Когда личная выгода снижает общую эффективность
Обвинениями в оппортунизме любят бросаться друг в друга политические противники, в устах бывших союзников это слово становится синонимом предательства, а в быту — подлости. Последнее не так уж далеко от того смысла, которым наполняют этот термин экономисты. Оказывается, личная подлость дорого обходится экономике, а лучшие материальные стимулы могут только поощрять оппортуническое поведение. Как институты предупреждают его и борются с последствиями?
Это совместный блог N + 1 и Российской экономической школы. В предыдущем цикле статей мы писали о нобелевских лауреатах по экономике. Премию 2024 года присудили за исследования институтов — им посвящена следующая серия блога, «Институциональный словарь», в которой мы рассказываем об основных понятиях институциональной экономики.
«Быть может, вы обвините меня в оппортунизме! Знаю, это слово одиозно, и все же я возьму на себя смелость утверждать, что за этим чужеродным выражением на самом деле скрывается реальная политика», — заявлял лидер республиканцев Леон Гамбетта во время выступления в 1880 году в парламенте Франции. Тогда он требовал ввести всеобщие права человека, свободу прессы и собраний, привлечь присяжных к политическим судебным процессам и отделить церковь от государства, и при этом призывал к национальному единению и ради этого шел на компромиссы с теми, кто эти идеи не разделял.
Оппортунистом Гамбетту прозвали его противники из числа более радикально настроенных членов Республиканской партии, которые осуждали его тактические уступки монархистам. Но политик попытался использовать этот ярлык себе на пользу — он подчеркивал, что для каждой реформы нужен подходящийОт французского opportun — своевременный. момент, а требовать стремительных и резких изменений безответственно. Историки считают, что термин оппортунизм впервые был использован именно в противостоянии Гамбетты с другими французскими республиканцами.
Хотя последователи Гамбетты еще долго сами называли себя оппортунистами, в политическом языке за словом «оппортунизм» закрепилась негативная коннотация. Термин часто отождествляется с беспринципностью, приспособленчеством и соглашением с идейными противниками. Экономисты, заимствовав понятие «оппортунизм» из политики, стали трактовать его куда шире и применять к описанию поведения всех людей, и еще усилили его негативное содержание. Преследование собственной выгоды путем коварства и лжи — так определял оппортунизм Оливер Уильямсон, классик новой институциональной теории и лауреат Нобелевской премии по экономике 2009 года.
Именно с подачи Уильямсона оппортунизм стал одним из базовых понятий институциональной экономики, но так и не получил единого и четкого определения. Часто под термином подразумевают умышленное искажение или сокрытие информации от контрагента с целью максимизировать собственный выигрыш (причем в ущерб противоположной стороне).
Уильямсон настаивал, что оппортунизм должен быть базовой предпосылкой при анализе поведения экономических агентов — наравне с ограниченной рациональностью, которая подразумевает, что люди не обладают всей полнотой информации и не могут проанализировать все возможные опции, чтобы выбрать наиболее выгодную для себя линию поведения.
Это не означает, что оппортунизм, как и ограниченная рациональность, свойственен абсолютно всем и всегда, подчеркивал Уильямсон. Большинство людей очень редко или никогда не думают о том, чтобы повести себя оппортунистически, потому что дорожат своими социальными связями. Но это хорошо социализированное большинство нужно защищать от оппортунистов, готовых на все в погоне за своей выгодой.
В теории контрактов принято выделять оппортунистическое поведение ex ante и ex post (то есть до и после заключения сделки). В первом случае соискатель может приукрасить свои навыки, чтобы получить работу, продавец подержанного автомобиля — умолчать о неполадках, чтобы выручить больше денег, а владелец бизнеса — скрыть финансовые проблемы от потенциальных инвесторов. Ex post оппортунизм — это, как правило, нарушение уже заключенного контракта ради собственной выгоды. Такой оппортунизм может проявляться в ситуации морального риска (о нем мы писали в предыдущем выпуске) — то есть когда экономический агент не несет полную ответственность за свои риски и издержки. Тогда из-за оппортунистического поведения часть издержек может понести его контрагент.
Экономист Дэвид Роуз в книге «Моральные основы экономического поведения» выделяет три уровня ex post оппортунизма. Первый — прямое невыполнение взятых на себя обязательств. Отследить и предотвратить такое поведение нетрудно: оно сразу заметно, сказывается на репутации и может навлечь штрафные санкции.
Второй уровень — соблюдение буквы, но не духа контракта: в такой ситуации контрагент формально придерживается договоренности, но в действительности преследует только собственные интересы в ущерб второй стороне. Например, договор пациента с частной клиникой подразумевает, что оказанные услуги позволят выявить и вылечить заболевание. Но в реальности врачи, которые формально оказывают описанные в контракте услуги, могут назначать пациенту лишние обследования, чтобы увеличить выручку клиники. Выявить такой оппортунизм труднее: нужен тщательный мониторинг, а разбирательство потребует серьезных доказательств. Превентивные меры в такой ситуации могут быть связаны с большими издержками — в примере с клиникой пациенту может потребоваться мнение независимого медика, который оценит, обоснованы ли назначения лечащего врача. А чем дороже предотвращение и выявление оппортунизма, тем ниже вероятность того, что сделка вообще совершится — в итоге это означает потери для всей экономики.
Но третий вид оппортунистического поведения ex post может быть еще опаснее, предупреждает Роуз. Он описывает его так: контрагент соблюдает и букву, и дух контракта, но умышленно прикладывает меньше усилий, чем мог бы потенциально. В таком случае вторая сторона выигрывает меньше, чем могла бы, то есть снижается и общая эффективность. Можно представить наемного сотрудника, который выполняет все KPI и приносит компании пользу, но при этом не использует весь свой потенциал — например, потому что бережет самые интересные идеи для собственного проекта или просто не хочет напрягаться на работе. Отследить и наказать такой оппортунизм практически невозможно, но при этом он может существенно снижать производительность.
Дэвид Роуз все же предлагает вариант противодействия всем трем видам оппортунизма, пусть и неожиданный для экономиста: отвращать людей от оппортунистического поведения должны не штрафные санкции, а чувство вины. Но как заставить людей его испытывать — особенно если их оппортунизм не виден невооруженным глазом? Роуз полагает, что в этом способна помочь культура через распространение ценностей.
Но большинство экономистов, рассуждая о предотвращении оппортунизма, все же отводят главную роль институтам:
Чаще всего в контексте защиты от оппортунизма речь идет о контрактах: какими должны быть их условия, как обеспечить их соблюдение и оптимальным образом применять позитивные стимулы и штрафные санкции. Одна из классических проблем — как акционерам компании выстроить отношения с менеджментом таким образом, чтобы управленцы работали на благо бизнеса, не вели бы себя оппортунистически и были бы готовы рисковать, когда это нужно для развития компании.
Большие материальные стимулы могут подталкивать к чрезмерно рискованным оппортунистическим решениям. Так, после финансового кризиса 2008 года регуляторы и эксперты указывали, что система премий во многих банках и финансовых компаниях гарантировала менеджерам вознаграждение за быстрый рост, но фактически защищала их от личных потерь в случае проблем компании. Многие банкиры получали бонусы даже по итогам кризисного 2008 года, хотя акционеры несли огромные потери. И даже если бонусы предполагали, что менеджмент получает акции компании, у многих управленцев, включая команды знаменитых рухнувших Bear Stearns и Lehman Brothers, была возможность регулярно продавать свои акции и опционы, так что они успевали «выйти в кэш», пока акции торговались на пике, и избежали потерь. Тогда экономисты рекомендовали привязывать премии не к краткосрочным показателям вроде квартальной прибыли, а к долгосрочным результатам, причем исходить из интересов всех инвесторов и кредиторов, а не только контролирующих акционеров.
В целом во многих ситуациях мониторинг и наказание ex post обычно труднее и дороже, чем создание правильных стимулов ex ante. Институционалисты, включая Оливера Уильямсона, обычно рекомендуют делать упор именно на них. Впрочем, и подготовка подробных контрактов тоже связана с издержками. Экономики с низким уровнем доверия проигрывают в эффективности в том числе потому, что экономические агенты, опасаясь оппортунизма, вынуждены тратить ресурсы на различные виды защиты: подробнейшие договоры, предоплату, поручительства, страховку и многое другое, что усложняет институциональную среду. Напротив, при более высоком уровне доверия институты могли бы упрощать взаимодействие и в большей мере способствовать экономическому развитию.