеса, что поставило крест на отношениях с США. Экономический рост практически остановился, источники ренты для элиты стали иссякать. Сам Трухильо пустился во внешнеполитические авантюры в попытке свергнуть правительства соседних государств. В 1961 году представители тех самых армейских и бизнес-кругов, на которых опирался Трухильо в первые десять лет своего правления, совершили успешное покушение на диктатора и взяли власть в свои руки.

За время правления Трухильо удалось минимизировать одну из главных причин вырубки лесов. Частичная индустриализация экономики и рост среднего уровня жизни всех доминиканцев снизили стимулы к добыче угля и продаже леса просто ради пропитания. Но со смертью диктатора и бегством его преемника Хоакина Балагера в США центральная власть ослабла, и процесс активных лесозаготовок в Доминикане возобновился. На фоне политических переворотов, нестабильности и начинающейся на острове гражданской войны под ударом оказались интересы влиятельных американских компаний, инвестировавших в экономику республики. Под лозунгом защиты республики от коммунистической угрозы в 1965 году американцы оккупировали восточную часть острова, и на посту доминиканского президента вновь оказался Балагер. Капиталы прямых оппонентов его режима во многом зависели как раз от продажи леса, чем наследник Трухильо не преминул воспользоваться.

В 1967 году Балагер развернул масштабную информационную кампанию о необходимости сохранения лесного массива, запретил коммерческие лесозаготовки и передал полномочия по вооруженной охране лесов армии. Одновременно, используя вооруженные силы, президент разгромил несколько десятков лесопилок своих оппонентов, а пойманных «лесорубов» репрессировал. Такая политика давала Балагеру двойную легитимность. С одной стороны, сохранение лесов, а значит и энергетического, сельскохозяйственного, а в конечном счете и экономического потенциала страны пользовалось народной поддержкой. С другой стороны, запрет вырубок соответствовал интересам американских компаний и местных элит, а также создавал Балагеру приемлемый имидж на международной арене. К 1967 году частные инвестиции из США в Доминикану достигли 150 миллионов долларов.

На западе острова события частично развивались в схожем ключе. Осенью 1957 года к власти в Гаити пришел свой диктатор — Франсуа Дювалье, позднее прозванный «Папа Док». Этому предшествовал год ожесточенной борьбы с политическими оппонентами, включавшей в себя террористические акты против мирных жителей и массовый расстрел протестующих. Будучи не менее жестким диктатором, чем Трухильо, Папа Док, тем не менее, проигрывал своему соседу в модернизационном потенциале. Он не стал строить внутреннюю политику страны на сложном сочетании негативных и позитивных стимулов, направленных на поддержание лояльности элиты и населения. Власть Дювалье держалась исключительно на насилии. При этом он позиционировал себя в качестве могущественного колдуна вуду, показательно втыкая иглы в фигурки, изображавшие внешних «врагов Гаити», таких как президент США Джон Кеннеди.

В 1971 году Дювалье умер на президентском посту, и период его правления для экономики республики оказался более разрушительным, чем время правления целой череды его предшественников, бесконечно сменявших друг друга. Голод и «вынужденное донорство» — торговля собственной кровью на черном рынке для последующих поставок в развитые страны — для жителей северных районов острова стали обыденностью. Ни о какой экологической политике, сохранении лесов и прочих аспектах модернизации не могло идти и речи. Престол пожизненного президента-диктатора унаследовал его сын по прозвищу «Беби Док», который, несмотря на некоторые политические и экономические послабления, продолжал политику своего отца еще пятнадцать лет.

Элиты имеют значение

В итоге кажется, будто все дело в личных качествах диктаторов и Доминикане с этим повезло чуть больше, чем Гаити. Трухильо был заинтересован в прекращении вырубки леса, запуске модернизации и начале экономического роста, а у Папы Дока эти стимулы отсутствовали. Однако на деле история любви к лесу оказывается чуть сложнее, и не стоит записывать ни самого Балагера, ни его предшественника Трухильо в ряды экоактивистов. Достаточно вспомнить, что на исходе второго президентского срока Трухильо присвоил большую часть лесных площадей и лично возобновил вырубку лесов в Доминикане. Правда, как говорят современные экологи, методы заготовок на лесопилках Трухильо все же были намного экологичнее, чем до него: часть сегодняшних заповедников Доминиканы состоит из старых деревьев, предусмотрительно оставленных во времена Трухильо в качестве источников для семян и «восполнителей» лесной флоры.

Американский историк и социолог Эмилио Бетанс рекомендует вернуться в самое начало постколониального периода обсуждаемых стран. С самого начала независимой истории Республики Гаити ее земля оказалась преимущественно в руках мелких собственников, бывших рабов. В Доминикане, напротив, большие земельные площади принадлежали государству. Это облегчало иностранные инвестиции: крупному бизнесу проще договориться с одним диктатором, чем с большим числом постоянно третируемых этим диктатором собственников. Конечно, в условиях постоянной политической борьбы всех против всех в обоих государствах о долгосрочных гарантиях прав собственности не могло идти и речи, но число инвесторов, готовых вложиться в доминиканские плантации или торговлю, все равно превышало число желающих рискнуть деньгами на западе острова. И со временем выбор становился все более очевидным.

К тому же, как подчеркивает Бетанс, примерно в эти же годы Доминиканская Республика, в первую очередь из-за своего географического положения, а также открытости иностранцам, стала местом притяжения политических эмигрантов — из Ливии, Кубы, Германии, Италии, позднее к ним присоединились кюросаосские и австрийские евреи, японцы. Благодаря сходству языков именно в Доминикану иммигрировали многие испанцы. Политическим иммигрантам иногда удавалось привести с собой и собственные капиталы. Но и без них образованные представители зарубежного среднего класса, сохранившие социальные связи и накопленный опыт, способствовали развитию индустриальных секторов экономики.

Казалось бы, в масштабах нескольких лет или даже двух-трех десятилетий крайне рискованные инвестиции, как и слабый приток высококачественного человеческого капитала — факторы не слишком значимые, чтобы создать «великое расхождение». Но политологи Джонатан Хартлин и Джордж Холмс независимо друг от друга приходят к схожему выводу — все это позволило «размыть» местную элиту, сделать ее менее гомогенной, чем у соседей по острову. Это формирование устойчивых секторальных элитных групп произошло еще до прихода к власти Трухильо, который стал использовать этот фактор, чтобы удержаться у власти.

Хартлин соглашается, что диктатор Трухильо, конечно, как и его предшественники, предпочел продвинуть своих друзей и членов семьи на значимые государственные посты, а прямых оппонентов без жалости репрессировал. Однако также он понимал, что для долгосрочного удержания власти — что и показывает опыт предыдущих десятилетий в Доминикане — этого недостаточно, ему нужны хоть какие-то союзники, на которых он мог бы дополнительно опереться. Говоря терминами политической науки, у Трухильо сформировался запрос на широкую элитную коалицию. Главным отличием Доминиканской Республики от Гаити стало именно то, что в стране оказалось достаточно потенциальных групп, которые могли бы войти в элитную коалицию и не передраться друг с другом. Эти группы состояли из потомков иммигрантов, накопивших капиталы уже на острове, а также американских бизнесменов, вложившихся в экономику республики во время ее оккупации войсками США. Вовлечение в политику этих групп расширило социальную базу Трухильо и подтолкнуло модернизацию Доминиканы.

Как показывает Джордж Холмс, одной из таких групп — выходцам из бизнес-кругов Сантьяго, второго по численности города Доминиканы, — удалось продавить «зеленую» повестку на государственном уровне. Еще в 1920-е годы адвокат Хуан Батист Перес Рансьер и геодезист Мигель Канела-и-Ласаро смогли настоять на введении первых лесозащитных мер: Торговая палата Сантьяго выкупила землю, где развернулись лесозаготовки, и создала на ней едва ли не первый в Доминикане заповедник. К этому ее подтолкнули не столько альтруистические, сколько коммерческие соображения. Провинция Сантьяго в то время была наиболее «распаханной» областью республики — стремительное сокращение лесных площадей ухудшало почву и в перспективе грозило сельскохозяйственному бизнесу серьезными убытками.

Так при Трухильо оказались тесно увязаны вопросы модернизации и экологии, а главное — правильно расставлены стимулы, игнорировать которые диктатору было бы себе в убыток. Экологические лозунги находили отклик в сердцах широкого круга доминиканцев, обеспечивая дополнительный источник легитимности почти бессменному президенту. Сохранение лесов Доминиканы стало козырем соратников Трухильо и на международной арене, привлекающим зарубежные инвестиции и даже туристов. Выгоды проэкологической политики оказались столь высоки, что ей следовали и преемники Трухильо.

Так, Джонатан Хартлин показывает, что уже при Балагере «зеленый вопрос» стал неотъемлемой частью партийных избирательных кампаний. К примеру, в манифесте правящей сегодня Доминиканской партии освобождения экологическая устойчивость значится как приоритетная цель. Более того, общественные движения «зеленых», изначально неполитические, а потому избежавшие внимания диктаторов, с середины 1980-х набирают силу, политизируются, требуют перемен уже не только в зеленой политике, но и в обеспечении прав и свобод и, таким образом, становятся двигателем демократизации Доминиканы.

Что касается Гаити, то будь даже Папа Док более миролюбив, ему все равно не на кого было бы опереться для удержания власти, помимо силовых структур, армии и ближайших родственников. Причина «расхождения» между Гаити и Доминиканой как раз и заключается в том, что на западе острова отсутствовали возможности для формирования элитных групп, способных не враждовать, а сотрудничать друг с другом ради выгоды всей страны. Даже если и находились зарубежные бизнесмены, желавшие инвестировать в экономику Гаити, им для преодоления конституционного запрета на владение землей иностранцами приходилось вступать в брак с местными жителями, тем самым вовлекаясь в многовековые распри.

Спасительные для Доминиканы зарубежные инвестиции на Гаити почти не поступали, высококачественный человечески капитал из страны эмигрировал или становился жертвой очередного диктатора, даже американская оккупация острова не помогла — США в Гаити занимались скорее ограничением мифической немецкой экспансии в Латинской Америке, чем реальной охраной интересов остатков американских корпораций на острове. Совокупность этих факторов стала для Гаити решающей.

Михаил Комин, Татьяна Трофимова