«Ни мне рубля, ни мне протора»

На прошлой неделе, 21 июля, археологи впервые обнаружили берестяную грамоту в Вологде. Раскопки под руководством Игоря Кукушкина проводились в историческом центре города, на территории древнего Вологодского городища, на месте будущей застройки. Грамота датируется рубежом XIII–XIV веков. Академик Андрей Зализняк и член-корреспондент РАН Алексей Гиппиус, два крупнейших специалиста по языку берестяных грамот, уже предложили ее предварительное прочтение по фотографии:

Попросту говоря, это вполне типичная берестяная грамота: речь в ней идет о денежных расчетах между несколькими лицами. В ширину она имеет около 3,5 сантиметра и содержит четыре строчки текста.

В земле береста со временем сворачивается в свитки из-за естественных процессов. После извлечения на свет с ней нужно оперативно произвести ряд манипуляций, чтобы, с одной стороны, предотвратить ее разрушение, а с другой — сделать возможным ее разворачивание и прочтение. Только что найденную бересту, промыв, фотографируют в свернутом и развернутом виде в разных режимах, чтобы изучать ее содержание по этим фотографиям, не тревожа лишний раз сам артефакт. Все необходимые операции проделали специалисты Вологодского филиала Научно-реставрационного центра имени Грабаря.

В обнаружении берестяной грамоты в Вологде, в общем-то, нет ничего неожиданного. Прежде археологи уже находили здесь железные писала — инструменты для процарапывания букв на бересте. Вплоть до конца XIV века Вологда относилась к Новгородской земле, и хотя писание на бересте не является специфически древненовгородской практикой, именно здесь, на Русском Севере, оно, по-видимому, получило наибольшее развитие. Знаменитый вологодский говор доныне сохраняет в себе некоторые черты древненовгородского диалекта, который в XI–XV веках существенно отличался от остального древнерусского языка (гораздо сильнее, чем язык Киева от языка Владимиро-Суздальского и Московского княжеств той эпохи).

С другой стороны, такая находка — большое везение. Археологическая береста очень хрупка. В Новгороде берестяных грамот найдено больше тысячи — там специфическая почва, которая консервирует органику. Вероятно, в других землях на бересте тоже писали, но тамошние грамоты попросту сгнили или истлели. Тем не менее, берестяные грамоты находили и в Пскове (восемь штук), и в Смоленске (16 штук), и в Нижнем Новгороде (одна), и в Старой Рязани (одна), и даже Звенигороде Галицком Львовской области Украины (три). Всякий раз эти находки были связаны с какими-то локальными почвенными «аномалиями». Так было и в вологодском случае: почва на том участке, где нашли грамоту, не такая, как на окружающих участках.

Вологодская находка состоялась меньше чем за неделю до 64-й годовщины обнаружения в Новгороде первой берестяной грамоты (26 июля 1951 года, экспедиция Артемия Арциховского, Неревский раскоп). Теперь, когда грамот найдено уже больше тысячи, они в совокупности составляют сравнительно новый и исключительно ценный исторический источник. В отличие от летописей, которые повествуют преимущественно о деяниях князей, бояр и первосвятителей, о войнах, явлении комет, строительстве городов и церквей, в берестяных грамотах запечатлена древнерусская повседневная жизнь: хозяйственные дела, торговые сделки, семейные отношения (известны бересты — любовные письма и бересты — жалобы жен на мужей), обучение грамоте и даже детские развлечения (таковы грамоты Онфима — шести-семилетнего мальчика, жившего в Новгороде в XIII веке, от которого осталось полтора десятка берест с рисунками и учебными упражнениями).

Кроме того, берестяные грамоты, в отличие от летописей и других традиционных источников, сохранили не книжный язык, испытавший сильное влияние церковнославянского, а обиходный, максимально приближенный к разговорному древнерусский язык. Именно по берестяным грамотам академик Андрей Зализняк в 1980–1990-е годы реконструировал древненовгородский диалект и прояснил многие прежде загадочные моменты в формировании современного русского языка. Оказалось, что наша нынешняя система языковых правил состоит примерно поровну из наддиалектных (общих для древнерусского языка) и древненовгородских норм. К числу последних относится, например, отсутствие чередований типа «рука — в руце», «нога — на нозе» (мы говорим и пишем: «в руке», «на ноге»), сохранившихся в украинском («в руцi», «на нозi») и белорусском («у руцэ», «на назе»); мы «по-новгородски» говорим и пишем «в земле», «по душе», а не «в земли», «по души», как было принято в наддиалектном древнерусском (в нынешнем украинском: «в землi», «до душi»; в белорусском: «у зямлi», «па душы»); и таких примеров еще очень много.

Вологодская находка — это, конечно, не прорыв для исторической науки, но все же очень важное для нее событие. Во-первых, снова расширена география берестяных грамот, и теперь есть еще больше оснований утверждать, что в Древней Руси этот способ коммуникации был распространен весьма широко. А во-вторых, содержание найденной бересты — первое прямое свидетельство довольно развитых деловых отношений в Вологде в XIII–XIV веках. Это, возможно, позволит уточнить представления историков о древнем значении Вологды и лучше понять, почему «низовские» (тверские и московские) князья так упорно боролись за нее с Новгородом.

Артём Ефимов