Как учебные и рабочие коллективы помогали мигрантам освоиться в городах
В позднем СССР все больше людей из южных республик и восточных регионов страны перебирались в Москву и Ленинград. Они ехали за деньгами и хорошим образованием — и государство предоставляло такие возможности, спонсируя программы мобильности. В книге «Голоса советских окраин: Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве» (издательство «НЛО»), переведенной на русский язык Дарьей Чагановой, историк Джефф Сахадео, опираясь на устные рассказы этих людей, описывает и анализирует их индивидуальные мотивы и стратегии. И показывает эпоху, которую принято считать застойной, как время динамичных социальных трансформаций. Предлагаем вам ознакомиться с фрагментом о том, как учебные и рабочие коллективы помогали мигрантам освоиться и не сдаться на пути к успеху.
Официальные усилия по управлению миграцией в Ленинград и Москву не только сужали, но и расширяли возможности советских мигрантов с далекого Кавказа, из Средней Азии и азиатской части России. По мере того как коренное население двух столиц сокращалось и старело, растущей городской экономике требовалось все больше человеческого капитала. Исследовательские институты, государственные ведомства и предприятия постоянно искали новых сотрудников, а потребители искали услуги. Поскольку требования прописки замедляли миграцию из близлежащих регионов, работодатели отдавали предпочтение новичкам, поступившим на общесоюзную официальную работу или учебу, а также тем, кто осмелился просто появиться в Ленинграде и Москве, чтобы предложить или получить широкий спектр навыков и работы, нужный в этих крупных городахНекоторые советские социологи критиковали политику «закрытых городов» за старение городского населения, см.: Расселение и динамика населения Москвы и Московской области: Сб. ст. / под ред. Б. Хорева, Н. Матвеева. М.: МФ ГО СССР, 1981. О постоянной нехватке рабочей силы в Москве см.: Colton T. Moscow. P. 66. Исследовательница Блэр Рабль отмечает, что в Ленинграде целенаправленно принимали на работу квалифицированных рабочих из других регионов, чтобы повысить статус этого города после Второй мировой войны. См.: Ruble B. Leningrad. P. 59. . Закиров верил в необходимость желания выживать и процветать в этих хаотичных, но полезных мирах. Работа сержантом милиции, расследовавшим преступления в Москве 1970-х годов, после короткого пребывания дома во Фрунзе, аспирантура в Ленинграде 1980-х годов убедили его в том, что существует растущий разрыв между теми гражданами, которые процветали в двух столицах, и теми, кто был задавлен конкуренцией, толпой и суматохой, кто жил во все более плохих условиях. Выходцы из дальних республик, такие как он, готовые поиграть с системой проживания и потрудиться, могли возвыситься не только над миллионами русских, оставшихся в окрестных, лишенных привилегий деревнях, поселках и городах, но даже над коренными ленинградцами и москвичами.
Тяжелый труд фигурировал во многих рассказах о мигрантах как путь к включению, который, даже если он не был признан, привел к успеху в Ленинграде и Москве. Связь между работой и включением объединяет советских мигрантов с Кавказа, из Средней Азии и восточных регионов России с постколониальными мигрантами в Европе и афроамериканцами, переехавшими в северные города США в конце ХХ века. Во всех случаях работа существует как концепция и идеал для того, чтобы опровергнуть популярные и псевдонаучные мифы о лени темнокожих людей и подчеркнуть их способность интегрироваться в западные индустриальные общества в качестве продуктивных граждан. Кеннет Дж. Биндас отмечает, что респонденты в своих устных рассказах о чернокожих американских мигрантах переключались с обсуждения дискриминации на собственную тяжелую работу, сводя к минимуму боль от нетерпимости и подчеркивая свою способность преодолевать препятствия. Советские южные и восточные мигранты часто указывали на культурные особенности или связи, которые позволяли им не только работать бок о бок с местным населением, но и работать лучше него.
Учебные заведения Ленинграда и Москвы были идеальной площадкой для применения трудолюбия и быстрого продвижения в советской системе. Мигранты в один голос утверждали, что университетские библиотеки двух столиц «свежее», лабораторные и другие ресурсы больше, а профессиональные качества их коллег выше, чем в их родных республиках. Ойдин Носирова застала «отцов» русского языкознания и с благоговением говорила о том, как они оказывали постоянную помощь студентам даже вне занятий. Марат Турсунбаев живо вспоминал об уровне свободы в московских вузах, где студенты могли говорить то, что думают. Он был потрясен, осознав в конце 1970-х годов., что ему больше не нужно выучивать сочинения партийных лидеров, чтобы преуспеть в учебе. Бакыт Шакиев отмечал интеллектуальное богатство и вызовы, которые предлагал Ленинград. Он черпал вдохновение для все более высоких научных достижений, зная, что будет постоянно конкурировать с лучшими умами Советского Союза. Поступление и продвижение в ленинградские и московские вузы были не просто наградой за талант или труд, а признанием верности современным советским ценностям, от научных достижений до дружбы народов, допускавшим существование привилегированного пространства для общения и взаимодействия советских граждан независимо от их происхождения.
Вне университетской среды Майя Асинадзе считала, что поддержка друзей и знакомых раскрыла ее индивидуальный талант и способствовала успеху. Оказавшись в Москве в 1982 года и еще не до конца освоившись с русским языком, Асинадзе поступила в фармакологический институт. Она вспоминала, что изучение экономики, химии, биологии и анатомии вместе с более подготовленными студентами было «невероятно трудным. <...> Я много плакала». Профессора упрекали ее за плохие оценки на первых экзаменах. Утешения соседей по квартире вдохновили ее учиться усерднее, и к концу первого года ее оценки поднялись с «двойки» до «четверки». Учителя это заметили и стали ей помогать. Асинадзе выразила гордость тем, что догнала остальных и потом не отставала от лучших в ее специальности студентов со всего Советского Союза.
Успехи в учебе побудили Асинадзе устроиться на временную работу в московскую аптеку и по окончании учебы получить постоянную должность. Она сразу же почувствовала, что коллеги приняли в ее многонациональный коллектив, в который входили татарин, еще один грузин и таджик, а также русские. «Все, что было действительно важно, — заметила она, — это то, как вы выполняли свою работу». Персоналу нравилась работа и другие сотрудники, отношения строились на принципе: «ты с нами». Пациенты ценили ее знания в области фармацевтики, что позволяло ей прописывать лекарства, отличные от тех, что назначали врачи. Пациенты оценили ее усилия и результаты: «Я получила так много „спасибо“ от людей. „Ты вылечила меня“, — говорили они. Когда я выходила на работу, выстраивалась очередь людей, ожидающих моей консультации». В рассказе о своих достижениях она подчеркивала важность своего грузинского происхождения. Как только Асинадзе преодолела языковые трудности, связь с домом повысила ее профессиональную ценность. Она советовалась со своей бабушкой по поводу народных средств и различных трав, чтобы порекомендовать пациентам что-то наряду с лекарствами. А когда она ушла на пенсию: «Говорю вам правду, — [клиенты] плакали». Ее история мигранта совершила полный круг: от молодой женщины, изо всех сил пытающейся адаптироваться в чужой для нее советской столице, до того, кто использует свое этническое происхождение и связи для улучшения жизни ее граждан.
Советские мигранты чувствовали себя «своими» в «неформальных микрогруппахО «неформальных микрогруппах» см.: Урбанизация и демографические процессы. С. 194. Для этого же феномена Мойша Левин предлагает термин «городские микромиры». См.: Levin M. The Gorbachev Phenomenon. P. 66.» или «микромирах», когда они приспосабливались к масштабам двух столиц. Микромиры Асинадзе — от коммуналки до института и рабочего места — содержали смесь из людей разных национальностей, привилегированного включения через дружбу и признанного таланта через работу. Такие миры материализовались среди социальных классов и профессий в Ленинграде и Москве. Даже когда мигранты сделали эти миры своими, они часто определялись государственной политикой и практикой. Навыки, развитые в советских школах, направляли граждан в образовательные или профессиональные анклавы, а высшие эшелоны занимали должности в Ленинграде и Москве. В профессиональном и промышленном труде мигранты преимущественно участвуют в своем трудовом коллективе. Сара Эшвин продемонстрировала важность таких групп, которое государство использовало для участия в обеспечении продовольствием, жильем, медицинским обслуживанием и социальными возможностями, включая досуг. Коллективы — и отдельные люди внутри коллективов — работали, чтобы встать в очередь на покупку автомобилей или стиральных машин, лучшие или более длительные экскурсии, отпуск или комнату в общежитии. Эти возможности и взаимные обязательства заставляли испытывать «подлинную привязанность» к коллективам их членов. В наших интервью коллективы вызвали гораздо более эмоциональный и развернутый отклик респондентов, чем профсоюзы, которые положительно были упомянуты всего один раз за помощь в предоставлении отпуска по беременности и родам. Рабочие коллективы способствовали установлению межличностных отношений и переходу от работы к личной жизни и дружбе.
КоллективыРасма Карклинс отмечает, что в СССР большое внимание уделялось многонациональному составу советских трудовых коллективов. См.: Karklins R. Ethnic Relations in the U.S.S.R. P. 129. могли обеспечить равенство с ленинградцами и москвичами и стать трамплинами личного успеха. Новоприбывшие специалисты хвалили свои первые рабочие встречи. Лали Утиашвили вспоминала, как коллеги приветствовали ее как новую подругу, когда она с минимальным знанием русского языка поступила в Московский сельскохозяйственный институт в 1979 года. Она получила должность как супруга, сопровождавшая мужа, опытного ученого, в столицу. Грузинские и армянские респонденты объясняли такой прием и в конечном счете профессиональный успех репутацией национальных интеллектуальных достижений, которая объяснялась, по мнению одного из них, общей христианской культурой. Остается неясным, отличалось ли отношение к ним от отношения к советским мусульманам; жители Средней Азии хвалили свои трудовые коллективы аналогичным образом и никогда не указывали на религию как на отличительный фактор. Как заявил Леван Рухадзе, различия в многонациональных рабочих коллективах не имели значения, если коллеги считали членов «нужными нам, нашему рабочему месту, нашему коллективу». Азамат Санатбаев сказал, что коллектив его туристического агентства напомнил ему его маленькую кыргызскую деревню, поскольку сотрудники помогали друг другу. Он вспомнил, что, когда ему нужно было вернуться домой, чтобы навестить больного члена семьи, коллеги собрали деньги, чтобы помочь ему купить билеты.
Подробнее читайте:
Сахадео, Д. Голоса советских окраин: Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве / Джефф Сахадео; пер. с англ. Дарьи Чагановой. — М.: Новое литературное обозрение, 2023. — 472 с.: ил. (Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»).