Что стало причиной ошибки Вронского на скачках в Красном Селе
Почему судьба Анны и Вронского решилась именно во время мазурки? Что нам говорит о Вронском его участие в скачках? Почему дочь Анны от Вронского могла иметь только одну фамилию — Каренина? В книге «Подлинная история Анны Карениной» (издательство «АСТ») литературовед Павел Басинский исследует исторический, культурный и социальный контексты второй половины XIX века, чтобы объяснить непонятные современному читателю детали романа. Книга вошла в длинный список премии «Просветитель» 2024 года. Предлагаем вам ознакомиться с фрагментом о сцене скачек стипль-чез, в которых участвовал Алексей Вронский.
Страницы романа, посвященные описанию скачек в Красном Селе в июле 1872 года, — это шедевр Толстого. Перечитывать их можно бесконечно. И каждый раз открываются новые смыслы. Мы заранее знаем, что произойдет: падение лошади Вронского Фру-Фру; волнение Анны, которое она не сможет скрыть; ярость Вронского, понимающего, что он проиграл скачки, и избивающего ногой несчастное животное со сломанным хребтом; бессильная злость Каренина на жену, скомпрометировавшую его в глазах света; их объяснение в карете. Мы все знаем и тем не менее перечитываем эти страницы как будто заново.
И еще сцена скачек в Красном Селе, как и сцена бала в Москве, словно писалась Толстым специально для кинематографа. Поэтому ни один из мировых режиссеров, экранизировавших «Анну Каренину», не пропустил этой сцены.
Но все-таки давайте перечитаем ее заново.
Толстой настолько подробно описывает эти скачки, что в некоторых статьях об «Анне Карениной» уверенно говорится, что он лично на них присутствовал. Это не так. Толстой редко бывал в Петербурге и никогда не был на скачках в Красном Селе. Конкретно в июле 1872 года он находился в Ясной Поляне, затем поездом отправился в Нижний Новгород, а оттуда пароходом в Самару. Лето Толстой провел на своем самарском хуторе. Однако описание красносельских скачек кажется настолько достоверным, что возникает «эффект присутствия» автора.
Красносельские скачки 1872 года не были первыми. Они были учреждены великим князем Николаем Николаевичем Старшим еще в 1857 году. Проект и смету для устройства открытого манежа в Красном Селе составил выдающийся архитектор А.И. Штакеншнейдер. До 1872 года скачки были «обязательными» и только на строевых лошадях. Офицер имел право одолжить лошадь у своего товарища, но только строевую.
Между тем флигель-адъютант Вронский принимает участие в скачках не только не на строевой лошади, но на лошади, которую он впервые видит в день скачек.
Английская кобыла Фру-Фру, специально купленная им для скачек и доставленная из Царского Села, ни разу не была объезжена Вронским. Ее подготовкой занимался тренер-англичанин. Вронский знакомится с Фру-Фру всего лишь за несколько часов до соревнования, причем англичанин не советует ему делать и этого, чтобы не волновать Фру-Фру встречей с незнакомым человеком.
В 1872 году великий князь Николай Николаевич в целях развития скакового спорта учредил ежегодные «добровольные» скачки для всех желающих офицеров всей гвардейской и армейской кавалерии и конной артиллерии, гвардейской и полевой конной артиллерии и всех казачьих войск на лошадях любых пород при условии, что они родились в России.
Согласно высочайшему повелению, «тех офицеров, которые пожелают участвовать в упомянутой скачке, из войск, расположенных вне Петербургского военного округа, и которые будут отправлены для этого с лошадьми в Красное Село, со времени отправления их и до возвращения в свои части считать во временной командировке». Этим офицерам выдавали прогонные деньги, а лошадей их перевозили за казенный счет.
У «добровольных» скачек был внушительный призовой фонд: первый приз — ценная вещь и 3000 рублей; второй приз — также ценная вещь и 1700 рублей; третий приз — ценная вещь и 700 рублей...
А вот тотализаторы не разрешались. Современник пишет: «Желание определенной части публики придать скачкам азартный характер, устроить тотализатор встретили со стороны комитета скачек решительный отпор. Это пожелание было названо „безнравственным“».
Специально для первых скачек в июле 1872 года (стипль-чез, вид конного соревнования, который возник в Англии в 1792 году) был устроен круг в виде эллипса в четыре версты с естественными и искусственными препятствиями:
Вес ездока с седлом, уздечкой и хлыстом должен был быть не менее 4 пудов 25 фунтов (чуть меньше 77 килограмм). Перед скачкой ездока взвешивали с полной экипировкой, и если его вес оказывался меньше, то его дополняли довесками. Повторное взвешивание проводилось среди победителей после окончания скачки.
Вронский в день скачек идет в полковой ресторан и съедает ростбиф, но воздерживается от всего мучного. Он не беспокоится за свой вес, то есть он не больше, но и не меньше положенного. А вот то, что в ресторане он выпивает херес, — это перебор. В состоянии алкогольного опьянения участвовать в скачках было нельзя. Но до скачек еще несколько часов, и Вронский не волнуется на этот счет. Тем не менее он отказывается выпить водки с соседом по лагерной квартире (чухонской избе) Петрицким.
О кличке лошади Вронского... Почему Фру-Фру? Первое, что приходит в голову, — это звукоподражание фырканья лошади: «фру-фру». Но дамы XIX века под «фру-фру» подразумевали нечто совсем иное. Термин frou-frou родился во Франции. Это звукосочетание означало шелест дорогого шелка. Так шуршали турнюры (шелковые накладки сзади ниже талии) на платьях аристократок. В 1869 году в Париже с успехом прошла пьеса Людовика Галеви и Анри Мельяка «Фру-фру», где главную роль исполнила Сара Бернар.
Турнюры доставляли дамам серьезные неудобства. Например, с ними было проблематично сидеть на стульях и в креслах так, чтобы их не измять. Но считалось, что шелест шелка, да еще и на таком пикантном месте, манит за собой мужчин. В середине XIX века во Франции популярной была песенка: «Frou-frou, frou-frou par son jupon la femme...»*«Юбкой своей женщина будоражит душу мужскую...» (фр.) Герой повести Толстого «Крейцерова соната» Василий Позднышев возмущается этой дамской уловкой. С негодованием отзывается о ней и герой романа Достоевского «Подросток» Аркадий Долгорукий: «Они сзади себе открыто фру-фру подкладывают, чтоб показать, что бельфам!»
У английской кобылы Вронского есть только один серьезный конкурент — жеребец по кличке Гладиатор офицера Махотина. Англичанин, тренер Фру-Фру, отдает предпочтение Гладиатору. «Если бы вы ехали на нем, я бы за вас держал», — говорит он Вронскому. «Фру-Фру нервнее, он сильнее», — возражает Вронский, уверенный в своей победе. Таким образом это будет соревнование не только двух лошадей, но и двух природных качеств, двух характеров — женского и мужского. И победила бы, вероятно, Фру-Фру, если бы Вронский не сломал ей хребет, забыв приподняться над седлом на стременах во время прыжка.
Но как опытный наездник мог допустить такую серьезную ошибку? Это объяснимо. Перед скачками он узнает о беременности Анны и получает письмо от матери, в котором она осуждает его связь с Карениной. Мысли его, кроме скачек, заняты еще и Анной. Так что и хребет Фру-Фру ломает не только он.
Ездок во время скачек сломать хребет лошади практически не может. Или это редчайший случай, которого не было не только во время скачек 1872 года, но и раньше. Это придумал Толстой.
Стипль-чез, скачки с искусственными препятствиями, популярны сегодня в Англии и США. На них выигрываются призы в миллионы долларов. Но для таких соревнований и тренируют специальных лошадей, с которыми работают специальные жокеи. Красносельские скачки 1872 года были новаторством для России. В них участвовали скаковые лошади, не подготовленные для подобного состязания. Слабо подготовленными были и жокеи. Напомню еще раз: Вронский ни разу не садился на Фру-Фру до старта.
Стипль-чез сегодня являются самыми опасными и травматичными скачками в мире. Наиболее частый случай гибели лошадей — это сломанная при падении шея. Сломанный позвоночник, да еще и по вине ездока, — случай крайне редкий, почти невозможный. Толстой описал в романе то, чего не было на самом деле, но что теоретически могло быть.
Скачки были несчастливы, и из семнадцати человек попадало и разбилось больше половины. К концу скачек все были в волнении, которое еще более увеличилось тем, что государь был недоволен.
А это правда. Из 32 участников первых скачек в Красном Селе до финиша дошли 15, остальные 17 не могли преодолеть препятствия и упали вместе с лошадьми. Прототипом Вронского был князь Голицын, который лидировал, но упал на последнем препятствии, что было особенно обидно. Однако ни князь, ни его лошадь не получили серьезных травм.
Но зачем же было Толстому придумывать этот страшный финал с гибелью лошади?
Да потому, что мы наблюдаем эти скачки не только глазами зрителей, среди которых император Александр II, и не только глазами Анны, которая видит среди участников одного Вронского, но и глазами ее супруга Каренина.
Первое падение Кузовлева на реке взволновало всех, но Алексей Александрович видел ясно на бледном торжествующем лице Анны, что тот, на кого она смотрела, не упал. Когда, после того как Махотин и Вронский перескочили большой барьер, следующий офицер упал тут же на голову и разбился замертво и шорох ужаса пронесся по всей публике, Алексей Александрович видел, что Анна даже не заметила этого и с трудом поняла, о чем заговорили вокруг нее. Но он все чаще и чаще и с большим упорством вглядывался в нее. Анна, вся поглощенная зрелищем скакавшего Вронского, почувствовала сбоку устремленный на себя взгляд холодных глаз своего мужа. Она оглянулась на мгновение, вопросительно посмотрела на него и, слегка нахмурившись, опять отвернулась.
«Ах, мне все равно», — как будто сказала она ему и уже более ни разу не взглядывала на него.
Гениальность сцены скачек заключается в том, что мы видим происходящее глазами разных людей и с разных ракурсов. Но среди этих людей нет человека, который способен понять происходящее в целом, соединить в своем зрении все пары зеркал. Это… сам Толстой. Он описывает то, чего не видел, но он видит это лучше тех, кто там присутствовал. Потому что он видит это в целом.
Скачки в Красном Селе являются прямым отражением того, что было на балу в Москве. Только в роли Кити теперь оказывается Каренин. И Анна опять представляет собой огромную опасность, уже не только для себя и Вронского, но и для Каренина. Опасность столь велика, что Каренин не может смотреть на скачки, он не отрывает взгляда от лица Анны, понимая, что произойдет что-то ужасное.
Но падение Фру-Фру — это и есть самое ужасное.
Канавку она перелетела, как бы не замечая. Она перелетела ее, как птица; но в это самое время Вронский, к ужасу своему, почувствовал, что, не поспев за движением лошади, он, сам не понимая как, сделал скверное, непростительное движение, опустившись на седло. Вдруг положение его изменилось, и он понял, что случилось что-то ужасное. Он не мог еще дать себе отчета о том, что случилось, как уже мелькнули подле самого его белые ноги рыжего жеребца, и Махотин на быстром скаку прошел мимо. Вронский касался одной ногой земли, и его лошадь валилась на эту ногу. Он едва успел выпростать ногу, как она упала на один бок, тяжело хрипя, и, делая, чтобы подняться, тщетные усилия своей тонкою потною шеей, она затрепыхалась на земле у его ног, как подстреленная птица. Неловкое движение, сделанное Вронским, сломало ей спину. Но это он понял гораздо после. Теперь же он видел только то, что Махотин быстро удалялся, а он, шатаясь, стоял один на грязной неподвижной земле, а пред ним, тяжело дыша, лежала Фру-Фру и, перегнув к нему голову, смотрела на него своим прелестным глазом. Все еще не понимая того, что случилось, Вронский тянул лошадь за повод. Она опять вся забилась, как рыбка, треща, крыльями седла, выпростала передние ноги, но, не в силах поднять зада, тотчас же замоталась и опять упала на бок. С изуродованным страстью лицом, бледный и с трясущеюся нижнею челюстью, Вронский ударил ее каблуком в живот и опять стал тянуть за поводья. Но она не двигалась, а, уткнув храп в землю, только смотрела на хозяина своим говорящим взглядом.
Все это мы видим глазами Вронского. И… глазами Фру-Фру. Глазами Анны мы видим только Вронского и его падение, но оно произошло так далеко от Анны, что она, даже глядя в бинокль, не может понять, что именно там произошло.
Анна, не отвечая мужу, подняла бинокль и смотрела на то место, где упал Вронский; но было так далеко и там столпилось столько народа, что ничего нельзя было разобрать. Она опустила бинокль и хотела идти; но в это время подскакал офицер и что-то докладывал государю. Анна высунулась вперед, слушая.
А теперь посмотрим на это глазами Каренина. Анна слышит доклад офицера государю о том, что случилось с Вронским. Это значит, что ложа Карениных на скачках располагается рядом с беседкой, где сидит император. Но если Анна может слышать доклад офицера императору, то почему император не может слышать, что происходит в ложе Карениных?
— Я еще раз предлагаю вам свою руку, если вы хотите идти, — сказал Алексей Александрович, дотрагиваясь до ее руки.
Она с отвращением отстранилась от него и, не взглянув ему в лицо, отвечала:
— Нет, нет, оставьте меня, я останусь.
Она видела теперь, что от места падения Вронского через круг бежал офицер к беседке. Бетси махала ему платком.
Офицер принес известие, что ездок не убился, но лошадь сломала спину.
Услыхав это, Анна быстро села и закрыла лицо веером. Алексей Александрович видел, что она плакала и не могла удержать не только слез, но и рыданий, которые поднимали ее грудь. Алексей Александрович загородил ее собою, давая ей время оправиться.
— В третий раз предлагаю вам свою руку, — сказал он чрез несколько времени, обращаясь к ней. Анна смотрела на него и не знала, что сказать.
Теперь представьте, что все это слышит император. Компрометация Кити как невесты на балу — мелкая шалость Анны в сравнении с тем, что происходит на скачках. Ярость Каренина, которую он пытается скрыть за учтивостью к жене, рядом с императорской беседкой на глазах у всех явно обнаружившую свою любовь к Вронскому, сразу становится понятной. Как и ярость Вронского, проигравшего скачки на глазах у всех и... государя.
Фру-Фру пристрелят, как пристреливали всех скаковых лошадей, уже не годных к скачкам. Что будет с Анной, мы тоже знаем.
Подробнее читайте:
Басинский, Павел Валерьевич. Подлинная история Анны Карениной / Павел Басинский. — Москва: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2022. — 379, [5] с. — (Толстой: новый взгляд).