Цари, царям, царями, о царях

Более двухсот лет назад, 4 сентября 1802 года, молодой немецкий учитель Георг Фридрих Гротефенд представил перед Академией наук в Гёттингене доклад, положивший начало расшифровке древнеперсидского клинописного письма.

Французский писатель Раймон Шваб в 1950 году опубликовал книгу «La Renaissance Orientale», посвященную всплеску интереса к Востоку в Европе XVIII-XIX века. Одно из самых часто цитируемых мест этой книги звучит так: «Мир стал по-настоящему круглым только после 1771 года». В упомянутом 1771 году Абрахам Анкетиль-Дюперрон опубликовал трехтомный перевод «Авесты», священных текстов зороастрийцев, на французском языке. Так европейцы впервые познакомились с религией, находившейся вне иудео-христианской и греко-римской традиции. По мнению Шваба, интеллектуальная карта мира перестала быть наполовину пустой, Восток и Запад наконец-то встретились. Но между Индией и Европой находится огромная часть суши, Передняя Азия, древняя культура, точнее, культуры которой оставались непроницаемы для Запада. И вот 4 сентября 1802 года молодой немецкий учитель по имени Георг-Фридрих Гротефенд направил в адрес Геттингенской академии наук написанную на латыни статью «Praevia de cuneatis, quas vocant, inscriptionibus Persepolitanis legendis et explicandis relation» («Предварительный доклад о прочтении и переводе так называемых клинописных надписей из Персеполя»).

С одной стороны, Гротефенд (1775-1853) был наследником мощной критической и аналитической традиции работы с языками и победой он был обязан своим предшественникам. С другой стороны, его работа оказалась революционной: он первый сумел прочесть и перевести клинописный текст. Его усилия дали возможность сотням других ученых заняться древними языками Передней Азии и открыть для Запада не один новый мир, а множество: шумеров, эламцев, аккадцев, ассирийцев и т.д.

Согласно легенде, все началось очень по-немецки — со спора в пивной. Гротефенд, с 1797 года преподававший латынь в одной из геттингенских школ, обсуждал со своими друзьями рисунки, сделанные в 1765 году Карстеном Нибуром в Персеполе, на руинах столицы царя Дария. Нибур, немецкий путешественник и картограф на датской службе, не только привез в Европу архитектурные планы и чертежи, но и скопировал рельефы, а также увиденные в Персеполе клинописные надписи. К счастью для Гротефенда Нибур до отъезда в Азию преподавал в Геттингене, и альма-матер располагала копиями его рисунков. Гротефенд принял вызов кого-то из собеседников в пивной и заявил, что сумеет прочитать персепольские надписи.

В «Предварительном докладе» Гротефенд опирался на умозаключения, по крайней мере, пятерых своих предшественников. Первый из них – Пьетро делла Валле, итальянский аристократ, авантюрист, коллекционер, один из первых европейцев Нового времени, повидавший Вавилон, Ниневию и Персеполь. Делла Валле привез с собой в Рим довольно много образцов клинописи, которые послужили многим и многим исследователям после него. Но, что еще важнее, он показал, что клинопись – это род письменности, и запись велась слева направо: широкий край клина всегда был слева, узкий справа. Далее Гротефенд обратился к наблюдениям Карстена Нибура. Нибур сумел выделить в персепольских надписях три разных письменности, использовавших клинопись. Теперь они известны как древнеперсидская, эламская и аккадская (ассиро-вавилонская). Нибур этого не мог знать и назвал их «классами», пронумеровав их от I до III. Из двух статей датского епископа и видного историка Фридриха Мюнтера, напечатанных в 1798 году, Гротефенд вынес чрезвычайно важные положения. Так, Мюнтер доказал, что скопированная Нибуром надпись состоит из трех записей, сделанных тремя разными способами, вероятнее всего, на трех языках. Класс I – это алфавитное письмо (и датский епископ правильно предположил, что использованный язык – древнеперсидский), класс II – слоговое, класс III – идеографическое. Только в середине XIX века ученые сумели определить языки двух остальных классов. Класс II – эламский, точнее, новоэламский, класс III – аккадский.

Из книги упоминавшегося в начале этой статьи Анкетиля-Дюперрона Гротефенд извлек сведения о звучании древнеперсидских имен. Наконец, в работе другого французского лингвиста – барона Сильвестра де Саси – Гротефенд вычитал стандартный персидский титул «великий царь, царь царей».

Вооруженный этими разрозненными сведениями, Гротефенд приступил к работе. Прежде всего он подтвердил гипотезу епископа Мюнтера об использовании древнеперсидского языка. Гротефенд рассуждал так: раз Персеполь – столица персов, и этот народ покорил половину Передней Азии, то наверняка центральная надпись – главная, сделанная по-персидски, а сбоку от нее расположены переводы на главные языки побежденных народов. Поскольку в центральной части использовалось минимальное количество знаков – около 40, то логично счесть ее алфавитной. Слоговое письмо требует, как правило, большего количества знаков (и действительно, в новоэламской клинописи в ходу было от 120 до 150 символов). 

Затем Гротефенд посчитал частоту встречаемости символов, убедился, что восемь попадаются очень часто, и какие-нибудь два непременно есть в каждом слове (деление на слова обнаружил еще Мюнтер, обративший внимание на особый диагональный значок, разделявший короткие группы символов). Вероятнее всего, это – гласные. Далее, ученый сосредоточился на выделении повторямых символов в поисках стандартного титула, выявленного Сильвестром де Саси – «великий царь, царь царей». Так ему удалось найти слово «царь» и обнаружить одну вариацию в последовательности знаков, вероятнее всего означавшую склонение слова «царь» в родительном падеже – «царя».

В расширенном варианте титулование, описанное де Саси, звучало так: «X, великий царь, царь царей, царь стран A и B, сын Y, великого царя, царя царей». Гротефенд обнаружил, что в его копиях персепольских надписей есть необычная последовательность. Для наглядности сократим формулу и получим вот что:

X (царь), сын Z.

Y (царь), сын X (царя).

Гротефенд предположил, что Z был не царского рода, но основал династию. Благо персидская история и генеалогия царей были уже известны в начале XIX века, ученый нашел два эпизода престолонаследия, удовлетворявшие его формуле: а) Камбис I - Кир II – Камбиc II; б) Гистасп – Дарий – Ксеркс. Гротефенд отверг вариант а) по простой причине – совпадение инициалов у всех царей. В его надписи инициалы не совпадали. В пользу варианта б) говорил и тот факт, что Гистасп не был царем в отличие от своих сына и внука. Таким образом, Гротефенд первым сумел целиком прочитать две короткие клинописные надписи.

Гротефенд написал статью о дешифровке («Предварительный доклад») в 1802 году и направил ее Геттингенской академии наук. Большого интереса она не вызвала, ее даже не напечатали: возможно, молодость и полное отсутствие собственных титулов у ученого сыграли отрицательную роль. В 1805 году Гротефенду удалось опубликовать доклад в несколько расширенном виде, и на этот раз ее заметили. В дальнейшем он пытался развить свои достижения, но подросло новое поколение лингвистов, они нашли грубые ошибки в поздних статьях Гротефенда, и он отошел от работы над клинописными текстами. Он умер в 1853 году, забытый коллегами. Впрочем, до самой старости он продолжал работать в школе, дослужившись до директора, так что, по крайней мере, он не прозябал в неизвестности. К слову, до очень преклонных лет дожил и Карстен Нибур, без рисунков которого Гротефенд не преуспел бы. О Нибуре тоже все забыли, хотя его книгу о путешествиях по Аравийскому полуострову читал во время египетского похода Наполеон Бонапарт.

Мы еще вернемся к научным наследникам Гротефенда, а пока ненадолго обратимся к Наполеону Бонапарту, чье неукротимое любопытство сыграло не последнюю роль в расшифровке древних письмен. В египетский поход он взял с собой не только армию, но и группу ученых, среди которых, в частности, оказались выдающийся математик и физик Жан Батист Фурье и химик Клод Луи Бертолле. Известный анекдот гласит, что перед началом очередной битвы с мамелюками Наполеон, желая уберечь ценное и беззащитное, скомандовал: «Ослов и ученых на середину!».

Помимо естествоиспытателей в составе экспедиции были художники и граверы, в том числе Доминик Виван Денон, прекрасный рисовальщик и знаток древностей, впоследствии первый директор Лувра. Денон ввел повальную моду на Древний Египет в Европе, опубликовав двухтомный отчет о путешествиях по Нилу. Его книга опеределила судьбы многих будущих египтологов, в том числе Жана-Франсуа Шампольона, которому удалось в 1822 году расшифровать иероглифическую надпись на Розеттском камне. Примечательно, что одним из учителей Шампольона был уже известный нам Сильвестр де Саси. Барон де Саси был убежденным роялистом, а Шампольон – бонапартистом, но диаметрально противоположные политические взгляды не мешали им заниматься наукой вместе.

Именно де Саси удалось первому выявить имена собственные в демотической части Розеттского камня (эта стела, как и персепольские надписи, содержала текст, записанный тремя разными способами – по-древнеегипетски иероглифами, по-древнеегипетски демотическим письмом (скорописью) и по-древнегречески алфавитом). По стечению обстоятельств де Саси сделал свой вклад в дешифровку иероглифов в том же 1802 году, когда Гротефенд написал «Предварительный доклад» о клинописи. Мы специально остановливаемся на этом эпизоде, потому что важно помнить о том, что безусловно блестящие исследователи и новаторы Гротефенд и Шампольон не работали в вакууме, они опирались на разыскания своих блистательных и незаслуженно забытых учителей и предшественников.

Вернемся снова к Гротефенду. В 1823 году, то есть год спустя после расшифровки Розеттского камня Шампольоном, Антуан Жан де Сен-Мартен, еще один блестящий французский лингвист и востоковед, один из основоположников арменистики, подтвердил предложенное Гротефендом чтение имени Ксеркс. Он изучал алебастровую вазу, на которой имя великого царя было записано тремя разными видами клинописи, в том числе древнеперсидской, и вдобавок египетскими иероглифами. Опираясь на изыскания Гротефенда, французский ученый сумел прочитать имя и титул царя. Для верности Сен-Мартен обратился к Шампольону, и тот подтвердил, что иероглифы на вазе содержат все ту же формулу: «Ксеркс, великий царь».

В том же 1823 году выдающийся датский лингвист Расмус Раск, один из основоположников сравнительного языкознания и индоевропеистики, доказал, что авестийский язык родственен как санскриту, так и древнеперсидскому языку. Обосновав этот тезис, Раск уточнил чтение нескольких букв древнеперсидского алфавита и исправил ряд ошибок Гротефенда. Опираясь на достижения Сен-Мартена, Раска и, разумеется, Гротефенда, немецкие и французские ученые завершили расшифровку древнеперсидского письма к концу 1830-х годов.

Поразительно, что во второй половине 1830-х годов древнеперсидскую клинопись удалось самостоятельно расшифровать еще одному человеку, Генри Роулинсону, невероятно одаренному лингвисту и искателю приключений, офицеру на британской службе в Индии. Роулинсон, чья биография читается как авантюрный роман, ничего не знал о трудах Гротефенда, Раска и Сен-Мартена. Он совершенно самостоятельно взялся прочитать монументальную трехъязычную надпись, оставленную на скале в месте под названием Бехистун. Даже скопировать этот гигантский текст было крайне трудно, но Роулинсон придумал, как это сделать, использовав примитивное альпинистские оборудование.

По странному совпадению английский исследователь в точности повторил логические шаги Гротефенда, не зная о них: выделил предположительно алфавитную запись, установил, где в ней встречается царский титул, и нашел последовательность Гистасп-Дарий-Ксеркс. Таким образом, он сумел прочесть первые строки Бехистунской надписи. Впоследствии, вернувшись в Лондон, Роулинсон узнал о трудах своих предшественников и современников и убедился в правильности своей работы. В дальнейшем он участвовал в дешировке и эламского, и аккадского письма, проделал гигантскую работу по каталогизации и изданию клинописных надписей, стал популярнейшим лектором и любимцем публики.

В самом конце XIX века, когда археологи и лингвисты открыли для публики целый новый мир древней Передней Азии, настало время для написания истории новых дисциплин: ассириологии, иранистики и так далее. Тогда-то о Гротефенде вспомнили и с тех пор уже о нем всегда говорят как о первопроходце в деле расшифровки клинописи.

Юлия Штутина